Дора тихо лежала в своей маленькой светелке. Изредка она поворачивала голову, шевелила руками. Возле нее, уставясь заплаканными глазами на лампадку, молилась на коленях Магда.
Время от времени она кидала взгляд на Дору и гладила ее по голове. Вдруг старуха принялась корить самое себя:
– Где была моя глупая голова? Как могла я послушать кума и повести Дору в этакую сутолоку? Ах, когда в давке оторвали от меня мою любимицу, когда она очутилась перед табуном, – старуха зажмурилась, – казалось, сердце мое кинули под копыта! Нет, во второй раз я ни за какие сокровища не пережила бы такого ужаса! Но, слава богу, все обошлось, это богородица послала своего ангела, простому смертному не под силу совершить такое. Только бы Дора поправилась. Я дала обет реметской божьей матери пойти вместе с нею на богомолье. Только бы поправилась!
– Крестная, милая крестная! – промолвила слабым голосом Дора.
– Чего тебе, душенька?
– Воды, крестная!
– Как ты, душенька? – спросила старуха, поднося чашку к Дориным губам.
– Сама не знаю, крестная! И плохо и хорошо! Что-то делается со мной! Сжимает горло, а коснусь чего-нибудь – стынет кровь! Голова горит – вот пощупай: огнем горит, и сердце рвется из груди. А закрою глаза, ах, крестная, дорогая, сразу становится легко, приятно, словно меня ангелы божий баюкают, спокойно течет в жилах теплая кровь, спокойно, легко, неторопливо бьется сердце, а чуть задремлю – улыбается чье-то лицо…
Бедняжка порывисто обхватила руками шею Магды и пролила поток горячих слез на грудь старухи.
– Да поможет мне бог, крестная! Я с ума схожу!
Старуха онемела. Крупные слезы покатились по ее лицу. Она погладила Дору дрожащей рукой и поцеловала ее в лоб.
– Успокойся, дитя, это горячка! Да, горячка, каждый из нас переживает ее хотя бы раз в жизни, –любовьэто.
4
Облик древнего королевского города Загреба, или, как сами горожане его называли, «свободного, именитого города Загреба на Гричских горках», в шестнадцатом веке был совсем иным, чем в последующие века. Загреб являлся крепостью; собственно, в Загребе, каким он является сейчас, было несколько крепостей. Королевскому городу принадлежали плодоносные земли между речками Черноморцем и Медведницей, здесь же поднималась передняя стража Загребской горы, холм под названием Грич. На том холме, опоясанном крепкими стенами, стоял старый Загреб, или Верхний город, где и обитали жители Гричских горок. У подножия холма, то есть в нынешнем Нижнем городе, домов почти не было, кругом простирались поля, сады да кустарники. Только около приходской церкви св. Маргариты теснилось несколько убогих деревянных лачуг – сельцо Илица. [26] Нынешняя же площадь Тридесетницы, или Хармица, где, по обычаю, сжигали ведьм, была в то время болотистой пустошью, лишь у Мандушевацского источника белела кучка каменных домов, известных под названием «Немецкая весь». [27]
Крепость была построена треугольником. Южная стена со стороны Илицы тянулась от восточной башни вдоль старого королевского дворца, впоследствии иезуитской школы, вдоль доминиканского монастыря вплоть до западной башни; оттуда стена спускалась вниз к Месничской улице, где находились Месничские ворота под защитой двух чугунных пушек. Посреди южной стены высилась высокая сторожевая башня с небольшим колоколом «Хаберником», который возвещал городской страже у ворот, когда следовало отворять или закрывать ворота, а в минуту опасности, призывал горожан Загреба к оружию. Тут же был ход на стену, через ворота, называемые «Дверцами», по обе стороны которых стояли две невысокие круглые башни: городская оружейная, где горожане хранили «огромные пушки, мортиры, усатые железные ружья» и аркебузы.
Склон горы под южной стеной был сплошь покрыт виноградником, только от «Дверец» вела вниз крутая тропинка. От Месничских ворот степа поднималась к укреплению, или убежищу св. Блажа, оттуда вдоль Высокой улицы до Новых и, наконец, Аббатских ворот. С той стороны город тоже защищали высокая башня и бревенчатое укрепление под названием «Арчел». Тут находилась крепостная «прахарница», то есть пороховой погреб. Отсюда стена шла вдоль улиц Епископской и Аббатской до Каменных ворот, а от ворот до Иезуитской башни. Западный, заросший кустарником склон горы до самой Медведницы был пустынным, только от Хармицы до Каменных ворот петляла плохая дорога, прозванная правнуками старых гричан Длинной улицей. Однако и на этом небольшом, обнесенном стенами пространстве домов было немного, горожане и здесь разводили сады. Среди деревянных убогих лачуг лишь кое-где высились церковки или стояли каменные дома, – каменный дом, пусть даже крохотный, считался явным признаком достатка. А как же иначе, если сам городской жупник жил в деревянном доме! Таков был старый королевский город. Все прочее к Загребу уже не относилось. Жители Аббатской улицы, Капитула и Новой веси считались свободными поселенцами загребского капитула, имели самоуправление и пользовались особыми вольностями; жителей Влашской улицы, [28] которая шла вдоль епископской крепости, судил епископальный судья.
Жезл городского судьи простирался до Кровавого моста, и если преступнику удавалось перебраться через ручей, городским стражникам приходилось возвращаться с пустыми руками, в противном случае свободные капитульские поселенцы изукрасили бы их спины под синими кафтанами не менее яркими синяками и охотнее позволили бы бежать вору, чем пустили бы на свою территорию городскую стражу, ибо это была одна из их «привилегий».
Впрочем, и загребские бюргеры среди родных «степ и оград» чувствовали себя независимыми, а их община была почти самостоятельной.
Золотая булла короля Белы IV являлась для них священным писанием, в котором были утверждены их вольности, краеугольным камнем их прав. Сотни и сотни раз в продолжение многих веков с гордостью совали они эту буллу под нос надменным вельможам и алчным отцам церкви. Загребчанин сам выбирал судью и прочие власти. И тщетно было призывать его к своему судейскому креслу жупану или даже бану. Тот, чей дом стоял на Гриче, тот, чье имя было вписано загребским нотариусом в большую книгу жителей города, склонялся лишь перед жезлом городского судьи или же его светлости самого короля, ибо загребчанин был его вассалом. Налоги он платил небольшие, сам себе кроил законы и все мерил своей мерой. Торговцу-чужаку приходилось платить на загребском рынке изрядную «поставу» – так называлась городская пошлина, а загребчанин торговал своим товаром беспошлинно по всему королевству, достаточно было показать печать с тремя башнями – и все таможенники низко кланялись. Загребчанин не знал иного духовенства, кроме настоятеля церкви св. Марка и его капеллана, настоятелю же было строго-настрого запрещено платить епископу «cathedraticum» [29] или церковную подать. Священник капитула не смел переступать черту города в облачении. Однажды горожане едва не свергли судью за то, что тот разрешил епископским семинаристам петь в церкви св. Марка. Граждане «именитого города», народ заносчивый и высокомерный, особым глубокомыслием и церемонностью не отличались. Это были простые сапожники, кузнецы, мясники, портные – все крепкого цехового корня. Грамотных среди них можно было пересчитать по пальцам, и часто случалось, что сам городской судья – слесарь или кузнец – не мог изобразить собственного честного имени.