С обычной своей любезностью, поцеловав ручку заспанной красотки, Миних сказал ей, чтобы она, не медля нисколько, пошла к Анне Леопольдовне и доложила ей, что ему сейчас же необходимо переговорить с ней по такому делу, от которого зависит и участь самой принцессы, и ее сына, и судьба всего государства. Несмотря на всю близость к принцессе и на свойство с Минихом, фрейлина ничего не знала о том, что предпринимала Анна Леопольдовна, так как Миних внушил принцессе, чтобы она никому об этом не говорила, даже и своему мужу. Впрочем, последнее предостережение было напрасно, так как Анна никогда не думала посвящать своего супруга в какие бы то ни было тайны, и она только улыбнулась, выслушав такое предостережение со стороны Миниха.
Юлиана недоумевала, что все это может значить и тем более удивлялась такому слишком позднему появлению Миниха, что ей хорошо были известны предосторожности, какие принимались для того, чтобы никто не мог проникнуть в Зимний дворец ночью, когда все здание было оцеплено сильным караулом и у каждого входа стояли часовые, получавшие строгий приказ не пропускать во дворец решительно никого, под каким бы то предлогом ни было. В то же время и свойственное всем, и в особенности женщинам, любопытство подбивало Юлиану разузнать поскорее причину прихода Миниха к принцессе.
– Но зачем же вам нужно видеть ее высочество в такую позднюю пору? – пытливо спросила она фельдмаршала.
– При всем моем безграничном к вам уважении и полном моем доверии к вашей скромности, – отвечал почтительно Миних, – я не считаю себя вправе сообщить вам об этом и только прошу – позволяю себе даже сказать – требую, чтобы вы сейчас же доложили обо мне ее высочеству.
Фрейлина сделала прямо в лицо Миниху насмешливую гримаску, как бы желая сказать: «Вот какой еще важный господин выискался!» – и затем, уступая настоятельному требованию Миниха, пошла к Анне Леопольдовне, пригласив его следовать за собой в уборную принцессы. Попросив фельдмаршала подождать там, она вошла в спальню.
Утомленная душевными волнениями, испытанными в течение дня, крепко спала теперь Анна Леопольдовна, как будто позабыла о бывшем у нее разговоре с Минихом, требовавшем бодрости, а не сна. Принцесса вздрогнула, ее обдало и жаром, и холодом, и сильно забилось ее сердце, когда Юлиана шепотом сказала ей о приходе Миниха. Как ни осторожно будила Юлиана принцессу, но принц проснулся и спросил жену: зачем встает она?
– Мне нездоровится немного, а ты спи, – сказала она.
Принц послушался жену и, не выбиваясь из сна, захрапел, повернувшись только на другой бок.
Принцесса знала, зачем явился к ней фельдмаршал, и, силясь преодолеть боязнь и волнение, она, в одной ночной кофточке с повязанным на голове шелковым платочком, побежала в уборную к Миниху, ожидавшему ее там в парадном мундире с голубой через плечо лентой.
– Нельзя медлить долее, – торопливо проговорил Миних, – и я, согласно данному вами разрешению, явился к вашему высочеству, чтобы получить немедленно ваше приказание арестовать регента.
– И неужели же вы решились окончательно на это?.. – вскрикнула принцесса, всплеснув руками.
– Твердо решился, ваше высочество, и я сумею устроить все это дело; вы же успокойтесь, положитесь на меня; я сию же минуту возвращусь к вам.
Сказав это, Миних вышел в соседнюю с уборной комнату, где, прокравшись за ним и за Юлианой, находился адъютант его, подполковник Манштейн, которому фельдмаршал приказал пойти на дворцовую гауптвахту и призвать оттуда к принцессе всех бывших в карауле офицеров. Несмотря на то, что Манштейну приходилось пробираться в потемках по комнатам и коридорам дворца, он живо исполнил данное ему приказание, а между тем Миних доказывал принцессе необходимость арестовать герцога, убеждал ее ободриться, ручаясь, что все окончится скоро и благополучно, и подучал ее, как следует ей говорить с вызванными к ней офицерами.
В залу, смежную с уборной, вошли караульные офицеры Преображенского полка, не понимавшие, о чем идет теперь дело, и терявшиеся в догадках, – зачем в такую позднюю пору могла потребовать их к себе принцесса.
