— Нет, я уже высказал мое отношение! — услышала Одри голос Максимилиана. — Я хочу, чтобы ты немедленно покинул этот дом, Филипп! Ты намерен разбить сердце Одри, но пока в моих силах это предотвратить, забудь об этом.
— Хорошо, я готов назвать дату свадьбы.
— Что, если на следующей неделе? — не выразив ни малейшего удивления, предложил Максимилиан.
— На следующей неделе так на следующей неделе! — вдруг взорвался Филипп. — Мы с Одри поженимся на следующей неделе!
Одри едва не лишилась чувств. За дверью воцарилась тишина. Одри представила, что Максимилиан поражен этим ошеломляющим сообщением не меньше ее самой.
— Теперь все предстает несколько в ином свете, не так ли? — произнес наконец Максимилиан. Судя по голосу, беседа далась ему нелегко. — Итак, ты и впрямь любишь ее, хотя и не хочешь этого показать… Что ж, нельзя требовать всего сразу. Но лучшего выбора, чем Одри, ты сделать не мог. Она…
— Что с тобой, Максимилиан?!
Уловив тревогу в голосе Филиппа, Одри не раздумывая рывком открыла дверь. Потерявший сознание Максимилиан полулежал в кресле. Склонившийся над ним Филипп предпринимал отчаянные попытки привести старика в чувство.
— Надо вызвать врача! — воскликнула Одри. Филипп бросился к телефону. Его смуглое лицо стало пепельно-серым, а в темных глазах застыл страх. Набирая номер и говоря что-то в трубку, он не отводил от Максимилиана взгляда и позволил себе облегченно вздохнуть, лишь когда заметил, что старик начал приходить в себя. Филипп хотел отнести его на руках в постель, где ему было бы удобнее, но Одри предложила не трогать Максимилиана до прихода врача и послала Филиппа за стаканом воды. Затем успокаивающе похлопала Максимилиана по руке.
— Вот видишь, сердце… — слабым голосом пожаловался он. — Раньше я никогда не терял сознания…
— Вы просто устали, только и всего. Вам давно уже пора спать.
С удивлением заметив, что у вернувшегося Филиппа дрожат руки, Одри взяла протянутый им стакан и заботливо поднесла к губам Максимилиана.
— Я рад, что ты приехала, — пробормотал старик. — Что вы оба приехали… Думаю, придется все-таки согласиться на эту проклятую операцию.
— Какую еще операцию? — встревожился Филипп.
— Я, старый дурень… всегда недолюбливал больницы, — промямлил Максимилиан.
Вскоре появился Жак Дюплан, личный врач и старый друг Максимилиана. Вдвоем с Филиппом они уложили больного в постель, и, пока он не уснул, Одри сидела около старика, размышляя о невольно подслушанном ею разговоре.
Филипп обещал на следующей неделе жениться на ней! Филиппа, расчетливого и трезвомыслящего, так потрясли яростные требования крестного отца, что он предпочел дать безумное обещание, а не объяснять, как на самом деле все обстоит. Хотя посвятить Максимилиана в действительное положение вещей стало бы довольно щекотливой задачей, особенно после сцены, которую он наблюдал в спальне. Скажи ему Филипп, что их помолвка чистой воды фикция, Максимилиан разозлился бы еще больше.
Ладно, к счастью для Филиппа состояние здоровья Максимилиана вряд ли позволит осуществить безумную затею с браком. Максимилиану в самое ближайшее время предстоит хирургическая операция, а когда он поправится, Филипп, несомненно, признается, что их так называемая помолвка была пусть и совершенным из добрых побуждений, но обманом. Филиппу придется нелегко, но он обязан объяснить, что ничего мало-мальски серьезного между ними в этой проклятой спальне не произошло. Ничего, не переставала твердить себе Одри, ничего, о чем бы мне следовало волноваться. Минутная слабость, о которой лучше вовсе не вспоминать.
Покинув комнату Максимилиана, Одри с удивлением обнаружила ожидавшего ее в коридоре Филиппа.
