"Париж, 1 ноября. Трагическое самоубийство произошло сегодня утром в квартире на улице Миромениль, занимаемой вот уже на протяжении многих лет графом де Сен-Фиакром и его подругой, русской эмигранткой Мари С.
Заявив подруге, что он стыдится скандального поведения некоторых членов своей семьи, граф прострелил себе голову из браунинга и через несколько минут, не приходя в сознание, скончался.
Как нам известно, речь идет о крайне тягостной семейной драме, а вышеупомянутый член семьи несчастного самоубийцы - не кто иной, как его мать".
Гусыня, вперевалку шествовавшая по дороге, вытянула шею и яростно зашипела на комиссара. Громко зазвонили колокола, и из церкви медленно потекла толпа людей. Слышалось шарканье сотен ног. Из распахнутых дверей храма тянуло ладаном и паленым воском.
Мегрэ сунул молитвенник в карман пальто, но книга была слишком толстой, и карман у него оттопырился. Он приостановился, чтобы повнимательнее осмотреть роковой клочок бумаги.
Вот оно, орудие преступления! Клочок газеты размером семь на пять сантиметров!
Графиня де Сен-Фиакр явилась к заутрене, опустилась на колени возле скамьи, где уже двести лет молились ее родичи. Она собиралась причаститься. Об этом кто-то знал. Вот она раскрыла молитвенник, собираясь прочесть "Молитву после причастия".
И тут орудие преступления сработало. Мегрэ крутил в руках вырезку. Что-то здесь было не так. Особенно его заинтересовало качество печати: ему показалось, что отпечаток изготовлен не на обычном типографском станке.
Это был обыкновенный оттиск, изготовленный вручную, плоской печатью. Иначе и быть не могло - ведь текст пропечатался на обратной стороне листка!
Злодей даже не потрудился сделать фальшивку как следует, а может, он просто не успел. Но графине и в голову не пришло перевернуть бумажку. Она мгновенно умерла - от потрясения, от негодования, от стыда и тоски.
***
На Мегрэ страшно было смотреть: ему еще не доводилось сталкиваться с таким подлым, трусливым, но в то же время таким хитроумным преступлением.
Мало того, убийца додумался предупредить полицию!
Предположим, молитвенник так бы и не нашелся...
Да, именно так! Молитвенник должен был исчезнуть.
Тогда не было бы и речи о преступлении и обвинять было бы некого. У графини внезапно отказало сердце, и она умерла. Вот и все.
Неожиданно Мегрэ повернул обратно. Когда он вернулся в гостиницу, там только и речи было, что о нем и о молитвеннике.
- Не скажете, где живет малыш Эрнест?
- Третий дом за бакалейной лавкой, на главной улице.
Мегрэ поспешил туда. Одноэтажная хибара. В комнате рядом с буфетом - увеличенные фотографии отца и матери. Женщина уже успела снять пальто и толклась на кухне, откуда доносился запах жареной говядины.
- Вашего сынишки нет дома?
- Он пошел раздеться. Нечего пачкать праздничную одежду. Сами видели, как ему досталось! У нас в семье никогда ничего такого не было; а он...
Распахнув дверь, она заорала:
- Поди сюда, негодник!
Мегрэ увидел мальчугана - он был в одних трусиках и старался куда-нибудь спрятаться.
- Пусть он оденется, - проговорил Мегрэ. - Мне нужно с ним поговорить.
Женщина вновь занялась обедом. Муж ее, по всей видимости, зашел пропустить рюмку-другую в заведение Мари Татен.
Женщина вновь занялась обедом. Муж ее, по всей видимости, зашел пропустить рюмку-другую в заведение Мари Татен.
Наконец дверь отворилась и появился Эрнест, весь вид которого выражал настороженность. На нем была будничная одежда, брюки были явно длинноваты.
- Пойдем-ка пройдемся.
- Вы собираетесь на улицу? - воскликнула женщина. - Тогда, Эрнест, поди надень свой воскресный костюм, да побыстрее.
- Не стоит, сударыня. Ну, идем, приятель.
На улице было пустынно. Сегодня жизнь бурлила лишь на деревенской площади, на кладбище, да и в заведении Мари Татен.
Завтра я подарю тебе молитвенник даже толще этого: с красными заставками в начале каждого стиха.
Мальчуган буквально остолбенел. Значит, комиссар знает, что бывают молитвенники с красными заглавными буквами - как раз такой лежит обычно в церкви на алтаре.
- Только ты должен честно сказать, где нашел молитвенник графини. Я не буду тебя ругать.
Забавно было наблюдать, как в мальчугане просыпается древняя крестьянская осторожность. Он молчал. Даже весь подобрался.
- Ты нашел его там, где сидела графиня?
Молчание. Веснушчатая мордашка словно окаменела: малыш судорожно стиснул зубы.
- Разве ты не понял, что я тебе друг?
- Да, вы дали маме двадцать франков.
- Ну так что?
Вот теперь малыш мог отыграться.
- Когда мы шли домой, мама сказала, что лишь для вида отхлестала меня по щекам, и потом даже дала мне двадцать сантимов.
Так-так... А парень-то, оказывается, своего не упустит. Интересно, что за мысли бродят в этой головенке, кажущейся непомерно крупной для такого заморыша.
- А ризничий?
- Он ничего мне не сказал.
- Кто же забрал молитвенник со скамьи?
- Не знаю.
- А где же ты его нашел?
- В ризнице, под моим стихарем... Я собирался идти завтракать к кюре. Но забыл захватить носовой платок, полез в карман стихаря - чувствую, там что-то твердое.
- А ризничий тоже был там?
- Он был в нефе, гасил свечи... Знаете, свечи с красными буквицами, они очень дорогие.
Иначе говоря, кто-то взял молитвенник со скамьи и До поры до времени спрятал под стихарем служки, чтобы потом его забрать.
- Ты раскрывал книгу?
- Не успел. Я не хотел остаться без завтрака - тем более что по воскресеньям дают яйцо всмятку и еще...
- Знаю, знаю.
Тут Эрнест окончательно растерялся: откуда известно этому горожанину, что по воскресеньям на завтрак у священника подают яйца и варенье?
- Можешь идти домой.
- Вы в самом деле подарите мне...
- Молитвенник? Да. Завтра. До свиданья, мой мальчик.
Мегрэ протянул мальчугану руку, и тот, чуть поколебавшись, пожал ее.
- Знаю, знаю, это вы понарошку, - тем не менее хмыкнул он перед тем, как уйти.
Итак, преступление совершено в три этапа: статью кто-то набрал или велел набрать на линотипе. А линотипами, как известно, оборудованы только типографии газет или очень крупные издательства.
Кто-то заложил вырезку в молитвенник на конкретную страницу.