– Замерзнешь, – заметил один из Безымянных, проходя мимо. – Иди в палатку.
Девушка хотела ответить, что земля теплая, но вовремя вспомнила, что должна слушаться других Безымянных, потому что они уже сделали шаг на пути к просветлению, а она еще нет. Младше нее была только полная женщина с одутловатым лицом. То есть не в самом деле младше, конечно, а просто она совсем недавно примкнула к Учителю. «Приказов у нас нет и быть не может, – учил Данила, – но следует слушаться тех, кто прошел дальше тебя по светлому пути. Тогда и твой собственный путь станет легче, и ты придешь к своему Имени».
Она встала и прошла в палатку. Данила был один, и девушка обрадовалась, потому что остальные уже разошлись. Значит, они снова будут вместе всю ночь. Она сняла всю одежду, залезла под одеяло и прижалась к его теплой спине. Он сразу обернулся, притянул ее к себе, и она почувствовала, как его шершавые руки нежно оглаживают ее по шее, груди, бедрам…
Когда он уснул, отвернувшись, она еще некоторое время лежала с закрытыми глазами, вспоминая сегодняшний день, и радовалась. Еще один маленький шаг к просветлению, хотя идти им далеко. Ах, да неважно, она могла бы бродить так много лет, лишь бы быть рядом с ним. Уже засыпая, девушка сделала запрещенную вещь. Просто не смогла удержаться. Беззвучно, прикрывая рот ладошкой и ругая саму себя, она попробовала на вкус свое имя. Оно ей нравилось.
Элина. Элина. Элина.
Хватит злобствовать, приказала себе Наташа. В конце концов, теперь это ее семья. Как бы они к ней ни относились, нужно быть терпимой и вести себя так, как принято в странном семействе. Она вздохнула и решила спуститься в гостиную, где по утрам собирались те члены семьи, которые находились дома.
Наташа прикрыла дверь и услышала слева негромкий вежливый голос.
– Доброе утро, Наталья Ивановна.
Ну конечно, Мальчик Жора, выходящий из кабинета Евгении Генриховны. Дом был большой, но Наташа натыкалась на секретаря по десять раз на дню, начиная с раннего утра. Иногда ей казалось, что Мальчик Жора умеет создавать свои копии, чем успешно пользуется.
Наташа с интересом присматривалась к высокому черноволосому парню, уже несколько лет работавшему на Евгению Генриховну и выполнявшему при ней функции чего-то среднего между компаньонкой, болонкой и секретарем. С Наташей он был любезен, иногда даже слишком, и у нее несколько раз появлялось ощущение, что Мальчик Жора в глубине души смеется над ней, но понять, так это или нет, не было никакой возможности. Секретарю на втором этаже особняка отводилась комната, хоть и небольшая, и Жора частенько оставался ночевать, хотя собственная его квартира располагалась не так уж и далеко. Эдик называл секретаря мальчиком на побегушках и относился к нему презрительно и свысока.
Эдик называл секретаря мальчиком на побегушках и относился к нему презрительно и свысока. Наташа подозревала, что секретарскими функциями при хозяйке Жора не ограничивается и платят ему еще и за услуги иного рода, но за то время, что она жила в доме, ее подозрения ни разу не подтвердились.
И что за дурацкая кличка, в конце концов? «Мальчик Жора»! Ведь есть же у человека нормальное имя – Георгий. Но весь дом, начиная с Евгении Генриховны и заканчивая уборщицей Илоной, иначе как Жорой секретаря не называл. Да и сама Наташа очень быстро привыкла обращаться к нему так же. Уже и Тимоша его «Зоркой» зовет, поскольку букву «ж» выговаривать так до сих пор и не научился.
– Доброе утро… Георгий. – Наташа запнулась и уловила промелькнувшую усмешку на лице секретаря, услужливо сообщившего:
– Евгения Генриховна и Игорь Сергеевич уже в гостиной.
– Спасибо.
Наташа пошла вниз по лестнице, поняв, что встреча со свекровью неизбежна.
Брат и сестра сидели в роскошных темно-бордовых креслах друг напротив друга, а на столе стояли две тонкие белые чашки, от которых поднимался дымок. Господин Бобров, полный, вальяжный, пощипывал себя за бритую щеку. Щеки у него были толстые, отвисшие, как у бульдога, и Наташа не могла удержаться от мысли, что он сам их так и оттянул. Игорь Сергеевич нигде не работал и почти все дни проводил дома за чтением классиков. «Дядя ведет барский образ жизни», – снисходительно говорил Эдик. Угу, барин из господина Боброва тот еще.
После знакомства с семейством Гольц Наташа поинтересовалась у мужа, почему у Евгении Генриховны и Игоря Сергеевича разные отчества. Эдик тогда объяснил, что его бабушка, овдовев, вышла замуж второй раз и от этого брака и родился дядя Игорь. Когда ему было десять лет, бабушка развелась со вторым мужем и до самой своей смерти жила одна не в самом особняке, а в маленьком домике рядом.
«Значит, Игорь Сергеевич у нас, получается, брат только наполовину», – подумала Наташа и вежливо поздоровалась, стараясь не смотреть, как господин Бобров в очередной раз оттягивает кожу щеки так, что приоткрываются желтоватые зубы, и с тихим чпоканьем отпускает ее.
– А, Наташа, доброе утро, – отозвалась Евгения Генриховна. – Хотите кофе? Ольга Степановна сварила сегодня новый кофе, забыла, как он называется…
– Ирландский, – подсказал Игорь Сергеевич. – Действительно вкусно. Я сейчас скажу, чтобы Ольга Степановна сделала для вас.
Наташа благодарно кивнула, опустилась в кресло и улыбнулась.
– Мне кажется, у Ольги Степановны все получается вкусно, что бы она ни готовила.
– Ну, все не все, но многое. – Евгения Генриховна подняла из кресла свое грузное тело и подошла к окну. – А знаете, Наташенька, я сегодня видела снегиря. Сидел на подоконнике в моей комнате и так непосредственно заглядывал в окно… Совершенно так же, как делают некоторые люди – не от невоспитанности, знаете ли, а именно из-за непосредственности. Впрочем, не знаю, что хуже…
– Поэтому вы сегодня дома остались? – несмело спросила Наташа.
– Что? В каком смысле?
– Ну, то есть из-за снегиря? Это был… ваш сегодняшний знак?
Евгения Генриховна уставилась на нее, и Наташа почувствовала себя полной идиоткой.
– При чем здесь снегирь, милая моя? – вскинула брови свекровь. – Надеюсь, вы не считаете меня умалишенной?
Наташа забормотала что-то, оправдываясь, но госпожа Гольц не слушала.
– Я осталась дома, потому что услышала стихотворение по радио. Что-то про домового. Включила – а там такая строчка: «Дома бродит домовой». Разумеется, мне стало понятно, что это Знамение и истолковать его можно только одним способом.