Уж не власть ли он ругал так грязно? Нет, конечно же не власть!
Кого-то сей суицидный поступок молодого земляка огорчил, кого-то позабавил, большинству же явился лишним поводом вмазать, а Витю ввел в глубокие раздумья, но не над проблемой бренности бытия, а над поведением своего приятеля Мы бы его назвали неадекватным, а он, из-за незнания столь мудреных слов, назвал… глупым. Нет, еще грубее Не все элементы поведения смущали Витю, а только бегство из армии и последующее самоубийство. В этом крылась какая-то загадка, так и не разгаданная его так себе интеллектом.
Военная служба, конечно, не сахар, но кто у них в деревне катается, как сыр в масле? Может это городским неженкам не по нутру ранние подъемы, простая еда, тяжелая физическая работа, а деревенским-то что? И Колька ведь с зарею вставал, мешки с картошкой тягал… Да и отслужил уже больше года, еще чуть-чуть, ать-два и дембель, ать-два и домой. Нет ответа.
Самоубийство представлялось еще загадочнее. С какой стати вешаться? Что за вожжа под хвост попала?! Муки совести отметались сразу, ибо что еще делать с такой чушью, если не отметать. Набрался до белее снега горячки, вот совесть и померещилась. Тюрьмы боялся? Не курорт, но разве и там жить нельзя? Вот косой Иван из Заболотной уже пятый срок мотает, и ничего страшного — жив-здоров, письма пишет: Приеду, всех перережу. В общем, и это не повод… Нет ответа.
Получалось, что Колька является несомненным и полнейшим придурком, или, как у них любили говаривать в деревне, придурком жизни. Действительно, все его поступки представлялись непоследовательными и глупыми и излишне эмоциональны Но все ли? Честно отвечая на вопрос, Витюша признавал, что все, кроме одного, кроме убийства городского пижона
Именно в этом состояла основная Колькина заковырка, именно в этом он превзошел Витька с его раздавленными мухами, тараканами, крысами, со всей этой животно-насекомой шушерой. Тут ведь против правды не попрешь: захотел — и кончил мужика, захотел — заграбастал его вещички. По какому праву — да по праву сильного, по тому же праву, по какому сильнейшему самцу достается лучшая самка и лучшая территория. Праву куда более древнему, чем УК.
Да уж, уел так уел, чего скрывать. Витя гадал, а сможет ли он убить человека. Сможет ли прикончить, пустить кровь, или сдрейфит, даст слабины? Только честно!
А ведь сможет, сможет. Но не ради импортного барахла, не ради поношенных тряпок. И если его поймают, то не станет лгать и увиливать, а признается:
— Да, убил, чтобы на дороге не пyтaлcя!
— И тебе не жалко?
— А разве бывает жалко слизняка или червяка?!
Но его-то не поймают, он умный и осторожный, он так все следы запутает, что ни один охотник не разберет. Он утрет нос этому Кольке!
КЕМ СТАЛ КОЛЬКА?
Когда умрешь, ты превратись в снег, в солнце, в летний дождь… Но лучше никогда не умирай!
Матушка Ильинична пребывала в полной уверенности, что беглец и убивец Колька, без особых церемоний похороненный на ее кладбище, достойно вошел в семью местных упырей. Такой шустрый парень обязан стать если не лидером — все-таки еще не старожил, то и не мальчиком на побегушках.
Именно вышеизложенную «трезвую» мысль Ильинична с убеждением доказывала тем соседям, которые сочли халявную самогонку достаточной компенсацией за полчаса дурацкого трепа. Уши-то не завянут, а для пищеварения такая смазка более чем полезна. Слушать бредни предполагалось весьма и весьма почтительно, словно церковную молитву.
Стоило хотя бы малейшей тени сомнения промелькнуть на лице кого-нибудь из присутствующих, стоило взгляду хоть на секунду стать скучающим или остановиться на облезлой вороне за окном, как начиналась жесткая персональная обработка:
— Вот ты, Николай, человек образованный, радио там какое или электричество всякое починить могешь, а по глазам твоим вижу, не веришь мне. Придумала, мол, все старая Ильинична.
