– С вами все в порядке? – Голос – как шелк для ее ушей.
– В порядке… фу… – Она обмахнула лицо – рассчитанно кокетливый жест. – Со мной все в порядке, спасибо. Просто вы застали меня врасплох. Вот и все.
Диана прищурилась, разглядывая незнакомца. Почему так темно там, у края воды?
– Рыбачите? – кокетливо поинтересовалась она.
– Можно сказать и так.
– Ну, вы или рыбачите, или нет.
Замечание вполне могло бы показаться резким, но Ди понравился голос незнакомца – от этого американского мурлыканья приятно покалывало тело. В ее голосе появилась завлекательная хрипотца.
– А, – беспечно отмахнулся незнакомец, – я просто ждал, чтобы мимо прошла симпатичная девушка.
– Если запасетесь терпением, быть может, она и пройдет.
– Быть может, она, наконец, появилась.
– И она может кончиться раньше, чем вы думаете.
Черт, Ди, это даже для тебя скабрезно.
Но было что‑то в его голосе, что растопило даже камень ее циничного сердца.
Бог мой, я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать. Совсем как когда парнишка с картофельного грузовика поимел меня на земле вон там. Я вся запыхалась и горю, и сердце у меня точно мурлычет.
Она прищурила хорошенькие глазки, пытаясь разглядеть его получше.
На фоне воды была видна стройная фигура (гибкий, подумала она, довольная, что нашла прилагательное, которое было бы одновременно и поэтичным, и уместным, учитывая, что стояли они в зарослях гибкого ивняка).
Джек Блэк там, а гостинице, уже был задвинут в темный угол. Птица в руке, подумала она. Да уж, птица в руке, так?
Как бы то ни было, не унесет же Джека Блэка восточным ветром, так? Он и завтра вечером будет тут.
А сейчас ей так хорошо в обществе этого незнакомца с его изысканным американским акцентом. Она скорее почувствовала его улыбку, чем увидела ее. Вообразила себе музыку его души.
Вот это уж точно поэтично. Музыка души. Она никогда ни о чем подобном не слышала. Но в этом мужчине она была; он играл ее для нее.
Как же хорошо с ним рядом.
Она сделала шаг к кромке воды под плотным пологом ивовых ветвей.
Теперь стали видны его мягко вьющиеся светлые волосы. Сильное лицо и мускулы под кожей хорошо развиты.
Пара едва заметных отметин по обеим сторонам носа наводила на мысль о том, что он иногда надевает очки.
Когда читает ноты за фортепьяно, подумала она. И еще он был высоким. Прямо образец художника викторианских времен. Романтика извергалась из него, как вода из источника.
Я влюблена. Впервые в жизни я по‑настоящему влюблена. Я люблю этого человека. Я хочу раствориться в крови его сердца.
– У тебя чудесные волосы, – сказал он. – Как будто среди прядей сияют золотые огоньки.
– Спасибо, – кокетливо отозвалась Диана, позволив себе быть польщенной. – Вам не холодно без пальто?
Только сейчас она заметила, что он одет всего лишь в рубашку и светлые летние брюки. На мгновение ей показалось, что они чем‑то испачканы, но, нет, наверное, это всего лишь тени.
Она бы поглядела еще раз, но он рассматривал ее с неожиданной сосредоточенностью. Брови у него были на удивление темными для блондина. Но главное – глаза… она никогда не видела таких глаз. Они прикованы ко мне так… так… скажи же это, Ди, скажи! – в упоении подумала она… они прикованы ко мне так страстно.
– Ты здесь живешь? – плавно сменил он тему, озарив собеседницу потрясающей улыбкой. – Я хотел сказать – в городе, не в реке.
Она хихикнула своим «я‑такая‑хорошенькая‑девочка‑когда‑хихикаю».
– Да. За все мои прегрешения. А вы?
– За все твои прегрешения? Такая девушка, как ты, не может знать, что такое грех, я прав?
– Ну… я не вчера из грузовика с капустой выпала.
За все мои прегрешения. А вы?
