Сонно озираясь по сторонам, она села и только тогда поняла, что находится вовсе не в спальне Филиппа.
— Ланч через час, — на безупречном английском языке сообщила улыбчивая горничная. — Мсье Мэлори просил вас разбудить.
Картина того, чем незадолго до рассвета они занимались с Филиппом, во всех красках предстала перед Одри. Настоящая паника охватила ее. У нее не укладывалось в голове, как могло случиться, что всего несколько часов назад она воспринимала занятия любовью с Филиппом как нечто само собой разумеющееся.
Филипп до этого изрядно выпил и в значительной степени утратил свою обычную выдержку и рассудительность, но попытался все прекратить. Одри помнила, что Филипп призывал ее прислушаться к голосу разума, а она… она начала бесстыдно срывать с него одежду.
Яркий румянец вспыхнул у нее на щеках. Как она могла это сделать? Впрочем, не он ли первым поцеловал ее? Он начал это, но он же и попытался прекратить. А ее желание оказалось столь сильным, что она непристойно навязывала себя. Обнаружив, что может иметь власть над мужчиной, и упиваясь ею, забыла о запретах. Боже правый, как сможет она теперь смотреть Филиппу в лицо?!
Поцеловав ее, он поддался минутной слабости. А она абсолютно неверно истолковала его поступок. Филипп искал простого человеческого тепла, но, будучи самим собой, облек это в форму приглашения к сексу. Ей бы следовало подбодрить его или просто поговорить, а она…
Сама во всем виновата. Разве может она винить его? Одри читала, что мужчины, как правило, не могут устоять перед подобного рода соблазном. Мужчина просто запрограммирован природой на то, чтобы ответить согласием на откровенное приглашение женщины. Филиппа ни под каким видом нельзя обвинять в том, что она в своем бесстыдстве заставила его сделать.
Обнаружив, что она девственница, он испытал настоящий шок. Стон сорвался с губ Одри, она вдруг почувствовала глубокую благодарность за то, что Филипп удалил ее от себя, уложив спать в комнате для гостей.
Встав с кровати, она направилась в душ. Затем надела элегантную голубую юбку и прекрасно гармонировавшую с ней блузку без рукавов. С каждой секундой ее внутреннее смятение становилось все сильнее.
Почему она забыла о принципах и воспользовалась моментом? И ни разу не вспомнила о Келвине! Хотя ничего, кроме дружбы, ее с Келвином не связывало. Да и, как выяснилось, она оказалась натурой куда более темпераментной, чем могла ожидать. Очевидно, это и стало причиной того, что Одри потеряла над собой контроль.
События последней ночи выбили ее из колеи, но она и не подозревала, насколько уязвима и податлива. Она не смогла устоять перед тем, что незадолго до этого Филипп прямо назвал «похотью в чистом виде». Фу, какое мерзкое слово! Но факт остается фактом: Филиппу удалось разбудить в ней женщину.
Лучше прямо признаться себе в этом, чем искать глупые и сентиментальные оправдания и воображать, будто она влюбилась в Филиппа! Не с этой ли нелепой мыслью она умиротворенно засыпала в его объятиях? Да, именно с ней. Уже тогда подсознательно Одри пыталась найти оправдание своему поведению.
Но она вовсе не влюбилась в Филиппа. Она любит Келвина… А действительно ли она его любит? Полной уверенности в этом у нее сейчас нет. С того самого момента, как Филипп вторгся в ее жизнь, она все реже и реже вспоминала Келвина. Одри вдруг поняла, что с ней творится что-то неладное, и ей ужасно захотелось увидеть Келвина, чтобы убедиться в нерушимости своих чувств к нему. Любить Келвина, при этом находясь от него вдалеке, было делом вполне безопасным, а вот любить Филиппа означало совершить эмоциональное самоубийство.
Сколько раз Филипп предостерегал ее от этого?
Присев за туалетный столик, Одри лихорадочными движениями принялась расчесывать волосы, и в этот момент раздался тихий стук в дверь. Одри увидела в зеркале высокую фигуру Филиппа и почувствовала, что не в силах пошевелиться.
