Просто тренеры редко выкидывают такие штуки, потому что победа лошади приносит им куда большую выгоду. Но мне все же казалось, что виноват во всем не кто иной, как Аркнольд. И, возможно, способ, который он использует, проще простого. Так что, видимо, единственное решение проблемы Нериссы - перевести лошадей в другую конюшню.
Можно возвращаться домой и сказать ей об этом. Только есть две неприятные загвоздочки.
Во-первых, через две недели у меня премьера.
Во-вторых, может, я и догадался, кто и как портит лошадей. Но зачем - вот вопрос!
ГЛАВА 5
Когда я вошел в зал Деттрика в доме Рандфонтейна за несколько секунд до того, как пробило половину двенадцатого, господа корреспонденты - или, иными словами, плохо выбритая, небрежно одетая и нарочито развязная толпа - зевали с опасностью вывихнуть челюсти.
Клиффорд Венкинс встретил меня в холле. Он был такой же дерганый, как и накануне, и руки у него были совсем мокрые. Мы вместе поднимались на лифте. По дороге Венкинс подробно перечислял, кого именно он пригласил и кто из них пришел. Интервьюеры с двух радиостанций. «Надеюсь, вы не будете возражать?» Они будут очень рады записать мои ответы на их вопросы. «Вы не будете возражать?» И еще всякие газеты, еженедельники, дамские журналы, и еще пара людей, которые специально прилетели из Кейптауна и Дурбана…
Ох, и зачем я только это предложил? Ладно, взялся за гуж…
«Единственное, что мне остается, - подумал я, когда лифт с шипением остановился и двери раскрылись, - это играть. Устроить что-то вроде представления».
- Подождите минутку! - сказал я Венкинсу.
Двери лифта закрылись у нас за спиной.
- В чем дело? - испуганно спросил Венкинс, остановившись рядом со мной.
- Все в порядке. Мне просто нужно несколько секунд, чтобы собраться.
Он ничего не понял. А ведь это делают не только профессиональные актеры. В Библии это называется «препоясать чресла». Разогнать адреналин. Заставить сердце биться быстрее. Разогреть мозги. Любой политик делает это за три секунды.
- Все, - сказал я.
Венкинс вздохнул с облегчением, пересек холл и отворил тяжелую полированную дверь напротив. Мы вошли.
Корреспонденты не торопясь поднялись с диванов и ковра, лениво отклеились от стен. Двое-трое затушили сигареты; прочие продолжали смолить.
- Привет! - неуверенно произнес один.
Прочие молча выжидали, точно стая диких зверей. Говоривший был один из тех, кто встретил меня в аэропорту. И у него, как и у других, разумеется, не было причин предполагать, что я буду вести себя иначе, чем тогда.
- Здравствуйте! - дружелюбно сказал я.
Я все-таки умею обращаться с людьми, когда хочу. Любой опытный актер это умеет.
Они сразу расслабились, оживились, заулыбались. Конечно, каверзные вопросы, которые они заготовили заранее, были те же самые, но теперь я был уверен, что они не растерзают меня в клочья в своих заметках.
Человек, который поздоровался первым, явно прирожденный лидер, протянул мне руку:
- Родерик Ходж из газеты «Ранд дейли стар». Редактор колонки «Светская жизнь».
Сильно за тридцать, но старается не обращать внимания на возраст: молодежная стрижка, молодежная одежда, речь по-юношески отрывистая. И юношеская заносчивость, сочетающаяся, однако, с беспощадным цинизмом опытного журналиста.
Я пожал ему руку и приветливо улыбнулся. Мне надо расположить его к себе.
- Послушайте, - сказал я. - Если вы не слишком торопитесь, я предложил бы вам снова рассесться и задавать вопросы, поодиночке или группами, как хотите. Может быть, я лучше буду ходить от одной группы к другой. Мне кажется, так получится удобнее, чем если я буду стоять посреди комнаты и отвечать всем разом.
Со мной согласились.