– За все твои прегрешения? Такая девушка, как ты, не может знать, что такое грех, я прав?
– Ну… я не вчера из грузовика с капустой выпала.
– У тебя и вправду чудесные глаза, да?
– Спасибо. – И у тебя тоже, подумала она, чувствуя, как в ней поднимается какое‑то дремотное тепло. Его глаза такие огромные, такие бескрайние.
Она взгляд от них не могла отвести.
Он не моргал. Не сморгнул ни разу. Глаза были умные и зоркие.
Чудные, чудные глаза. Сердце у нее мурлыкало, кровь бежала по жилам теплой тягучей волной; она чувствовала такое… Такую умиротворенность, такую благодать.
– Как твое имя?
– Диана.
Ничто не существовало, кроме его глаз. Она восхищалась ими. Они были ярче любых бриллиантов, какие ей доводилось видеть. И он не моргает, подумалось ей. Моя любовь не моргает. Никогда.
– Диана. Тебе идет.
Мускулы вокруг его глаз ежесекундно меняли форму. Теперь глаза, казалось, пульсировали. Они то были огромными, как диски со вставкой из лазури в центре. То вдруг белок исчезал, и ей виден был только зрачок. Глаза превращались в черные дыры; глубокие и бесконечно загадочные.
Она обнаружила, что сходит с дорожки.
Ни разу не отвела взгляда от его глаз.
Эти глаза…
Тепло, любовь, безмятежность, нежная музыка, ее переполняет ангельская музыка.
Потом случилось нечто прекрасное.
Бормотание реки, пение птиц, дыхание ветра, поющего в ивовых ветвях. И все это растворилось в его глазах. И со всем этим растворилась и частичка ее.
Он видит, что я прекрасна, вне себя от радости подумала она. Я хочу отдаться ему, раствориться в нем. Я хочу отдать ему все. Но что я могу дать? У меня ведь нет ничего особенного, что он мог бы захотеть. Так?
Его глаза – огромные сияющие сферы.
Его улыбка – теплая, любящая, жаждущая.
Голодная.
Его руки медленно, мягко поднялись, чтобы любовно заключить ее в объятия. Будто пара огромных крыльев, окутывающих ее восхитительным теплом.
Она приоткрыла рот в ожидании первого поцелуя.
Была суббота, три часа пополудни.
2
Суббота, три пятнадцать пополудни.
– Дэвид, присоединишься ко мне за кофе?
Приветствие Электры Чарнвуд долетело из дальнего угла вестибюля гостиницы.
Дэвид отпустил входную дверь, и та закрылась, отрезав шум рынка и проезжающих мимо машин.
– Не прочь, – улыбнулся он.
Электра вышла из‑за стойки портье с массивным серебряным подносом в руках, нагруженным чашками и кофейником с густо‑черным кофе.
– Надо же. – Она тепло улыбнулась. – Вижу, ты основательно проветрился. Далеко ходил?
– На окраину. Семейный визит.
– Значит, это будет мистер Джордж Леппингтон. Дядя?
Дэвид кивнул.
– Не знаю, чем вы тут питаетесь в ваших краях, но ему это на пользу. Ему, наверное, далеко за восемьдесят, а выглядит он гораздо здоровее меня. Давай я подвину вазу.
Он передвинул вазу с середины к краю стола, чтобы Электре было удобнее поставить поднос.
– Ты знаешь Джорджа? – спросил он.
– Скорее, знаю о нем. Вижу его иногда в городе. А теперь, Дэвид, садись и развлекай меня, я только что прилежно обошла весь Уитби в поисках нового платья, но не смогла найти ничегошеньки, что бы мне подошло. О, проклятая девчонка. Белые цветы.
– Извини?
Электра приподняла вазу, в которой стояла пара белых гвоздик.
– Сколько раз я ей говорила, никаких белых цветов. – Она бросила на Дэвида один из своих взглядов в упор. – Ты знаешь, что в Китае белый цветок – символ траура?
С улыбкой он покачал головой.
– Однако вестибюль не приобрел из‑за них похоронный вид.