Происходившая в это время сцена освещалась канделябром, который держала в дрожащих руках Юлиана. Принцесса встала перед офицерами, собираясь с силами, чтобы сказать им несколько слов, внушенных ей Минихом, и, почувствовав, что взгляд одного из молодых людей пристально устремлен на нее, опустила глаза книзу и, покраснев, быстро запахнула раскрывшуюся на груди ее кофточку.
– Вы, конечно, знаете те несправедливости и те притеснения, какие наносит регент матери вашего государя и его отцу, – начала принцесса, – а так как мне невозможно и даже постыдно терпеть долее все эти оскорбления, то я решилась, наконец, арестовать герцога, поручив фельдмаршалу графу Миниху исполнить мое приказание при вашем участии, и я надеюсь, что вы поможете ему в этом…
Несмотря на врожденную робость и сильную застенчивость, принцесса произнесла эту коротенькую речь твердым голосом и с большим одушевлением. В столпившейся около нее кучке офицеров послышался в ответ на эти слова одобрительный говор. Они стали подходить к руке принцессы, а она обнимала каждого из них, целуя в щеку. Офицеры вышли из залы, произнося угрозы регенту.
Теперь оставалось принцессе проститься с Минихом, которого ожидало или торжество, или смертный приговор. Фельдмаршал упал на колени перед Анной Леопольдовной, схватил ее руку, крепко прижал ее к своему ровно бившемуся сердцу и затем стал осыпать поцелуями. Он не забыл проститься и с Юлианой и, пользуясь тем, что руки ее были заняты, звонко чмокнул ее в свежие пунцовые губки. Такая вольность казалась простительной человеку, шедшему на погибель. Смотря на нежные и шаловливые поцелуи фельдмаршала, трудно было предположить, что он решается идти на опасную и суровую расправу со своим недругом, но Миних не терял никогда ни присутствия духа, ни веселости.
Осторожными шагами пошли фельдмаршал и сопровождавшие его офицеры, и, спустившись в караульню, Миних приказал солдатам зарядить ружья. Один офицер и сорок нижних чинов были оставлены на дворцовой гауптвахте при знамени, а восемьдесят человек, вместе с фельдмаршалом, его адъютантами и прочими офицерами, отправились к Летнему дворцу, где жил тогда регент и где еще стояло тело покойной императрицы. Несмотря на довольно сильный мороз, Миних был в одном мундире; он шел между офицерами и солдатами, а посреди этого небольшого отряда ехала карета фельдмаршала, в которую он намеревался усадить герцога, если ему удастся арестовать его.
Если в эту роковую ночь крепко спали и Юлиана, и принцесса, и ее супруг, то едва ли не крепче еще, чем они, спал тридцатилетний сын фельдмаршала, граф Иоанн-Эрнест Миних, проводивший теперь медовый месяц после брака с баронессой Доротеей Менгден, сестрой Юлианы. Он был в эту ночь дежурным камергером при императоре и в соседней с его спальней комнате «лежал в приятнейшем сне», не ведая решительно ничего о том, что предпринял его отец, и что сейчас только что произошло поблизости его. Вдруг он почувствовал, что кто-то слегка дотронулся до него и как будто будит его.
Миних открыл глаза и ужаснулся…
На его постели сидела Анна Леопольдовна. Проходивший из дверей другой комнаты свет падал на ее бледное лицо; выбившиеся из-под платочка темные волосы рассыпались в беспорядке по ее плечам; она тяжело дышала, лихорадочно смотря на Миниха, который думал, что возле него не женщина, а привидение. Но он тотчас убедился в действительности того, что видел, и дрожащим голосом спросил: «Что это значит?..»
– Любезный мой Миних, – отвечала шепотом Анна, – знаешь ли ты, что предпринял твой отец!..
Миних с изумлением смотрел на неожиданную ночную посетительницу, думая, что она находится в бреду или совсем лишилась рассудка.
– Он пошел арестовать регента… Дай Боже, чтобы ему удалось это!.. – добавила Анна Леопольдовна с глубоким вздохом, с трудом привставая с постели на подкашивавшиеся ноги.
– И я того же самого желаю, – пробормотал Миних, не сознавая еще отчетливо спросонья, что делается вокруг него. – Отец мой ушел арестовать регента? Так вы изволили сказать?.. – переспросил Миних, как бы желая убедиться в том, что он слышит.
– Да… – отвечала принцесса.
– В таком случае успокойтесь; если он решился на это, то, наверно, заранее обдумал все и без всякого сомнения принял самые надежные меры…
– Мне страшно, невыносимо страшно! Встань поскорее, Миних, и приди ко мне: я одна с Юлианой… – произнесла принцесса.
