Где ж я ей в такое время академические источники возьму… Надо позвонить своей соседке, посоветоваться. Она работает санитаркой в первой градской больнице – чем не первоисточник. Интернета в глаза не видела.
Надюха сегодня пришла в розовой кофточке, которая расстегивается при каждом вздохе на одну пуговицу. Когда пуговицы заканчиваются, кофточка приветливо распахивается. Надька смущается, хихикает и застегивается. Наш единственный мужчина – верстальщик Дениска уже не краснеет, привык. При нем и колготки подтягивали, и бретельки лифчика поправляли, только что трусы не переодевали.
Обменялись с Надькой многозначительными взглядами. Просигнализировали: «Пошли по кофейку». Встретились у кофейного автомата, подозрительно булькающего утробой.
– Может, он загнулся? – предположила Надька, разглядывая зеленое светящееся окошко на железном агрегате.
– Нет, он просто греется, – сказала я, скармливая чудовищу червонец.
Внутри заклокотало, задребезжало, булькнуло, как в желудке с голодухи, и железный друг затих. Мы постояли. Подождали.
– Надо позвать Дениску, – предложила я, – он знает, где надо стукнуть.
– Не надо Дениску, – нахмурилась Надька, – он меня разглядывает.
– Ты бы еще голая пришла, так и я б тебя разглядывала.
– Глупости, – фыркнула Надюха, – я же не нарочно. Совсем недавно моя грудь легко умещалась в этой кофте, а сегодня надела – она рвется наружу и все тут!
Меж тем железный гад кофе не лил и десятку возвращать не собирался. Притих, сволочь.
– Я буду жаловаться, – на всякий случай пригрозила я громко.
Из соседней комнаты выглянул системный администратор.
– На кофейный автомат, – уточнила я. – Он слопал деньги и не мычит, не телится.
В эту минуту автомат ожил, заскрипел, затрясся и смачно плюнул жижей из растворимого нескафе мне на ботинки. Надька заблаговременно отскочила, ее кофточка, возликовав, прыснула парой пуговиц, я громко сказала матерное слово. Системный администратор немедленно скрылся за дверью. Я огляделась. Кроме притихшего за своей стойкой охранника, надеюсь, больше ни у кого не оказалось возможности оценить богатство моего лексикона.
Пришлось идти в туалет отмывать обувку. Пока я терла салфетками шкуру драной лошади, когда-то, много лет назад, пущенную мне на ботинки, из крайней кабинки послышались всхлипы. Я замерла, прислушалась, потом наклонилась и присмотрелась. В узком просвете между стенкой кабинки и кафельным полом рядом с монументальной белой ногой унитаза стояли чьи-то полные ноги в сменных клеенчатых туфлях с оранжевыми розочками на красном фоне.
Я кашлянула. Прислушалась. В кабинке кто-то безуспешно боролся с рыданиями.
– Я могу вам помочь? – спросила я.
– Как? Убить эту суку? – послышалось в ответ.
– Какую? – не поняла я.
Из кабинки – рыдания на полную громкость.
– Кто сука? – попыталась выяснить я, еще надеясь, что речь идет о животном.
– Мой муж… Старый дикобраз… – В кабинке высморкались. – Он ушел из дома. У нас трое детей, два внука, дача в Малаховке. Мы уже разводились. Много лет назад. Но тогда он просто ушел от меня в никуда. Потом вернулся, упал на колени, и после этого у нас родился младший сын. И вот опять… Но в этот раз он ушел к молодой.
– Вы уверены?
– Конечно! Сначала он стал приходить за полночь, хотя раньше за ним такой привычки не водилось. Потом она принялась ему названивать. И таким мерзким голоском сюсюкать: «Позовите, пожалуйста, Колю»… Тьфу! А потом начали приходить письма. Я редко дома пользуюсь Интернетом, но обратила внимание. Короткие записки, вроде «До встречи. Жду. Твоя А.»
Что-то нехорошее, недоброе зашевелилось у меня в душе, поскребло коготками по сердцу и затаилось мрачно.
– Ну и что? Может, это были послания коллеги с работы. Мужчины.
