— Да, твой слуга — философ, — заметил Хобхауз, — и я абсолютно с ним согласен.
Мы сказали Горгиу, что мы бы хотели присоединиться к нему. Видя нашу решимость, он не стал возражать. Старик двинулся вперед по тропинке, но Петро, вместо того чтобы следовать за ним, потянулся к Никосу.
— Вы бы не могли взять его к себе на лошадь? — спросил он.
Я ответил, что с удовольствием, но стоило брату попытаться поднять Никоса, как тот подался назад.
— Ты болен, — сказал ему Петро, словно напоминая, и Никое в конце концов позволил посадить себя на лошадь.
Из глубины его капюшона на меня сверкнули темные, почти девичьи глаза. Он прильнул ко мне, и я спиной почувствовал его хрупкое и мягкое тело.
Тропа стала спускаться вниз. Вскоре рокот, который я слышал раньше, стал довольно громким, и Горгиу, тронув меня за руку, указал:
— Ахерон…
Я припустил лошадь. Древний каменный мост предстал моему взору. Прямо под ним бурлил и кипел поток, волнами падающий с обрыва где-то далеко внизу, а затем тихо пропадающий между двух утесов. Буря поутихла, и слабый свет пятном начал растекаться по небу, но его лучи не достигали черных вод Ахерона. Река была темна, темна как ночь.
— Говорят, что в старину, — заговорил Горгиу, стоя сбоку от меня, — здесь работал лодочник, отвозивший мертвых в ад.
Я пристально взглянул на старика.
— Что, прямо здесь?
Горгиу указал на ущелье.
— Вот отсюда он отплывал. — Он взглянул на меня. — Но теперь, разумеется, святая церковь хранит нас от злых духов.
Он поспешно отвернулся и пошел дальше. Я бросил последний взгляд на воды Ахерона и последовал за ним.
Почва под ногами становилась все более ровной. Скалы уступали место траве, и где-то впереди замаячили огоньки.
— Деревня? — спросил я у Горгиу.
Он кивнул. Но, как оказалось, нашим местом назначения была едва ли даже деревушка — просто несколько захудалых лачуг и крошечная гостиница. За гостиницей была видна развилка дороги.
— Янина, — сказал Петро, указывая на одно из ответвлений.
На дороге не было никакого указателя, но зато там торчал целый лес кольев, наподобие того, что один из наших охранников нашел в горах. Я объехал гостиницу, чтобы рассмотреть их поближе, но Никос, увидев колья, вцепился мне в руки.
— Нет, — прошептал он с отчаянием, — нет, не ходите туда.
Его мелодичный и мягкий, похожий на женский, голос очаровывал меня. Но прежде чем развернуть лошадь, я, к своему облегчению, успел заметить, что никаких зловещих украшений на кольях не было.
Комнаты в гостинице выглядели крайне убого, но после наших скитаний по горам и зрелища мрачного Ахерона я почувствовал себя словно в раю. Хобхауз, как обычно, ворчал, недовольный жесткой кроватью и рваным бельем, но не стал спорить со мной, когда я сказал, что это все же лучше, чем лежать в могиле, поэтому ужин застал нас в хорошем расположении духа. Поев, мы отправились на поиски Горгиу. Мы обнаружили его сидящим у очага и точившим свой нож. Длинное страшное лезвие сразу же напомнило мне о наших мертвых охранниках, лежащих в грязи. Но все же и Горгиу и Петро внушали мне симпатию своими строгостью и прямотой настоящих горцев. Тем не менее оба они явно нервничали. Они расположились у огня с кинжалами у пояса, и хотя между нами несомненно установились вполне доброжелательные отношения, взгляды их были все время прикованы к окнам. Я даже спросил их, куда это они смотрят. Горгиу промолчал, а Петро расхохотался и пробормотал что-то о турках. Но я не поверил ему — Петро был не из тех, кто мог бы испугаться каких-либо врагов. Но, с другой стороны, если не турков, то кого же еще можно было здесь бояться?
За окном раздался вой собаки.