— Ну, не старая и не придумала, а, может, показалось. Николаю совершенно не хотелось напрягов во взаимоотношениях с VIP-персоной местного значения и он старался отвечать максимально дипломатично. Но его оппонентка не унималась:
— Какой такой показалось?!. Сам знаешь, чего надо делать, коли кажется — креститься. Кстати, о крестах — разве я не предупреждала, что Колькин крест надо сбивать из свежесрубленной осины, а не из ворованных гнилых сосновых досок. Вот и наэкономились!
— Да какая разница-то?!
— А очень большая, огромадная. Будь крест из осины справлен, не вылез бы тогда покойничек из могилы, не стал бы тогда шалить да по ночам голодным волком выть.
— А таки и вылез?
— Вылез, конечно, вылез, а кто еще, прямо в ночь похорон, с могилы крест похитил?! Такие «фальшивые» кресты настоящая находка для сосущих кровь. Он утраивает их темные силы, ибо служит уже не богу благостному, а сатане козлоногому. Да и учесть надо, что не простой он покойничек, а убивец и самоубивец одновременно. Тут уже бы и два креста не помешали.
В разговор тем временем по собственной инициативе вмешался один из гостей, некто Гаврилов, почитающий себя главным деревенским энциклопедистом:
— А я знаю, что раньше таких личностей вообще на кладбище не хоронили, а где-нибудь в лесу зарывали.
Данную реплику Ильинична вниманием не удостоила:
(— да мало ли что раньше было)
и продолжала отчитывать Николая, словно он был виновен во всех неурядицах:
— Так что эти глупость и жадность еще все вам боком выйдут. Еще как выйдут!
Тут уже Николай не сдержался:
— Ах, какая ты умная-разумная, Ильинична — может диссертацию напишешь?! Подумаешь, крест с могилы пропал! А я вот лично думаю, что плотник Олег Гуртовой сам и стырил, недаром все свою работу нахваливал, да жаловался, что родственники-скряги мало заплатили. Теперь на другую могилку по второму кругу приладит. А может и цыгане на дрова пустили, в соседних Ельцах табором пять ночей стояли, половину кур поворовали. А ты всюду своих упырей видишь. Тьфу!
Объем дипломатизма в речи Николая снижался пропорционально объему выпитого. Остальные, в том числе и проигнорированный энциклопедист, предпочитали в дискуссию не вступать — уж больно тема специфическая.
Матушка возмутилась не на шутку:
— Да, конечно же, цыгане! Большей ерунды никогда не слыхала. Чушь собачья! На хрена им крест на дрова воровать, когда кругом валежника полно?! Да и кладбищ их воровское отродье уж больно боится — чует за собой грехи смертные, как бы раньше времени черти в ад не утащили А могилу Колькину кто разрыть пытался — тоже цыгане? Может, клад искали?
— Ну…
— Или на мясо покойничка с голодухи позарились?
— Ну почему же именно цыгане? Может крот или бродячая собака какая. Да хотя бы твой Проглот — наверняка не побрезгует.
И то верно — Проглот ничем мясным не брезговал. Остальные собравшиеся, хотя и помалкивали, но явно одобрительно относились к контраргументам Николая. В отличии от Ильиничны, им не доставляло ни малейшего удовольствия верить в соседство с такой гадостью. Да и умозрительная возможность повстречать однажды ночью по дороге в сортир Кольку-упыря не прельщала В том числе и его живого тезку, Николая, продолжащего подзуживать.
— Вот все у тебя хорошо, все вкусно… А ведь укропчик и малинка, которыми нас потчуешь, поди на своем любимом кладбище собирала.
— А я и не скрываю. Они там самые вкусные (кстати Марина Цветаева могла бы ее поддержать своими строчками Кладбищенской малины на свете слаще нет).
— Так может у тебя во дворе покойничков закапывать, все под боком будет — и упыри, и ароматные ягоды.