Андрея, например.
– Ага! – гаркнули из кабинки, и полная нога в красной туфле с рыжими розочками топнула гневно. – Как же! Андрей! Анюта оказалась!
И опять всхлипывания.
– А как вы узнали правду? – сухо поинтересовалась я.
– Как все. Следила. У нее оказались рыжие кудри на всю голову, она когда ими трясет, волосы в суп летят. А ему хоть бы что!
– А вы бы тоже кудрей навертели и хной их покрасили. Может, его хна возбуждает?
– Девушка, не говорите глупостей! – рассердилась дама в кабинке. – Его возбуждают молодые сиськи, а не хна. Доживете до моих лет, поймете.
– Причем здесь годы? Уходят и от молодых, причем к старым. Я точно знаю. Мне на собеседовании главный редактор сказала. Тут дело не в сиськах, глубже копайте.
– Куда уж глубже! Да я его знаю, как свою язву. Мы вместе двадцать пять лет прожили.
В кабинке послышалась возня, потом дверь открылась, и вышла Лидочка, большая и зареванная.
Я застыла.
– Да ладно тебе… – махнула рукой Лидочка и пошла к раковине умываться. – Я сразу поняла, что это ты.
– Лида… извините… – попыталась я поправить ситуацию, – я, честное слово, не знала, что речь идет о вашем муже…
– Ну, теперь ты понимаешь, что дело не в кудрях. – Она поправила свою пышную, красного дерева шевелюру. – Он взбрыкнул. Козел.
– Козел, – с готовностью закивала я, – какой козел! Чего ему не хватало!
– Сексу, – меланхолично сказала Лидочка, – я точно знаю.
Вытерла руки о бумажное полотенце и ушла с гордо поднятой головой.
В рубрику «Психологические проблемы» прислали рассказ. Банальная ситуация – героиню бросил кавалер, она оказалась беременной и решила родить ребенка, предполагая, что после появления младенца на свет кавалер раскается и попросится жениться. Психолог, от лица которого я пишу комментарий, порекомендовал героине оставить глупые надежды и сконцентрировать свои силы на воспитании ребенка, ибо заставить мужчину жениться не может никто, тем более беспокойное дитя, с точки зрения незадачливого папаши неизвестно зачем и откуда взявшееся. Поэтому если дама решает воспитывать малыша одна, то должна четко понимать, что делает. Хотя бы для того, чтобы потом, когда папенька все-таки откажется от настойчиво предлагаемой семейной идиллии, не обвинять в своей несчастной судьбе невинного младенца. Дескать, недостаточно оказался хорош, отец не вернулся в лоно.
Рассказ вернулся от главного редактора с перечеркнутым комментарием психолога. Это означало – переписать полностью. Поинтересовалась у Марины, что собственно не понравилось Сусанне Ивановне и как переписывать.
– Маша, вы нарушили логику, – подумав, сказала Марина. – Героиня, с которой ассоциируется наша читательница, чего хочет? Вернуть мужика. И спрашивает у вас, психолога, как это сделать.
А вы что? Отвечаете ли вы на ее вопрос? Нет, Маша, вы ей говорите, что она дура.
– Я об этом не говорю, – немедленно возразила я.
Предполагать, что потенциальная читательница, а значит и предполагаемая покупательница нашего журнала, дура – самый тяжкий грех. Она может обидеться и не купить журнал. А если она его не купит, то Гансу нечем будет платить нам зарплаты.
– Конечно, вы не пишете прямо, что она дура, но вы так считаете. И это ясно из вашего комментария. Она дура, потому что не понимала: мужик не вернется. А она родила, чтоб он вернулся. И что теперь делать? Ребеночек-то уже вот он.
– А что же делать, правда?
– Маша, отвечайте четко на поставленный вопрос, не нарушайте логики повествования. Вас спрашивают, как вернуть мужчину. Дайте три совета. Три – хорошее число, его наша читательница любит. Два мало. Четыре – плохо, цифре четыре вообще мало кто верит. А пять советов не влезут по объему в этот текстовой блок.