— Смущает оно стрельцов, нелепые речи ведут меж себя…
— Не люблю я над мертвыми глума, убрал бы и сам, да приказ воеводский всем ведом, — возразил стольник.
— Яков Иваныч, не дело, однако, — сказал князь Семен Кошкину. — Протух ведь казак. Пища в глотку не лезет от смерди. Скажем боярину, что он оторвался с мачты.
— Совестно, князь, тебе потакать стрельцам. Я боярский указ не нарушу, — твердо ответил Кошкин.
Продвигаясь в верховья, Львов выслал по берегу Волги дозорный разъезд стрельцов. В случае встречи с Разиным дозорные должны были сообщить в караван о встрече. Пять легких лодок заплывали вперед, обгоняя насады верст на пять. Они осматривали заводи и затоны, проплывали протоками в Ахтубу и возвращались назад к каравану.
Мерно плескали весла, мерно взвизгивали и рычали уключины. Час встречи был уже недалек.
Князь Семен не страшился этого часа. Он помнил, как Разин бежал от него в море. Четыре тысячи старых стрельцов, бывалых, обученных ратному делу, стоили больше десятка тысяч разинского деревенского сброда, к тому же вооруженного чем попало, вплоть до вил, простых топоров и медвежьих рогатин…
Если бы Разин вздумал принять бой со стрельцами, он неминуемо был бы разбит. Князь Семен знал, однако, что атаман довольно умен и хитер. Он, конечно, не примет боя и бросится уходить в верховья. Если бы с той стороны в это время поспел голова Лопатин, они забили бы воровских казаков обратно в донские земли.
Князь Семен опасался только того, что Лопатин засядет в Царицыне или Саратове и пропустит разинскую ватагу спасаться в верховья, где Разин найдет пополнение из мужиков.
«Поместья да вотчины — вот где их сила. Сами бояре жесточью яму себе копают, злобят народ. Оттого и бегут мужики и мутятся, хватают кто что попало: косу так косу, топор так топор!.. Взять хоть боярина-князь Прозоровского — зол без нужды. Плети да батоги, кнут да дыба, да плаха… Сам возмущает народ… Астраханцы посадские, рыбаки убежали бы сами к Степану от воеводской неправды… Какого добра им ждать в городе?!» — раздумывал князь Семен.
Он предлагал воеводе не половинить стрелецких сил, не идти против Разина боем, а сесть в осаду. Наждать его на себя и сидеть в стенах. Астрахань — город силен, все равно им не взять: так и будут стоять осадой до самой зимы, пока голод да холод погонят их на Дон. Хлеба в степи не добыть, и людей не богато… А если в верховья прорвутся, там людно и хлебно. Великий мятеж разожгут.
Боярин Иван Семенович не захотел и слушать. Мысль о сидении в осаде от казаков его возмущала…
Вся надежда князя Семена была теперь на то, что Лопатин ударит с верховьев и Разин, спасаясь от них двоих, возвратится на Дон.
Караван подходил уже к Черному Яру.
Город, казалось, от зноя сонный, стоял на высоком, крутом берегу. Под горой на волне маячило с десяток рыбацких мирных челнов. Несколько женщин с плотов полоскали в Волге белье. Уставившись на передний струг, где висело мертвое тело, женщины бросили свое дело и стали креститься. Рыбаки, подобрав свои сети, пустились, налегая, торопливо грести к городскому берегу.
— Эй, стой на челнах! Рыбаки, слышишь, стой! — крикнул сотник переднего струга.
Рыбаки продолжали молча грести к берегу, только взмахи их весел стали быстрее и чаще.
— Рыбаки, худо будет! — выкрикнул сотник с угрозой.
И вдруг из-за поворота Волги на парусах с верховьев показался навстречу другой караван стругов… Он приближался без весел, словно летел на крыльях, как лебединая стая.
Князь Семен в первый миг подумал, что видит струги головы Лопатина. Он ждал, что тот человек на носу переднего струга махнет ему шапкой. Но вместо того вожак каравана поднес ко рту руки и оглушающе свистнул, как сказочный Змей Горыныч.
Свист пролетел над гладью и замер вдали, откликнувшись трелью в степях.
— Са-ары-ынь на ки-ичку-у-у! — вслед за тем грянуло, как из трубы, с верхового каравана.