Но, с другой стороны, если не турков, то кого же еще можно было здесь бояться?
За окном раздался вой собаки. Хозяин гостиницы поспешил к двери, отодвинул задвижку и высунулся наружу. Послышался приближающийся топот копыт, шлепающих по грязи. Я оставил Горгиу и тоже подошел к дверям. Я увидел хозяина, который быстро бежал по дорожке. Струйки тумана в бледно-зеленых сумерках сочились из земли, мешая что-либо разглядеть, кроме очертаний черных вершин, так что с таким же успехом я мог бы всматриваться в мертвую реку ада; и я с легкостью мог вообразить, что сейчас мне явится старый лодочник Харон, направляя полную мертвецов посудину в опускающуюся ночь.
— Вам следует быть более осторожным здесь, — услышал я девичий голос позади себя.
Я обернулся, но обнаружил всего лишь Никоса.
Лорд Байрон замолчал. Его отсутствующий взгляд блуждал в темноте за спиной Ребекки. Он склонил голову, а затем снова поднял ее и пристально посмотрел Ребекке в глаза.
— В чем дело? — спросила она, смущенная необычным выражением его лица.
Лорд Байрон покачал головой.
— Скажите же.
Странная кривая ухмылка мелькнула на его лице.
— Я просто подумал, как это присуще всем поэтам, что красота более всего подвержена тлению. Ребекка посмотрела на него.
— Глядя на вас, этого не скажешь.
— Вы правы, — улыбка его померкла, — но Никос был намного красивее меня. Вы только что напомнили мне его. Он стоял передо мной там, в трактире, точно так же, как и вы здесь сейчас сидите. Капюшон скрывал его волосы, но все же я мог различить красоту его лица. Его глаза — черные, как сама смерть, его ресницы — тоже иссиня-черные. Он опустил голову, и на его лицо легла тень, а я не мог оторвать от него взгляда, пока Никос не покраснел и не отвернулся. Но он не ушел, а наоборот, последовал за мной в туман. Я чувствовал, что он хочет взять меня за руку.
Навстречу выехали два путешественника. Женщина и священник, оба в черном. Женщина прошла мимо нас и скрылась в гостинице; я мельком увидел ее бледное заплаканное лицо. Священник остался снаружи, и когда хозяин подошел к нему — тот отдал какие-то распоряжения и двинулся к развилке. Хозяин трактира отвязал козу, находившуюся рядом с домом, и повел ее к вбитым в землю кольям, поспешая за гостем.
— Что они делают? — спросил я.
— Они хотят отвлечь Vardoulacha запахом свежей крови, — ответил Никос.
— Vardoulacha — с тех пор как я здесь, я постоянно слышу это слово, Vardoulacha. Что это значит?
— То мертвый дух, что смерти не подвержен… — Никое поглядел на меня, и наши глаза встретились в первый раз с того момента, как я заставил его покраснеть. — Vardoulacha пьет кровь. Он страшен. Вам лучше держаться от него подальше, поскольку более всего он любит человеческую кровь.
К нам подошел Хобхауз.
— Посмотри-ка на это, Хобби, — сказал я ему. — Будет о чем написать в твоем дневнике.
Мы втроем пошли по дорожке. Я увидел священника, стоявшего у канавы, над которой хозяин гостиницы держал козу. Бедное животное буквально верещало от страха, но внезапным взмахом руки хозяин оборвал блеяние козы, и кровь хлынула в канаву.
— Невероятно, — промолвил Хобхауз, — крайне удивительно.
Он повернулся ко мне.
— Байрон, помнишь «Одиссею» — когда Одиссей хотел призвать мертвых, он делал то же самое. Духи из загробного мира питаются исключительно кровью.
— Да.
Я прекрасно помнил этот эпизод. Мне всегда становилось не по себе, когда я представлял, как герой ожидает появления призрака из ада. Я посмотрел сквозь туман на дорогу, ведущую к Ахерону.
— И если он действительно вызывал умерших, то, по-видимому, происходило это именно здесь — у реки смерти.