Я вывернул пакет наизнанку и лизнул его. Он был мокрый. Слизав столько, сколько мог, я приложил прохладный влажный полиэтилен к лицу и, видимо, осознав ничтожность достигнутого успеха по сравнению с затраченными усилиями, впервые ощутил приступ настоящего отчаяния.
Я снова выудил из кармана синюю резинку и, пока воздух был еще горячий, набрал его в пакет, плотно затянул пакет резинкой и прицепил его к рулю. Он висел там, как дурацкий воздушный шарик, слегка покачиваясь от малейшего прикосновения.
Весь день мне хотелось пить, но нельзя сказать, чтобы жажда была невыносимой. Когда стемнело, в животе у меня забурчало от голода. Но опять же терпеть было можно.
Снова возникла проблема с мочевым пузырем, и я заново пережил все это унижение. Но потом подумал, что со временем проблем будет меньше - по причине отсутствия пополнения.
После наступления темноты надежды на спасение пришлось отложить до завтра. Впереди было двенадцать часов, которые предстояло как-то прожить, прежде чем снова можно будет вертеться в беличьем колесе сомнений: найдут - не найдут. Ночь была долгой, одинокой и страшной.
Когда стемнело и жара исчезла, мышцы начали костенеть, и судороги, которые я так блестяще и убедительно изображал в фильме, начали мучить меня всерьез.
Поначалу я согревался, предприняв еще несколько тщетных попыток вырвать баранку из панели управления. В результате я жутко устал, а машине - хоть бы что. Потом я попытался использовать изометрическую гимнастику, чтобы поддерживать свои мышцы в рабочей форме, но не сделал и половины упражнений.
Как ни странно, в конце концов я уснул.
Когда я проснулся, кошмар продолжался. Я дрожал от холода, все тело болело от неподвижности, и мне ужасно хотелось есть. Есть было нечего, кроме четырех спичек, носового платка и карандаша.
Поразмыслив немного, я добыл из кармана карандаш и принялся его жевать. Не потому, что карандаш был съедобнее всего остального. Я хотел добраться до грифеля. Я решил, что с помощью этого карандаша смогу по крайней мере отомстить Данило.
Где-то перед рассветом до меня наконец дошло, что Данило не смог бы проделать все это без посторонней помощи. Ему нужен был кто-то, кто увез его отсюда, когда он привязал меня в машине. Он не мог уйти пешком через весь заповедник - не только из-за зверей, но и потому, что человек, идущий пешком, выглядел бы здесь чрезвычайно подозрительно.
Значит, у него есть помощник.
Кто?
Аркнольд…
Он узнал о махинациях Данило, но смотрел на них сквозь пальцы. Он молчал, потому что рисковал лишиться лицензии за то, что не обеспечил должной охраны. Но мог ли он пойти на убийство ради того, чтобы спастись от временного лишения лицензии?
Нет. Не мог.
Барти, ради денег?
Не знаю.
Кто-то из ван Хуренов, по неизвестной причине?
Нет.
Родерик, ради сенсации? А может, Катя или Мелани?
Нет.
Клиффорд Венкинс, ради рекламы?
Если так, мне ничего не грозит. Надолго он меня в таком положении не оставит. Не посмеет. Начать хотя бы с того, что его драгоценная компания будет возражать, если товар вернут в попорченном состоянии. Хотелось бы мне верить, что это был Венкинс! Но нет, это вряд ли.
Ивен? Конрад?
Эта мысль была для меня невыносима.
Они оба были здесь. На месте. Спали в соседних хижинах. Им как раз было бы очень удобно вломиться ко мне среди ночи и усыпить меня эфиром.
Да, один из них мог сделать это, пока другой спал. Но который? И зачем?
Если это был Конрад либо Ивен, я погиб. Потому что спасти меня могут только они.
Вместе с этой горькой мыслью пришел рассвет, и я увидел, что мои предположения насчет водяных паров оправдались. Пара не было видно, потому что все окна в машине запотели и покрылись капельками конденсата.
