Учетное дело не было предназначено для передачи в суд и вынесения приговора, оно было только для учета военнопленного. На польских офицеров во время, когда они находились в лагере военнопленных, заводилось «учетное дело». Н.Лебедева описывает, какие документы входили в него: кроме анкет там были фотографии всех офицеров и дактилоскопические карты. Надо думать, что в таких «делах» были также различные жалобы и заявления этих пленных, доносы на них, их доносы, замечания людей, ведущих в лагерях агентурную работу. Но, повторяю, эти «дела» не были предназначены для рассмотрения в суде, факт, что ты военнопленный, не означает, что ты преступник.
Поэтому, когда созрело решение осудить военнопленных польских офицеров судом Особого совещания при НКВД, на них срочно стали заводиться другие дела — следственные, то есть, такие же картонные папки с документами. Заметим, что в учетных делах на военнопленных и в следственных или уголовных делах на преступников были одинаковые документы — анкеты, фотографии, отпечатки пальцев.
Надо сказать, что Особое совещание было таким специфическим судом, которому для вынесения решения не нужно было не только «дело», но и сам человек. Оно решение выносило без рассмотрения сути дела. (Об этом позже). Если бы оно хотело расстрелять поляков, то незачем было заводить на них следственные дела. А они заводились. Следовательно, сам этот факт косвенно свидетельствует, что поляков расстреливать не собирались, иначе не проводили бы огромную канцелярскую работу по заведению на каждого новой папки с похожими документами, но с другим названием.
Но вернемся к Ю.Зоре. Он считает косвенным доказательством расстрела поляков следующее.
Начальник УПВИ Сопруненко 10 сентября 1940 года, то есть через три месяца после «расстрела военнопленных», дает распоряжение начальнику Старобельского лагеря (из которого военнопленные вывезены еще весной) о следующем: «Учетные дела Особого отделения на военнопленных, убывших из лагеря (кроме убывших в Юхновский), картотека учета, а также литерные дела с материалами на военнопленных должны быть уничтожены путем сожжения».
Казалось бы, все ясно, пленные расстреляны, а их дела сжигаются. Но прочтем, что Сопруненко пишет дальше: "До уничтожения материалов должна быть создана комиссия из сотрудников Особого отделения, которая обязана тщательно просмотреть все уничтожаемые дела с тем, чтобы из дел были изъяты все неиспользованные документы, а также материалы, представляющие оперативный интерес. Эти материалы ни в коем случае уничтожению не подлежат. Их надлежит выслать также в управление.
Как уничтожение, так и сдачу материалов в архив (в архив Харьковского УНКВД сдавались литерные дела конвойной части, охраняющей лагень — Ю.М.), оформить соответствующими актами с приложением к ним подробных описей уничтоженного. Об исполнении донесите".
Стоп! — скажем мы себе. Из этого распоряжения следует, что уничтожались не учетные дела на военнопленных, а картонная папка с надписью «Учетное дело на военнопленного…армии…» и только! Если пленные уже убиты, то кому нужны документы на них!?
Я консультировался у разведчиков и контрразведчиков — если человек умер, то какие его документы могут представлять оперативный интерес? Только подлинный документ, удостоверяющий личность, — его можно подделать и снабдить им своего разведчика, все остальное от покойного никакого оперативного интереса не представляет. Но именно паспорта увозили с собой офицеры, уезжающие из лагерей военнопленных, и часть их была найдена в могилах Катыни. Именно этих документов не было в Старобельском лагере в папках с названием «учетное дело».
Ну, а если человек жив, то тогда какие документы из его дела могут представлять оперативный интерес? — снова спросил я специалистов. В этом случае этот интерес представляет все, с помощью чего его можно отыскать, — фотографии, отпечатки пальцев, сведения о местах, где он может укрываться, а также его заявления или объяснения, с помощью которых его можно скомпрометировать и этим склонить к сотрудничеству.
Довольно обширный перечень, и не удивительно, что два сотрудника Особого отделения Старобельского лагеря просматривали 4031 учетное дело 45 дней (не более 50 дел на каждого в день) и только 25 октября составили акт о сожжении. Из него мы можем понять, что из документов учетных дел было оставлено: "…на основании распоряжения Начальника Управления НКВД СССР по делам военнопленных капитана Госбезопасности тов. Сопруненко были сожжены нижеследующие архивные дела Особого отделения:
Учетные дела на военнопленных в количестве 4031 дела согласно прилагаемому списку.
Дела-формуляры в количестве 26 дел, список дел прилагается.
Алфавитные книги учета военнопленных в количестве (6 книг по 64 листа в книге)
Картотека из 4031 карточки.
Справки на военнопленных — две папки: одна папка — 430 листов, вторая — 258 листов.
Опросные листы на военнопленных: одно дело 231 лист.
Дело-приказы Старобельского лагеря НКВД — на 235 листах.
Книги регистрации входящей корреспонденции — 2 штуки.
Фотокарточки военнопленных, вторые экземпляры — 68 штук.
О чем составлен настоящий акт в двух экземплярах".
Кстати, акт не имеет грифа секретности.
Судя по акту, исполнители консультировались по этому вопросу с Москвой и получили дополнительные разъяснения, так как сожжено значительно больше наименований документов, чем первоначально указывал Сопруненко (учетные дела и картотека), и в то же время сохранены литерные дела на военнопленных, хотя. в первоначальном распоряжении их также предлагалось сжечь.
Но нам важно сейчас другое. Исполняя приказ Сопруненко о сохранении материалов «Неиспользованных и представляющих оперативный интерес», были сохранены 4031 фотокарточки военнопленных. Это следует из того, что комиссия отчиталась о сожжений только вторых экземпляров фотокарточек, а их в 4031 деле было всего 68 штук. Первые 4031 сохранены все.
Так доказывает ли это, что пленные на октябрь 1940 года расстреляны? Нет! Это доказывает обратное — они были живы и их новые уголовные дела ради экономии заполнялись документами из старых учетных дел. Об этом же свидетельствует и сохранение литерных дел.
Следовательно, будь на месте Ю.Зори другой человек, то он написал бы, что данное распоряжение и акт — это Доказательство N 15 версии Сталина, но Зоря «фанатично» считает, что этот акт доказывает вину СССР в убийстве поляков.
62. Далее Зоря считает, что то, что во всех статистических сводках Сопруненко стал писать, что военнопленные офицеры выбыли из лагерей военнопленных в распоряжение УНКВД областей, — это факт того, что их расстреляло НКВД. А что должен был, по мнению Зори, написать Сопруненко, чтобы Зоре понравилось? Как такая запись может свидетельствовать о том, что поляки расстреляны?
63. И, наконец, последнее. Тут лучше Зорю процитировать.
«Сопоставление перечисленных документов с материалами по Катыни, опубликованными на Западе, и материалами Нюрнбергского процесса показало в большинстве случаев совпадение до мелочей. В частности, при выборочном сравнении порядок в списке НКВД на отправку военнопленных из Козельска в распоряжение УНКВД Смоленской области оказался полностью совпадающим с порядком эксгумации идентифицированных останков, проведенной немцами в 1943 году».
Полюбуемся на врожденную наглость «фанатично жаждущего правды».