Об этом высказался вице-адмирал Сенявин:
— От Кронштадта до Камчатки судам доплыть мочно месяцев за десять — двенадцать. Не более года Берингу хватит для изыскания новых земель. Ежели через Сибирь добираться, вояж затянется на добрый десяток лет.
Остерман непроницаемо молчал, безразлично глядя прямо перед собой, но адмиралтейцы напористо держались своего.
— Великий Петр, отец наш и создатель, — прервал молчание адмирал Гордон, — мыслил о дальних вояжах. Нынче немного европейских капитанов обошли вокруг света, французы и вовсе того не одолели. Российский флот хотя и молод, но пора испытать себя в тех плаваниях.
Неожиданная идея пришлась явно не по вкусу вице-канцлеру. Он никогда не спешил и не любил решать что-либо скоропалительно, особенно тогда, когда был мало сведущ в сути дела. Свое неведение он подчас тщательно и искусно скрывал от окружающих, ловко уходя от прямых ответов, а иногда попросту отмалчивался. Однако в этот раз молчание становилось непозволительным. Как часто бывало в прошлом, выручила природная педантичность, и он спросил Головина:
— А кто же поведет сию экспедицию?
— Капитан-командор Витус Беринг имеет достаточный опыт для этого, — Головин оглядел присутствующих, — а ежели понадобится, я и сам готов повести корабли кругом света. Слава Богу, плавал в заморские страны, хаживал и в Атлантику.
Остерман опустил глаза, как бы раздумывая, хотя для него этот вопрос был предрешен. «Вот так вдруг менять все планы? Когда все уже рассмотрено в коллегиях? А потом, что сулит такой вояж для императрицы, ее престижа? Океаны и десятки морей с ураганами, штормами, где вместе с погибшими, не дай Бог, кораблями потускнеет и величие государыни... В Финском заливе и то суда топнут... И чего ради? Легковесных мечтаний моряков? Заново готовить докладные записки для императрицы, обязательно переводить их для Бирона на немецкий. Нет, он не намерен подвергать риску предприятие, уже одобренное высочайше». Остерман встал:
— Монаршая воля для нас неколебима. — Он говорил тихо, но властно. — Ее величество соблаговолили избрать для подготовки вояжа сухой путь на Камчатку по сибирским трактам. Посему, господа Сенат и Коллегия, надлежит нам рассмотреть, как наилучше сие исполнить. — Вице-канцлер перевел взгляд на Головина. — А что касается вояжа круг света, граф, оставьте в том разобраться потомкам...
Монаршей волей вице-канцлер умело прикрывался во всяких щекотливых делах.
Головину следовало остерегаться всесильных временщиков, не противоречить им и быть благоразумным. Однако вице-адмиралу Николаю Головину почему-то не хотелось отдавать потомкам честь первопроходцев.
12 октября 1732 года он подал Анне Иоанновне представление «Ея императорскому величеству самодержице всероссийской» на 8 листах.
«...Дабы через оное нижеозначенное мое предложение корабельный флот к вечной славе в других морях произвести и показать в том морских офицеров достаточными морской практике умножить, дабы и впредь вечно российский флаг мог быть в состоянии по препорции патентатов, в соседстве вашего и в живущих на Балтийском море действителен был».
О чем же печется неугомонный русский адмирал? Подсчитав, что, следуя сухим путем, экспедиция Беринга займет как минимум 6 лет без малого, он предлагает: «...потребно нахожу другой способ, чтобы в будущую весну отправить отсюда в Камчатку через море два фрегата российские... через Большое море-океан кругом капа [25] Горн в Зюйдное море и между японских островов даже до Камчатки... И оный путь оные фрегаты могут учинить во время 11 месяцев или и меньше...
Когда в Камчатку прибудут, могут снабдить командора Беринга и его команду материалами и припасами и способнее без всякого опасения везде ходить и выискивать всякие земли и острова будут. Когда же те суда возвратятся благополучно, то надлежит всякий год посылать на Камчатку по два фрегата. Сим способом сыщется случай быть непрестанной и преизрядной школе к обучению офицеров и матрозов. В изыскании же Америки может быть великая государственная польза...»
Множество убедительных поводов в пользу и выгоду государству от плавания кругом света для науки, коммерции и на случай войны приводит Головин. Мало того, сам стремится в это плавание.
«Для выше объявленной всего государства Российского пользе, меня представляю во оный путь следовать и быть в том предводителем, ежели другого к тому волею способного офицера не сыщется. Токмо подлежит со мною послать в помощь мне некоторых офицеров и морских служителей, которых я за потребно рассуждаю, некоторых из флоту вашего и. в. Сие всеподданнейшее мое мнение предлагаю в несомнительном уповании, что оное есть весьма нужное и важное вначале к поправлению флота вашего и.в., а потом и научению и умножению в том морских и добрых офицеров и матрозов. Надеюсь и по ревности моей к службе вашего и.в. быть сему моему вышеобъявленному нижайшему предложению впредь в вящей пользе и плоду государственному вечно...
О сем доносит вашего и.в. Всеподданнейший раб Головин».
Добрый почин Головина поддержали флагманы Балтийского флота.
«Однако, — поведал официальный источник, — неизвестно почему именно, хотя и нетрудно угадать причину, что предложение было отвергнуто». Даже для непосвященных прозрачный намек указывал на резон такого поворота событий — сие было не по нутру Остерману.
А пока, согласно решению Адмиралтейств-коллегии и указу Сената, для обследования побережья Северного Ледовитого океана и морского пути от Архангельска до Чукотского носа, направились отряды под командой унтер-лейтенантов, «славных навигаторов российских». Всего пять сотен морских и адмиралтейских служителей.
Последнему отряду предписывалось, ежели Азиатский материк отделен от Америки проливом «отнюдь назад не возвращаться, но обходить угол и придти до Камчатки».
В разное время уходили к берегам ледовитых морей первые питомцы Морской академии и всюду, где побывали они, обозначались на картах новые контуры Российской державы — моря, проливы, острова и земли...
Первым по санному пути отправился в путь унтер-лейтенант Дмитрий Овцын со шкиперами и боцманами. Провожал его новоиспеченный мичман Григорий Спиридов. Он ждал назначения и состоял при флотском экипаже. Следом за Овцыным отправился с отрядом Беринга Сафрон Хитрово и Федор Минин.
— Успел-таки ты, Фетка, — радовался за друга Спиридов, — а наставник-то наш Сухотин отставлен.
— Знаю, сам себе свинью подложил по пьянке, — сморщил досадно губы Минин. — Кто знает, сколь теперь в матрозах промается.
В конце кампании Иван Сухотин напился и повздорил со своим командиром.
Приговор суда надежд оставлял мало: «Разжаловать в матрозы за брань, будучи на корабле, своего командующего капитана Брандта, и в назывании его вором, также за безвинное битье в пьяном виде сержанта и боцмана».
— Слыхал я, Брандт и в самом деле нечист на руку, — огорченно сказал Спиридов, — а зуботычины Иван зазря не оставит.
— Авось искупит вину примерной службой, — уповал на будущее Федор Минин.
Великая Северная экспедиция, в которую отправились русские моряки, была единственным эпохальным событием в мирных буднях российского флота той поры.
«Печальное состояние флота, несовместимое с политическим положением и достоинством России» сказалось в первых стычках на море с неприятелем, вернее, с пособниками неприятеля, французами.