Он хоть так про христиан говорил, а сам их не любит.
– Тогда пусть он даст клятву, а ты будь за него поручителем.
– Чем угодно, поклянемся оба, – немедленно согласился Добрыня, – хоть Перуном самим, все равно. Только ты не держи нас.
– Не буду держать. Ярополк усиливается.
Малкович лукаво посмотрел на жреца.
– А как же ты хотел выдать нам его с головой?
– И выдам. Он сам придет к вам.
– Ой ли, отец! Ярополка-то я с детства знаю, простоват он, что и говорить, а все-таки кто же сам на свою погибель пойдет.
– Увидите! – коротко сказал Бела и устало закрыл глаза. Добрыня встал со скамьи.
– Притомился ты, отец, – сказал он, – да и я тоже. Пусть племянник веселится, а меня на покой отпусти. Обо всем, кажись, мы с тобой переговорили.
Не открывая глаз, Бела кивнул головою и хлопнул в ладоши. Появившемуся на зов служителю он приказал проводить витязя в приготовленный для него покой; но лишь только он остался один, выражение усталости исчезло с его лица, и он громко закричал:
– Нонне, Нонне!
Нонне ждал этого зова где-то совсем близко. Он явился мгновенно.
– Ты был здесь, Нонне? – с живостью спросил его Бела. – Ты слышал наш разговор?
– Слышал, великий отец.
– Что ты скажешь?
– Прости, великий, я не понимаю, зачем ты говорил этому варвару, почему тебе нужно, чтобы Владимир сел в Киеве? Не может ли он подумать, что мы нуждаемся в их помощи, а не они в нашей? Не вообразят ли они, что мы погибаем и не можем найти нигде себе союзников, кроме них, потому и беремся помогать им?
Бела грустно покачал головою.
– Нонне, ты думаешь, что этот варвар глуп?
– Думаю так, великий отец.
– Тогда я скажу, что ты ошибаешься. Он княжий советник, и князь Святослав поручал ему и управление государством, и переговоры с неприятелем. Знаешь ли ты, вот этот Добрыня не раз обходил хитрецов-византийцев, а о других и говорить нечего.
– Но ты принял его неласково и сначала совсем не говорил с ним.
– Я должен был приглядеться к нему, понять, каков он с Владимиром. Недаром я живу столько лет на свете. Когда этот юноша сказал, что Добрыня ему вместо отца, я понял, что он действительно находится под его влиянием. И вот теперь нам нужно перехитрить его. Необходимо, чтобы около Владимира, когда он станет киевским князем, был у нас свой человек, который стал бы его ближайшим советником. Ты знаешь ли воеводу Блуда?
– Воеводу Ярополка?
– Да. Вот я хочу, чтобы он занял при Владимире место Добрыни. Блуд давно уже там. Он ненавидит христиан, ненавидит и Ярополка. Если он будет при Владимире, вся Русь будет покорна нам и поможет отстоять Рюген от Олава.
– Великий отец, – воскликнул Нонне, – разве так грозна опасность?
– Нонне, Нонне! Или ты не знаешь, что Олав – владыка, каких еще не бывало на свете? Он храбрее всех конунгов, даже храбрее великого Кнута. И он, как донесли мне преданные люди, даже во сне грезит, как бы низвергнуть Святовита. Вся наша надежда на русских славян. Вот почему я и принял этих двух изгнанников так, как никогда еще не принимал конунгов и герцогов. Но не хитро взять, нужно еще и удержать взятое. Вот это труднее всего. Настало, Нонне, время послужить тебе!
– Приказывай, великий отец, – склонился старик, – тебе известна моя преданность Святовиту и тебе! Все будет исполнено, что бы ни повелел ты, разве смерть остановит мои дни.
– Я потому-то так и надеюсь на тебя, Нонне. Я скоро пошлю тебя на Днепр, в Киев. Жрецы Перуна – наши друзья и слуги. Я укажу тебе, как ты должен действовать и на что направлять воеводу Блуда. Ярополк должен погибнуть, но виновником его гибели должен стать Владимир. Это необходимо. Ты пойдешь отдельно от Владимира, так, чтобы он даже не знал о твоем появлении на Днепре. Иди под видом купца. Жрецы Перуна примут тебя, как родного.