Я мог дотянуться до стекла рядом со мной. Я облизал его. Это было замечательно. Сухость во рту сразу исчезла, хотя я по-прежнему не отказался бы от пинты чего-нибудь холодненького.
Я облизал его. Это было замечательно. Сухость во рту сразу исчезла, хотя я по-прежнему не отказался бы от пинты чего-нибудь холодненького.
Я посмотрел в образовавшееся окошечко. Все та же глушь и тишь. И никаких признаков жизни.
В остывшем пакете действительно набралась ложка влаги. Я осторожно ослабил резинку и выпустил сжавшийся воздух, чтобы помешать ему снова расшириться и впитать драгоценную влагу, когда станет теплее. Я решил, что выпью ее потом. Когда станет хуже.
Пока влага все равно осела на окнах, я решил проветрить машину. Снял носок и пальцами ноги повернул рукоятку, опустив стекло максимум на дюйм. Я не мог рисковать - а вдруг мне не удастся закрыть его снова? Но когда солнце взошло, я поднял стекло без особого труда. Когда начало становиться жарко и влага снова испарилась, я утешил себя тем, что вся она осталась в машине.
Карандаш, который я грыз ночью, а потом для сохранности сунул за ремешок часов, был уже почти годен к употреблению. Я еще немного обточил его зубами, и наружу показалось достаточно грифеля, чтобы можно было писать.
Из того, что нашлось у меня в карманах, писать можно было только на спичечном коробке. Там нашлось достаточно места, чтобы написать «Это сделал Данило», но мне этого было мало. Я помнил, что в «бардачке» перед пассажирским сиденьем лежат карты и документы на машину. Извернувшись совершенно немыслимым образом и истратив массу драгоценной энергии, я наконец сумел добыть большой бурый конверт и атлас автомобильных дорог, в конце которого было несколько чистых листов для заметок.
Этого мне хватит.
ГЛАВА 15
Данило посоветовал Нериссе послать меня в ЮАР, потому что там, вдали от дома, было проще найти возможность устроить мне то, что покажется смертью от несчастного случая. Или самому создать такую возможность. И заманил он меня сюда приманкой, на которую я непременно должен был клюнуть: считай что предсмертной просьбой женщины, к которой я хорошо относился и которой был многим обязан.
Смерть, которая будет выглядеть как убийство, автоматически сделает его одним из подозреваемых. Это слишком рискованно. А несчастный случай, вроде того микрофона под током, будут расследовать куда менее тщательно.
Данило в доме Рандфонтейна не был. Там были Родерик, Клиффорд Венкинс и Конрад. И еще человек пятьдесят. Если этот случай с микрофоном подстроил Данило, ему должен был помогать кто-то из присутствовавших там. Меня спасла только счастливая случайность.
Потом представился удачный случай в шахте. Если бы не добросовестность проверяющего Ньембези, эта попытка вполне могла увенчаться успехом.
Однако мое нынешнее положение на несчастный случай уже не спишешь. Наручники случайностью не назовешь.
Возможно, Данило рассчитывал вернуться, когда я умру, и снять их. Возможно, люди поверят, что я заблудился в парке и предпочел умереть в машине, чем решиться пойти пешком.
Но время-то поджимает. Не может же он выжидать целую неделю, пока я умру, прежде чем вернуться. Ведь тогда меня уже начнут искать, и кто-нибудь может добраться сюда раньше его…
Я вздохнул.
Чушь все это.
Этот день по сравнению со вчерашним показался мне сущим адом. Гораздо хуже, чем было в Испании. Невыносимая жара одурманила меня до такой степени, что я даже думать не мог. Плечи, руки и живот сводило судорогой.
Я сунул руки поглубже в рукава, откинул голову на подголовник, чтобы спрятать лицо от прямых солнечных лучей, и просто сидел и терпел. А что мне еще оставалось?
И что толку от этих дурацких попыток добыть воды? Безжалостное солнце иссушало меня прямо на глазах. Я понял, что недельный срок был чистой наивностью. По такой жаре хватит и пары дней.
Глотка горела от жажды. От слюны осталось одно воспоминание.
А в радиаторе машины - галлон воды… недосягаемый, как мираж.