Со мной согласились. Корреспонденты подтвердили, что торопиться некуда. Родерик сухо заметил, что все равно никто не уйдет, пока не дождется обещанной выпивки. Все размякли, и сборище постепенно начало превращаться в полуделовую-полутоварищескую встречу.
Начали, разумеется, с вопросов о личной жизни.
По их подсчетам, мне должно быть около тридцати трех. Так ли это?
Это так.
Женат ли я?
Да.
Удачно?
Да.
Это мой первый или второй брак?
Первый.
И у нее тоже первый?
Да.
Они хотели знать, сколько у меня детей, как их зовут, сколько лет каждому. Сколько комнат у меня в доме и сколько он стоит. Сколько у меня машин, собак, лошадей, яхт. Сколько я получаю в год, сколько мне заплатили за «Скалы».
Сколько я даю жене на платья? Какое место должна занимать женщина в доме?
- В сердце мужчины, - шутливо ответил я. Девушке из дамского журнала, которая задала этот вопрос, мой ответ понравился, но все остальные несколько скривились.
Почему я не поселился в какой-нибудь другой стране, где налоги не такие высокие?
Мне нравится в Англии.
Это дорогое удовольствие?
Да, очень.
Я миллионер?
Иногда, на бумаге, когда цены на акции подскакивают.
Если я так богат, зачем я работаю?
Чтобы платить налоги.
Клиффорд Венкинс вызвал нескольких официантов, которые принесли кофе, сырные крекеры и бутылки с шотландским виски. Корреспонденты смешали виски с кофе. Я взял то и другое отдельно, хотя мне стоило немалого труда объяснить официанту, что не надо разбавлять виски водой в пропорции один к девяти. Я уже успел обнаружить, что в Южной Африке наливают бокалы доверху. Наверное, в жарком климате это разумно, но в такой холодный день это был только напрасный перевод доброго виски.
Клиффорд Венкинс уставился на мой высокий стакан, налитый на два пальца.
- Позвольте, я добавлю вам воды.
- Спасибо, мне уже добавили. Мне так больше нравится.
- Э-э… в самом деле?
Он куда-то исчез и вернулся с бородатым мужчиной, тащившим за собой ручной микрофон на длинном шнуре. Бородач отличался полным отсутствием чувства юмора, и интервью получилось довольно серым, но репортер остался чрезвычайно доволен и заверил меня, что все это идеально подходит для пятиминутной вставки в его субботнюю передачу. Забрал у меня микрофон, деловито потряс мне руку и удалился со своим записывающим оборудованием в дальний угол.
После этого я должен был дать еще одно интервью, на этот раз для женской передачи, но у них там что-то не заладилось с техникой. Пока они чинили оборудование, я бродил по залу, присаживался на пол, на ручки кресел, на подоконники или просто стоял.
Расслабившись после виски, журналисты принялись задавать мне вопросы другого рода.
Что я думаю о Южной Африке?
Мне тут нравится.
Каково мое мнение о состоянии дел на здешней политической арене?
Я ответил, что на этот счет мнения не имею. Я провел здесь всего одни сутки. За такой короткий срок мнение составить невозможно.
Мне возразили, что многие приезжают сюда уже с готовым мнением. Я ответил, что нахожу это неразумным.
Ну хорошо, а каково мое мнение о расовой дискриминации? Я спокойно сказал, что, на мой взгляд, любая дискриминация ведет к несправедливости. И очень жаль, что столь многие люди считают возможным подвергать дискриминации женщин, евреев, туземцев, американских индейцев. Рассказал и про своего знакомого из Найроби*, который не мог получить повышение по службе, потому что был белым.
* Город в Кении.
Еще я сказал, что на подобные вопросы я вообще отвечать не могу, и лучше нам оставить политику в стороне, если они, конечно, не хотят, чтобы я прочел лекцию о различии экономических платформ тори и лейбористов.
Корреспонденты посмеялись и сказали, что лекции не надо.