– Когда прикажешь мне приготовиться в путь, великий отец? – спросил Нонне.
– Сперва отпустим их. Завтра выведу коня Святовита и покажу рюгенскому народу его знамя. Немедленно отпущу чужестранцев. Они пойдут морским путем, ты же проберешься по суше. Теперь иди. Нет, постой. Что эти христиане?
– Я показывал их пришельцам.
– А что они?
– Они не обратили даже внимания и поспешили пройти мимо. Добрыня даже обличал меня в том, что я хочу поразить их ужасом.
– Видишь, как проницателен этот славянин. Иди же, мой Нонне, мне нужно остаться одному. Многое нужно обдумать, многое подготовить в путь; да хранят тебя Святовит и все подвластные ему боги.
Нонне низко поклонился Беле и исчез за звериными шкурами, покрывавшими стены. Старый жрец остался один. Глубокая задумчивость овладела им. Губы тихо шептали какие-то слова.
Наконец Бела глубоко вздохнул и громко заговорил сам с собою:
– Да, настало время последней борьбы. Кто одолеет: Святовит или Бог христиан? Я буду бороться до последнего своего издыхания. Пусть только Владимир сядет в Киеве! Я окружу его своими слугами, моя дружина будет всегда около него, и горе ему, если только он осмелится ослушаться моих повелений, выйти из моей воли! Я сумею уничтожить его и поставлю киевским князем кого захочу. Христиане никогда не одолеют славянского Перуна, и Русь будет моей защитницей. Тогда берегись, Олав! Тебе не одолеть этого народа, он сам одолеет тебя и твоих. Только бы удалось все так, как задумано мною.
Старик заметно волновался. Он поднялся со своего кресла-трона и большими шагами прошел по покою. Тревога овладела его душой, думы, одна мрачнее другой, волновали его, но он не поддавался тяжелым мыслям.
– Нет, Святовит должен победить всех своих врагов, иначе погибнем и мы! – восклицал старик, и глаза его светились ненавистью.
7. КОНЬ СВЯТОВИТА
Громкие звуки рогов заставили на следующее утро Владимира открыть глаза и стряхнуть дремоту. В эту ночь он спал крепко. Усталость после пути, веселый пир, закончившийся поздно ночью, множество новых впечатлений усыпили молодого славянского князя так, что, проснувшись, он даже забыл, как лег в постель.
Молодость сказалась. Сейчас же Владимир поднялся на ноги и огляделся вокруг. У противоположной стены на составленных вместе широких скамьях спал, сладко похрапывая во сне, Добрыня. Племянник поспешил разбудить его. Теперь он припомнил, что, возвратившись с пиру, он уже застал его здесь крепко спавшим. Он еще тогда хотел разбудить его, но сон старого богатыря был так крепок, что, повозившись около него, Владимир сам поспешил улечься в постель.
«Если так, – подумал он, – Добрыня сделал все, и старый Бела несомненно на нашей стороне».
Звуки рогов между тем не смолкали. Шум все возрастал. В спальном покое появился жрец.
– Великий Бела, любимый слуга Святовита, – произнес он, кланяясь Владимиру, – просил своих гостей сойти к нему для последней беседы.
Добрыня, спавший до того, как убитый, услыхав голос чужого человека, сразу поднялся со своего ложа.
– Скажи отцу Беле, – обратился он к жрецу, – что мы сейчас будем.
Богатырь встал, потянулся, зевнул и, повернувшись к племяннику, произнес:
– Мы уже покончили с Белой. Он дает нам свои варяжские дружины и за это требует лишь одного, чтобы ты, когда станешь киевским князем, не принимал христиан, а тех, которые уже живут на Руси, прогнал бы.
– Только-то и всего, – вскричал Владимир, – не верится мне что-то!
– А ты поверь, – отвечал Малкович, делая в то же время племяннику знаки глазами, – старый Бела полюбил тебя, как сына, вот и хочет тебе помочь. Я уже сказал, что его условие я принимаю. Пойдем скорее к нему, и подтверди сам мое обещание.