— Са-арынь!.. Са-а-ары-ынь на ки-и-ичку-у… и-ич-ку-у-у! — отдавалось повсюду многими тысячами голосов, и в степях отозвались гулкие отзвуки…
Этот крик загремел с самой Волги, с крутых берегов, из степей, сзади, спереди…
На черноярских стенах высоко над Волгой затолпился народ, распахнулись ворота города, стремительно покатилась под яр готовая к бою тысячная ватага разинских казаков. Волжские прибрежные камыши закачались и, расступаясь, словно выталкивали челны. Вся Волга вокруг зашипела ладьями с полчищем ратных людей. Толпы конных и пеших воинов по берегам повсюду росли, как травы…
Князь Семен растерянно оглянулся. Надо было приказывать, крикнуть: «Вздымай фальконеты! Ядра в жерла!» Но язык пересох от волненья, сердце подпрыгнуло к самому горлу, и захватило дыхание. Он повернулся к Кошкину и увидел, как голова движением руки подал знак сопелям и барабанам.
— Эй, стрельцы астраханцы! — крикнул со встречных стругов все тот же могучий громовой голос. — Стрельцы астраханцы!..
Остальные слова его заглушили гром барабанов и рев сопелей и труб, раздавшиеся на воеводском насаде.
Разин стоял на носу своего переднего струга. Ничего не страшась, он протянул вперед руку. Слов его не было слышно, но все астраханцы и князь Семен вместе со всеми знали, что он говорит…
Ударить из пушек… Сейчас…
— Пушкари! — крикнул стольник.
— Здравствуй, наш батька Степан Тимофе-е-ич!.. — взревели тысячи голосов на астраханских стругах.
— Слава батьке великому атаману!
Несколько стрельцов кинулись на сопельщиков, барабанщиков и трубачей.
— Уймитесь, проклятые! Дайте-ка слушать, что батька кричит!
— Измена! — выкрикнул Кошкин с другой стороны.
Князь Семен оглянулся. Выстрелив, падал в воду стрелецкий сотник. Молодой казак уже на палубе рубился с Яном Ружинским на саблях. Еще казаки, цепляясь крюками, карабкались из челна на струг. По Волге летели челны и челны к воеводскому стругу. В них — люди с пищалями, копьями, топорами. Князь Семен выхватил свой пистоль, нацелился в голову казаку. Казак рубанул, и полковник Ружинский, выронив саблю, рухнул на палубу. В тот же миг князь Семен пристрелил казака, и тот полетел за борт в воду. Стольник бросил пистоль и схватил второй. Вторая пуля уложила еще казака. Князь Семен выдернул саблю из ножен, стал спиной к мачте, чтобы обороняться до самой смерти, но в тот же миг что-то свистнуло над его головой и непонятная сила рванула его с палубы в Волгу. Он захлебнулся…
— Бик зур балык! Большой рыба! — сказал татарин-разинец, на веревке вытащив стольника в челн из воды…
Только тут князь Семен понял, что он был стащен в воду простым татарским арканом. Он кашлял, плевался. Изо рта и из носа его лилась вода.
— Айда, тебя батька зовет, бояр!
Как во сне, глядел князь Семен на свой караван. На стругах еще гремели отдельные выстрелы, но уже травили якоря. С насадов еще тут и там падали в воду тела начальных людей, но над караваном уже, как стаи чаек в небе, летели сотни подброшенных в знак приветствия шапок…
— Уловили птаху, батьке потеха будет! — выкрикнул кто-то, заметив в челне знатного пленника.
Князя Семена подхватили, подкинули вверх, кто-то его поймал, как бревно, перевернули, поставили на ноги.
Связанный князь стоял уже на палубе атаманского струга. С волос, бороды и одежды его стекала вода. Разин глядел на него с насмешкой.
— Жара, князь Семен. А ныне я не купался. Тепла ли вода? — спросил Разин.
— Не балуй, Степан Тимофеич, — угрюмо ответил князь. — Ты мне в руки попал бы — я бы над тобой не глумился. Воля твоя — хошь руби, хошь вешай, а глум дуракам оставь!
Окружавшие их казаки подтолкнули друг друга локтями, ожидая, что Разин не спустит дерзости и срубит к чертям воеводскую голову.