С этими словами из комнаты Миниха Анна Леопольдовна перешла в спальню своего сына, и какие страшные, томительные минуты переживала теперь она! Возбужденная в ней старым Минихом бодрость покинула ее после его ухода, и она, оставшись только с молодой девушкой, сознавала всю беспомощность своего настоящего положения. Что будет с ней, если смелое, по-видимому, даже безумное предприятие Миниха не удастся? Слабый дворцовый караул, если бы даже он и решился отчаянно постоять за нее, не в силах был охранить Анну Леопольдовну от регента. Ее захватили бы врасплох, а к бегству между тем не было сделано никаких приготовлений.
Одевшись наскоро, Миних явился к принцессе, но этот молодой прекрасно образованный человек был очень пригоден для светских веселых собраний, но никак не в настоящие грозные минуты. Он попытался было развлечь Анну Леопольдовну то тем, то другим рассказом, но она вовсе не слушала его. Видя неудачу своих попыток, Миних примолк. Примолкла и щебетавшая без устали Юлиана, и теперь молча, заботливым взглядом следила она за принцессой, которая то ходила по комнате быстрыми шагами, то, падая на колени перед образом, и мысленно, и громко творила усердную, бессвязную молитву.
Глубокая тишина была и во дворце, и на улице. Анна Леопольдовна подошла к окну и взглянула в него. За Невой не было уже видно ни одного огонька; среди морозной ночи ярко дрожали звезды на темном небе; над Выборгской Стороной медленно вставал бывший на убыли месяц. Слабым блеском отражался он на золоченом шпиле и куполе Петропавловского собора, бросая унылый свет на темные стены крепости и на белую пелену снега, покрывавшего только что ставшую Неву. Чутко прислушивалась Анна Леопольдовна, и до ее слуха доносились теперь и разноголосый лай псов, и протяжные оклики часовых, и раздававшийся то в той, то в другой стороне стук сторожевых трещоток. Среди этих обыкновенных ночных звуков испуганному ее воображению чудились и какие-то отдаленные клики, и бой барабанов, и движение шумной толпы.
Ей вдруг казалось, что в комнату входит грозный, рассвирепевший регент с ватагой покорных своих прислужников, что он осыпает ее угрозами и оскорблениями, что ее, по его приказанию, навеки разлучают с сыном. В ужасе подбегала Анна к колыбели и тревожно смотрела на спавшего безмятежным сном младенца. Ей живо представилось теперь, какие страшные пытки и казни ждут ее смелых сообщников, и предчувствовалось, что и самой ей готовится если не плаха, то безысходное, суровое заточение в далекой, холодной глуши. Она трепетала всем телом, в припадках отчаяния ломала руки и, озираясь по сторонам, как будто искала помощи и сострадания.
«На кого мне надеяться, – думала принцесса, – на мужа?.. – И при этой мысли горькая, презрительная улыбка пробегала по ее губам, а сердце напоминало ей о любимом человеке. – Если бы со мной был теперь Мориц, – думалось молодой женщине, – то как бы я была бодра и смела, и даже гибель с ним вместе не пугала бы меня…»
Время шло своим чередом. Куранты на колокольне Петропавловского собора разыгрывали в свою пору заунывные мотивы, и вслед за тем разносился протяжный бой часов. Пробило два часа, пробило три и, наконец, четыре, а старик Миних все не являлся. Что стало с ним? Чем окончилась борьба смельчака и горсти его спутников с могущественным регентом, в распоряжении которого были все военные силы столицы?..
Истомленная долгим ожиданием, Анна Леопольдовна прилегла на канапе. Юлиана села у нее в ногах и, взяв ее руку, крепко держала ее в своей руке, и обе они чувствовали теперь, как сильная нервная дрожь пробегала по ним. Пробило, наконец, и пять часов; раздался благовест к заутрене. Скоро забрезжит и утро, а фельдмаршала нет как нет! В это время вместо него в дверях показался заспанный принц. Проснувшись, он был озадачен продолжительным отсутствием жены и отправился отыскивать ее. Он побледнел как мертвец и затрясся как осиновый лист, узнав от жены о том, что она затеяла с Минихом и что пока еще неизвестно, чем кончится это отважное предприятие.