— Вам бы следовало зайти к нему после того, как вы проводили доктора Дюплана… Ох, да на вас лица нет! Доктор Дюплан сообщил вам неприятное известие? — с беспокойством спросила она.
— Нет, — буркнул Филипп. — В целом прогноз довольно благоприятный, но хирургическое вмешательство все равно необходимо.
— Понятно. Максимилиану ведь раньше не приходилось лежать в больнице, вот он и волнуется.
— Когда Жак в прошлом году впервые обследовал его, Максимилиан отмахнулся и даже слушать не захотел об операции. Он же приказал Жак ни в коем случае ничего мне не сообщать. Максимилиан знал, что я непременно стану настаивать на операции…
— Конечно, вам бы следовало так поступить. Это единственный разумный шаг. — Одри удивило, как глубоко Филипп переживает, хотя он всеми силами и старался скрыть это.
— Он боялся, что я силой заставлю его, — с плохо скрываемой досадой сказал Филипп.
— Но сегодняшнее недомогание Максимилиана расставило все по местам, — робко заметила Одри. — Теперь он воспринимает эту операцию как должное.
— Но приступа не было бы, если бы не я! — неожиданно набросился на нее Филипп. — Черт побери, я ведь чуть не убил Максимилиана!
— Это не так, Филипп, — немедленно возразила Одри. — Доктор Дюплан сказал, что приступ мог случиться в любой момент…
— Проклятье! — На смуглом лице Филиппа лежала печать самоосуждения. — Не надо потчевать меня этой сентиментальной ерундой! Максимилиан сегодня очень расстроился… я никогда не видел, чтобы он так расстраивался из чего-то! А кто причинил ему эти страдания? Я! Я и мои «блестящие» идеи! — зло выкрикнул он.
Его темные глаза были полны боли и раскаяния. Он повернулся и, не произнеся ни слова, зашагал прочь, оставив Одри наедине с ее горькими размышлениями.
Она тяжело вздохнула. Ситуация настоятельно требовала от нее последовать за Филиппом и попытаться спокойно во всем разобраться. Уж слишком сурово он обвинял себя. Любого другого человека она бы ни за что не отпустила в таком состоянии, не попытавшись утешить. Но сейчас ей приходилось насильно удерживать себя от подобного шага.
Филипп, никогда и ни перед кем не раскрывавший своих истинных чувств, позволил им выплеснуться наружу. Через несколько часов он, возможно, взглянет на это по-другому и начнет презирать себя за минутную слабость. Ему наверняка будет неприятно, что Одри оказалась свидетелем того, как он на мгновение потерял самообладание. Филипп очень самолюбив. Ему вовсе не по душе, когда она лезет в его личную жизнь, и он вряд ли поблагодарит ее за вмешательство.
Филипп во всем стремился к совершенству. Он с самого начала затеял все это из добрых побуждений, непоколебимо веря, что фиктивная помолвка обрадует Максимилиана. Но все произошло вовсе не так, как он рассчитывал. Максимилиан был по-настоящему шокирован, сильно расстроился и с болью заявил своему крестнику, что не питает к нему особого доверия. Одного этого Филиппу наверняка было бы достаточно, а тут еще обморок Максимилиана…
Одри потихоньку вернулась в комнату старика, села рядом с кроватью и стала наблюдать за ним. Около трех ночи появилась Франсуаза, и в добрых глазах экономки было столько заботы и тепла, что Одри без слов уступила место у ложа больного.
Она медленно добрела до спальни, покинутой ею несколько часов назад, и, оказавшись там, начала расхаживать из угла в угол, не переставая задаваться вопросом, где может находиться Филипп. Неужели перебрался в одну из комнат для гостей? Судя по его состоянию, думала Одри, он вряд ли сразу отправился спать.
После некоторого колебания она покинула спальню и спустилась вниз. В элегантной гостиной, где несколькими часами раньше состоялся неприятный разговор Максимилиана и Филиппа, горел свет. Одри открыла дверь. Филипп полулежал в кресле.