Вино, правда, подавалось разное: господам – выдержанное, многолетнее, а слугам – кислятина прошлогоднего урожая.
– Как вы полагаете, преподобный отец, – не отступалась госпожа Бенигна, – обычная это змея – или…
Она замолкла, тревожно оглянувшись по сторонам.
– Завтра я покроплю в коровнике святой водой, – объявил священник, избегая прямого ответа. – Коли это шкодливая тварь земная, ее святой водой не проймешь. А коли…
– Думаете, она не вернется?
– Не вернется, клянусь мощами святой Радигонды!… Я знаю такие молитвы, которые разрушат любые чары, помогут наверняка.
– Дай-то Бог! – с надеждой вздохнула хозяйка замка.
– Зря вы, матушка, так переполошились, – заметил Вит, кидая кости псу. – Над речкой ужей невпроворот, добрался какой-нибудь и до коровника, они на молоко падки… А все прочее – глупые сказки… Сколько раз я слонялся ночью вокруг башни, надеясь выманить оттуда бабушку Мелюзину, и все впустую…
– Осенись крестом и не пустословь, – сурово осадила его мать.
– Остерегайтесь, ох, остерегайтесь вызывать злых духов, особенно ежели дело к ночи, – поддержал ее капеллан.
– Вовсе она не была злым духом, – защищал прабабку Вит, – никому ничего худого не делала…
– Принимала на себя обличье змеиное, коим пользовался и дьявол. Вот и довод, что она из его рати.
– А я все равно ее не боюсь и не прочь с ней повстречаться!
– Замолчи сейчас же! – Мать разгневалась не на шутку. – Накличешь ты на себя беду!
– Не бойтесь, матушка, Мелюзина пригожих молодцев не обижает…
Вит первым рассмеялся собственной немудреной шутке. Бертран, сверкнув на него злобным взглядом, прошипел:
– Дурак! Пригожестью своей похваляется! Красавец!
– Похвались и ты! Я не возражаю, – отрезал Вит.
Молчавший до сих пор отец, приставив ладонь к уху, спросил:
– О чем спорите?
Сыновья смолкли. Капеллан громким голосом ответил:
– О пустяках, ваша милость. Известное дело, молодежь, болтает о том о сем.
– О чем? – настаивал старик. – О чем болтает?
– О… об охоте…
– Ну и как, удачная была охота?
Начали ему рассказывать про дичь, мелкую и покрупнее. Госпожа Бенигна, сложив руки, смотрела на сыновей. Да, бедный Бертран не мог похвастаться красотой. По детской неосторожности стал на всю жизнь калекой. Спина вроде прямая, а лицо длинное, как у горбуна, плечи высоко вздернуты. Да и ростом не вышел, даже до плеча братьям не достает. Горемыка!
Она перевела взгляд на младшего и засияла, словно выбралась из мрака на солнечный свет. И вправду, какая женщина, простая смертная или фея, устоит против такого красавца? Всякий раз, глядя на сына, Бенигна испытывала чувство несказанной гордости: взгляд ее невольно смягчался, губы складывались в улыбку, когда она рассматривала каждую черточку дорогого ей лица. Красивый рот, тонкий благородный нос, высокие дуги бровей, детские голубые глаза, зубы белее снега, ровные и блестящие…
Вит, перестав возиться с псом, который лез к нему на колени, поднял голову и ответил улыбкой на материнский взгляд, отчего сделался еще краше.
«Архангел, – про себя восхищалась Бенигна, – архангел Гавриил – да и только… В королевском дворце ему место, а не здесь».
Заворчали псы. Дверь в залу отворилась, и вошел привратник.
– Ваша милость! Там, у ворот, какой-то чужак…
– Что? Громче! Что он говорит? – допытывался Гуго Смуглый.
– Чужак стучится в ворота!
– Так впустить его!
– Вот еще! – запротестовала супруга. – Каждого бродягу впускать! Откуда он?
– Сказывает, из Святой земли.