Заикаясь, он хотел было укорять ее за безрассудство, но вдруг на улице послышался какой-то неопределенный отдаленный шум, который приближался и становился все явственнее, и вскоре под окнами дворца стали раздаваться смелые голоса. Все замерли в ожидании близкой развязки… Прошло еще несколько минут – и в залах дворца раздались чьи-то твердые, быстрые шаги. Принцесса кинулась к колыбели своего сына и заслонила ее собой. Юлиана подбежала к Анне и, обхватив ее рукой вокруг шеи, крепко прижалась к ней, а в это время с громким плачем пробудился испуганный младенец-император…
XVI
– Поздравляю вас, ваше высочество! – громким голосом говорил Миних, широко растворяя перед собой двери, – регента уже нет!
– Как нет? Неужели же он убит? – вскрикнула Анна Леопольдовна.
– Успокойтесь на этот счет. Он жив, но теперь он в вашей власти – вы правительница империи.
Юлиана бросилась обнимать принцессу.
– Вот и мы попали в правительство! – повторяла она и при этом хлопала в ладоши, весело подпрыгивала и, казалось, сама не знала, что делала от радости.
Миних преклонил колено перед Анной и торжественно поцеловал край ее юбки, так как принцесса еще по-прежнему оставалась в ночном уборе. Потом он поцеловал протянутую ему Анной Леопольдовной руку, а она, нагнувшись к нему, трижды облобызала его. Между тем Юлиана, не давая еще привстать старику с пола, кинулась ему на шею и принялась целовать его. Принцесса стояла несколько мгновений задумавшись и потом, как будто опомнясь, спросила своего избавителя:
– Чем же я могу наградить вас, фельдмаршал?
– Я не кончил еще начатого мной дела; теперь вы только правительница, но если вам угодно, то сегодня же императорская корона будет принадлежать вам…
– Нет! Нет!.. Я не хочу короны… – торопливо с испугом проговорила принцесса, сделав рукой движение, как будто она отталкивала что-то от себя.
– Я могу доставить ее вам, – проговорил Миних с горделивым сознанием своей силы.
Принцесса отрицательно покачала головой.
– Гм – пробормотал Миних. – Но что же угодно будет вашему императорскому высочеству? – спросил он недоумевающим голосом.
– С титулом великой княгини я провозглашу себя правительницей на время малолетства моего сына… и только.
– Воля ваша будет исполнена, – сказал, почтительно кланяясь, Миних.
– Но вы, любезный граф, должно быть, очень устали, вам нужен отдых, – заметила Анна Леопольдовна. При этих словах принц, молодой Миних и Юлиана кинулись подставить старику кресла, на которые он и сел по приглашению принцессы.
– Я не спросила еще вас о том, где же теперь регент и где его семейство? – сказала она.
– Регент находится в нижнем этаже вашего дворца, он сдан в надежные руки… Но позвольте мне, ваше высочество, доложить вам о наших ночных похождениях.
Все присутствующие с напряженным вниманием стали слушать фельдмаршала.
– Не доходя шагов двести до дворца, – начал он, – я остановил мою команду и приказал Манштейну идти с двадцатью солдатами в Летний дворец и схватить регента. Чтобы не делать шума, Манштейн пошел один вперед, а солдаты шли от него в некотором отдалении. Часовые, бывшие около дворца, зная его в лицо как моего адъютанта, думали, что он послан за чем-нибудь от меня к герцогу, и беспрепятственно пропустили его. Он прошел сад и попал благополучно во дворец, но встретил затруднение, не зная, в какой комнате спал герцог. Избегая малейшей тревоги, он не решился даже спросить об этом у дежурных лакеев и пошел наугад. Прошел он две комнаты и очутился перед дверью, запертой на ключ, на счастье, однако, дверь была створчатая, а ее верхние и нижние задвижки, видно, забыли задвинуть. Поэтому Манштейн отпер ее без большого труда и очутился в спальне герцога. Здесь спали глубоким сном он и герцогиня. Манштейн подошел к кровати, отдернул занавес и сказал, что имеет дело до регента. Супруги в ту же минуту проснулись и оба начали громко кричать, догадавшись, что адъютант мой не по добру явился к ним ночью в спальню. Герцог хотел было спрятаться под кровать, но Манштейн схватил его и крепко держал, а между тем гвардейцы, забравшиеся, в свою очередь, во дворец, услышав крик и возню, кинулись на выручку своему командиру. Герцог стал отбиваться от них кулаками, но и наши молодцы не стеснялись уже с ним. Делать было нечего – пришлось бить его прикладами. Затем герцога повалили на пол, засунули в рот платок, связали ему руки офицерским шарфом, и так как он был в одной только сорочке, то на него набросили солдатскую епанчу, положили его в мою карету и в таком виде привезли его сюда.