Так что ж они за люди, если на уме у них смертельный рок?
С живых как будто уст струится смерти пыль,
Гробницы обиталищем своим они избрали
И вздохи вечности с дыханьем смертным их слетают.
И рвут они чудесную вуаль ошибок жизненных,
Дабы проникнуть в пустоту, где тьма и древний ужас,
Где веры и надежд лампады угасают.
У них есть мудрость, но сами они не мудры,
У них есть добродетель, но добрые дела они вершить не в силах
(Мы знаем, что у дураков есть собственный свой Рай,
А у злодеев — надлежащий Ад);
У них есть сила, но судьба всё ж их сильнее,
Терпенье есть, но время побеждает и его,
В достатке доблесть, но над ней смеётся жизнь.
Рациональней нет их, но безумны всё ж они;
Безумье внешнее они сдержать не в силах,
Есть здравый смысл в рассудке их,
Но не имеет силы он, холодный, отстранённый;
Безумье видит; и не менее ясно
Предвиденье грядущей катастрофы; отказываясь верить,
Он обмануть пытается себя, но тщетно.
Из них иные высоки по положению, богатству, власти
Других все признают за гений или значимость; иные же
Бедны и злобны, плодят детей и ёжатся от страха,
Не принимая помощь, однако ж принимая все невзгоды
На сердце, тело и на душу; оставляя для других
Все жизненные блага; но тех и этих связали узы братства,
Печальных самых и самых измождённых людей на свете.
Вино Горечи предлагается посвящаемому
Часы и дни ложатся тяжким грузом на него,
Груз месяцев почти не вынести ему;
И часто в затаившейся душе он молится,
Чтобы забывшись, провести всё это время
И пробудиться в долгожданный благодатный день
И от него урвать свой куш, сокровищ свою долю,
Чтобы затем проспать другой сезон забот.
И вот, в конце концов, я истину несу,
Свидетель ей всяк мёртвый и живой, —
Возрадуйтесь же, ибо нет ни бога, как и чёрта
С обожествлённым именем, что создал и пытает нас;
И если суждены мытарства нам, то вовсе не за тем,
Чтоб чью-то желчь утихомирить.
Склоняемся мы пред законами вселенной,
В которых человеку нет отдельных разъяснений,
Что есть жестокость, доброта, любовь и ненависть;
Ведь если жабы и шакалы отвратительны на вид,
А тиграм свойственна краса и сила,
Что это — благосклонность иль судьбы немилость?
Живёт в борьбе всяк сущность, что ни день,
В бесчисленных преображениях ведёт войну,
Бесчисленными нитями сплетённая со всем, что есть;
И если в день какой родится кто-то на земле,
Все времена и силы к этому имеют отношенье.
И весь наш мир не в состояньи что-либо изменить иль помешать;
Я во вселенной всей намёка даже не нашёл
Добра и зла, благословенья иль проклятья,
Лишь Высшую Необходимость я открыл
И бесконечность Таинства безбрежного во тьме,
Что даже искрой слабою не осветится
Для нас, теней из сна, мелькнувших и пропавших.
О, Братья, сколь печальна наша жизнь!
Лишь несколько коротких лет должны нам предоставить облегченье.
Снести ль нам эти годы затруднённого дыханья?
И если вы не в силах наполнить чашу вашей жалкой жизни,
Закончить в миг любой её вольны вы
Без страха, что проснётесь после смерти.
Сколь царственна ночами бесконечными Луна!
Как звёзды блещут и мерцают, кружась в своём
Вселенском хороводе светил небесных
На небосклоне, безразличном словно сталь,
И люди с завистью и вожделеньем наблюдают
Вселенский марш и зарева из злата,
Наивно полагая, что небеса их вторят чувствам.
Церемония продолжается в соответствии с Порядком исполнения
Жрец завершает церемонию в обычном порядке
Седьмая сатанинская заповедь. Das Tierdrama
Как только охранительный талисман, Крест, разобьется, на свободу вырвется дикое безумие старых идолов, с бешеной яростью берсеркеров, воспетой северными поэтами.
Этот талисман хрупок и однажды настанет день, когда это ничтожество будет разбито. Старые каменные боги восстанут из давно позабытых руин и сотрут пыль тысячелетий со своих глаз; и Тор, ожив, своим гигантским молотом разрушит готические соборы!
Генрих Гейне, 1834
Дьявол занимает особое место в немецкой магической традиции. Он, или его воплощение всегда побеждает. Как бы методично он не подвергался бесчестью, в итоге он все же оказывался всеобщим любимцем. В качестве вдохновителя оборотней он привел готтов и гуннов к их победам в Европе; в качестве последнего действующего героя в Саге о Нибелунгах он разрушил Валхаллу и установил на земле свое царствование. Он стал героем, или, по крайней мере, жуликоватым и деликатным злодеем из сказочных пьес. На протяжении всей христианской эпохи он был представлен в германской литературе и драматургии больше, нежели любой другой заимствованный из библии персонаж. Короткие роли, которые Дьявол исполнял в германской драматургии, постепенно удлинялись, пока не стали во многих случаях занимать целые пьесы! Конечно, его всегда побеждали и прогоняли обратно в Ад со страшным переполохом и шумом, вероятно, для того, чтобы удовлетворить у публики чувство праведности.
Особенно с момента написания Фауста, Сатана более не рассматривается как олицетворение явного зла. В Фаусте, хотя и жаждя человеческих душ, он сочувствует человеку — как и ницшевский Заратустра. и удручен тем, что земные существа столь узколобы и получают мало удовольствия от жизни. Шоу вторит его высказываниям в своем Человеке и Сверхчеловеке, где весьма услужливый Дьявол заботится о удобствах своих гостей в Аду.
Как и образ Сатаны в пересказе Шоу, немецкий дьявол часто предстает в облике катализатора просвещенности и вежливости, оптимистически отдаляясь от мизантропической роли Мефистофеля в Фаусте. Образ, который в конечном итоге послужил основой для современного немецкого Сатанинского ритуала, воспет Кардуччи в Гимне к Сатане как дух прогресса, вдохновитель всех великих движений, послуживших развитию цивилизации и совершенствованию человечества. Он — дух бунта, который ведет к свободе, воплощение всех ересей, которые освобождают от оков. Он заслуживает единодушное восхищение людей и в конце концов сменяет Иегову в качестве объекта поклонения.
Из двух германских ритуалов, представленных в этой книге, Tierdrama — более древний. Уроки эзоповских аллегорий есть первые опыты разъяснения человеку прагматической важности прикладной психологии. Эзоповская басня, которая была записана в Египте еще в 1500-м году до н. э., позднее появляется в немецкой интерпретации. В результате, когда Готтхольд Лессинг сочинил в восемнадцатом веке свои басни, они тут же с готовностью ассимилировались в еретическую философию, рассматривающую человека как животного, во многих отношениях уступающего своим четвероногим собратьям.
Суть Tierdrama состоит в осознании человеком своего животного прошлого. Для участников назначение церемонии состоит в осмысленном переходе на животный уровень и принятии животных атрибутов искренности, чистоты и обострившихся чувств. Жрец, произносящий Закон, поддерживает ритм и порядок, нужные для напоминания каждому участнику, что несмотря на животный метаморфоз, он продолжает оставаться человеком. Именно это придает Tierdrama сильный эффект.
Церемония изначально исполнялась Орденом Иллюминатов, основанном в 1776-м году Адамом Вайсгауптом, как продолжение существующего масонского ритуала. Десятью годами ранее Готтхольд Лессинг вдохновил воззрения многих немцев на границы допустимого в искусстве своим критическим трактатом Лаокоон.