— Давай не будем говорить о случившемся, — услышала она свой напряженный голос. — Надо навсегда забыть об этом.
— Одри, я…
— Пожалуйста, не говори ничего.
— Я не могу этого забыть.
— Постарайся, у тебя получится. Я всегда считала, что ошибки забываются быстрее всего. Хотя, вероятно, ты не наделал достаточно ошибок, чтобы думать так, как я, — довольно невразумительно пробормотала Одри, теребя в руках щетку для волос и стараясь не смотреть на отражающегося в зеркале Филиппа. — Как Максимилиан?
— Он проспал очень долго. Я его еще не видел, но, думаю, с ним все в порядке. Франсуаза сообщила мне, что он спустится к ланчу. Мы должны поговорить, Одри. Мне нужно знать, что ты скажешь.
Она тяжело вздохнула.
— Произошла ужасная ошибка. Мы оба были расстроены, ты к тому же выпил чересчур много бренди. Я попыталась утешить тебя… ситуация вышла из-под контроля. Что тут говорить?
— Не хочешь ли ты сказать, что легла со мной в постель из жалости? — вспыхнув от гнева, воскликнул Филипп. Одри развела руками.
— Не знаю… Помимо очевидных фактов, я не знаю, почему сделала это! — призналась она.
— Помимо очевидных фактов? Что ты имеешь в виду? — подозрительно спросил Филипп.
— Ну, эти твои разговоры о похоти, — прошептала Одри, удивляясь, что он не запомнил этого. — Я и впрямь потеряла рассудок, когда ты поцеловал меня.
Воцарилась гнетущая тишина. Филипп положил на плечи Одри руки и, заставив встать, повернул к себе лицом. Его удивительные глаза безотрывно смотрели на нее, и, когда он поцеловал Одри, голова у нее закружилась. Отстранившись, Филипп с обманчивым безразличием следил за выражением лица Одри.
— Эту проблему нам придется решать вместе, моя милая.
— Я думала, что меня ждет хорошая выволочка за то, что я посмела воспользоваться твоим нетрезвым состоянием, — смущенно призналась она.
Филипп настороженно прищурился.
— Сексуально я вовсе не озабочен и вполне могу отвечать за свои поступки.
Одри, все еще тщетно пытавшаяся понять, почему он поцеловал ее, обомлела, когда Филипп надел ей на палец обручальное кольцо с бриллиантом.
— Ты оставила это у меня в ванной. Максимилиан непременно захочет увидеть кольцо на тебе.
И только теперь она поняла, почему он не разозлился и зачем поцеловал ее. Они по-прежнему обязаны разыгрывать комедию перед Максимилианом! Потому-то ее вовсе не удивило, когда, спускаясь вниз, Филипп сжал ей руку. Все это было частью представления.
— Мне не хотелось об этом говорить, — призналась Одри. — Но я случайно услышала твой разговор с Максимилианом…
Филипп вопросительно взглянул на нее.
— Что ты слышала? Одри стало неудобно.
— Достаточно, чтобы понять: дело приняло дурной оборот. Ты позволил Максимилиану загнать себя в угол…
— Я позволил… неужели?
— Видишь ли, — угрюмо заметила Одри, — пообещав Максимилиану на следующей неделе жениться на мне, ты и себя, и меня поставил в весьма трудное положение!
Филипп помрачнел, однако ничего не сказал — просто пожал плечами, явно давая понять, что тема исчерпана.
— Нам придется сказать Максимилиану правду, когда он оправится после операции. — Одри вздохнула. — Думаю, он поймет, почему мы так поступили.
Тонкие пальцы Филиппа крепко сжали ее руку.
— Пока мы одни, давай-ка поговорим кое о чем другом, — пробормотал он. — Когда мы занимались любовью…
Одри, словно загнанный зверь, попыталась защищаться:
— Я полагала, что мы больше не станем это обсуждать!
— В последний раз… — Филипп пристально смотрел на нее.