На лицах сидящих за столом изобразилось любопытство. Только Бертран насмешливо произнес:
– Каждый так говорит, лишь бы ему открыли ворота и дали поесть, а потом оказывается, что он дальше Пуатье и не заглядывал… Сколько мы уж таких видали!
– Верные слова, – согласилась мать. – Чужака не пустим.
Пусть себе идет восвояси.
Стражник вышел. Из распахнувшейся на мгновение двери понизу, по ногам, потянуло сквозняком.
– Ходят тут всякие бродяги, и всякий болтает, будто из Святой земли воротился… Можно подумать, что уж и не осталось никого, кто бы там не побывал…
– И то сказать, ваша милость, почитай что все туда ринулись, словно за морем помирать слаще…
– А налог-то на войну с Саладином епископ взимает исправно… Знать бы, на что только идут наши денежки… Уж не на ту ли толпу проходимцев, что без толку снуют туда и обратно?…
Дверь снова скрипнула: это вернулся привратник.
– Ваша милость, он говорит, что привез письмо от молодого господина…
– От Амальрика? Письмо?! Да веди же его сюда скорее! – заволновалась госпожа Бенигна, разом сменив гнев на милость.
– Письмо, а? От кого? – допытывался старый рыцарь, острием кинжала выковыривая из зубов остатки мяса.
Предусмотрительная супруга отняла у него опасную игрушку, после чего громко заявила ему прямо в ухо:
– Письмо пришло! От Амальрика!
– О! – возрадовался глава семьи.
Правда, его любимцем был старший, Гуго, но и Амальрика он весьма ценил за необычайную ученость. Башковит шельмец! Что ни скажет – все по его слову выходит!
Привратник с громким топотом уже мчался вниз по лестнице. Вит спешил следом. Бертран же кричал вдогонку, чтобы хорошенько проверили печати, прежде чем впустить чужака: может, все это сплошной обман.
Препровожденный наверх посланец был вне себя от возмущения:
– Я уж думал, не к неверным ли меня занесло ненароком… На таком холоду целый час продержать божьего человека! А письмо это благородный рыцарь писал тому назад всего два месяца с половиной. Даже из Парижа в Пуатье письма не так скоро попадают.
Но никто не обращал на него внимания. Все сгрудились вокруг старого сеньора, который внимательно разглядывал печати.
– Настоящие, – объявил он наконец. – Читайте, ваше преподобие, да погромче.
Капеллан взял письмо. Все расселись по местам и, затаив дыхание, приготовились слушать. Но чтение началось не сразу: госпожа Бенигна вдруг порывистым жестом выхватила письмо из рук священника, разложила перед собой и погладила, словно оно было живое, а затем благоговейно поднесла к глазам. Давно забывшая трудную науку чтения, тем больше восхищалась она великой премудрости сына, сумевшего исписать целый лист ровными рядами искусно выведенных букв. Не всякий аббат сумеет написать так длинно и красиво, как ее Амальрик!
Потеряв терпение, Гуго Смуглый рявкнул на супругу:
– Отдай же, наконец, письмо, твоя милость! Пора читать!
И капеллан приступил к чтению, громко и отчетливо выговаривая каждое слово:
Да хранит Господь Святую землю!
Милый господин мой батюшка, милостивая госпожа матушка, любезные братцы! В первых строках сего письма призываю на Вас Благословение Божие, о себе же сообщаю, что, хвала Провидению, пребываю в добром здравии. Пять месяцев уже минуло, как без всяких помех добрался я до Иерусалима. Здесь, верно, не чем иным, как заботами святого Мамерта и святой Радигонды, покровителей наших, удалось мне снискать благосклонность вдовствующей королевы-матери Агнессы, в чьей свите я ныне и состою, будучи одним из приближенных ее рыцарей. Другие подолгу ждут подобной для себя чести, мне же и трех недель достало. С Божией помощью надеюсь милости сей не утерять, но еще ее и умножить, явив себя в ратном деле, ибо мне покуда ни разу не выпало случая выказать мое боевое искусство.
Край здесь совсем иной, ни на что не похожий. Каждый, кто сюда едет, думает попасть к своим, а оказывается среди чужаков. Всем они отличны от нас, даже одеждой.