– Заткнись, Зейн, – прорычал он. – Послушайте, мистер Ф. и мистер К.! Всякий раз, когда заходит речь об уничтожении словомельниц, вы смеетесь, словно при виде праздничного стола! Честное слово, если бы я не знал, что ваши собственные словомельницы тоже уничтожены, я поклялся бы, что это вы, два мошенника…
– Какие слова, Гаспар!
– Вы меня не проведете! О, я знаю – да здравствует «Рокет‑Хаус», мы все – герои, а вы – парочка святых. Но дела это не меняет. И я готов поклясться, что этот разгром подстроили вы. Несмотря на ущерб, нанесенный вашему издательству. Ну‑ка, скажите, это ваша работа?
Флаксмен откинулся на спинку кресла и широко ухмыльнулся.
– Мы сочувствовали, Гаспар. Вот именно – мы сочувствовали вам, писателям, вашим оскорбленным душам, вашему упорному стремлению выразить себя… Никакой активной помощи, разумеется, но… мы сочувствовали.
– Сочувствовали этой длинноволосой банде? Ха! Нет, вы рассчитывали на какую‑то практическую выгоду. Дайте мне сообразить… – Гаспар вытащил из кармана пенковую трубку, начал было ее набивать и вдруг со злостью швырнул ее на пол вместе с кисетом. – К черту атмосферу! – воскликнул он и протянул руку. – Дайте сигарету!
Флаксмен растерялся, однако Каллингем наклонился через стол и любезно выполнил просьбу Гаспара.
– Может быть, – произнес тот, глубоко затянувшись, – вас действительно соблазнила эта идиотская идея – извини, Зейн! – чтобы роботы писали книги для людей… Нет, не пройдет! У каждого издательства свои робописатели, и все они выискивают новые рынки сбыта.
– Не все роботы‑писатели одинаковы, – обиженно заметил Зейн Горт. – Далеко не все обладают такой гибкостью и находчивостью, таким проникновением в психику немеханических существ, как…
– Заткнись, тебе говорят! Нет, тут что‑то другое… Что‑то, чем располагаете вы и чего у других издательств нет. Подпольные словомельницы? Нет, об этом я бы давно догадался. Подпольные писатели, способные творить на уровне словомельниц? Нет, в это я поверю, когда Дос‑Пассос выучит азбуку… Что же еще? Звездные пришельцы? Телепаты? Атомные автоматы, настроенные на вечность? Глубокие невропаты, соответствующим образом обработанные?
Флаксмен наклонился вперед.
– Сказать ему, Калли?
Каллингем заговорил, словно рассуждая вслух:
– Хотя Гаспар, конечно, считает нас мошенниками, но в общем‑то он предан «Рокет‑Хаусу». – Гаспар хмуро кивнул. – Что касается Зейна Горта, то именно мы опубликовали на катушках все до единого его произведения – от эпического романа «Обнаженная сталь» до повести «Существо из черного циклотрона». Он дважды начинал переговоры с другими издателями (Зейн Горт как будто удивился), но всякий раз получал решительный отказ. К тому же нам понадобится помощь для подготовки рукописей. Итак, мой ответ – «да». Скажи им, Флакси.
Его партнер снова откинулся на спинку кресла и шумно вздохнул. Затем он поднял трубку телефона.
– Соедините меня с Детской. – Он с улыбкой посмотрел на Гаспара и внезапно рявкнул в трубку. – Говорит Флаксмен! Бишоп? Мне нужно… Это не няня Бишоп? Так позовите ее! И кстати, Гаспар, – добавил он угрюмо, – вы забыли еще одну возможность – помолотый заранее запас рукописей.
Гаспар покачал головой.
– Я бы заметил, что словомельницы работают сверх нормы.
Флаксмен вдруг оживился:
– Няня Бишоп? Говорит Флаксмен. Принесите мне мозг.
Прижимая к уху телефонную трубку, он снова насмешливо улыбнулся Гаспару.
– Нет‑нет, любой мозг, – сказал он небрежно и собрался было положить трубку, но тут же снова поднес ее к уху. – Ну, что там еще? Да нет же, никакой опасности! На улицах ни души. Тогда пошлите Зангвелла… Ну, хорошо, нести будете вы, а Зангвелл будет вас охранять… Ну, если он действительно так напился… – Он перевел взгляд с Гаспара на Зейна Горта и сказал с обычной решительностью: – Ладно, тогда мы сделаем так: я посылаю к вам двух ребят – из плоти и из металла, они будут вас охранять… Да, они абсолютно надежны, но ничего им не объясняйте. Что вы! Они бесстрашны как львы, они чуть было не отдали жизнь, защищая наши словомельницы – у нас весь пол залит их кровью и смазочным маслом… Нет, не настолько – наоборот, снова рвутся в бой. И вот что, няня Бишоп, когда они придут за вами, будьте готовы – никаких сборов в последнюю минуту, ясно? Мне этот мозг нужен немедленно.
Он положил трубку.
– Она боится, что на них нападут, – объяснил он. – Думает, что по Читательской улице еще рыщут писатели. – Он посмотрел на Гаспара. – Вы знаете, где находится «Мудрость Веков»?
– Конечно. Я каждый день прохожу мимо нее. Заброшенное место. Двери всегда закрыты.
– Как по‑вашему, что это такое?
– Понятия не имею. Наверно, издательство оккультной литературы. Впрочем, я никогда не встречал их изданий. Постойте‑ка! Бронзовый герб у нас в вестибюле! Там надпись: «Рокет‑Хаус», а ниже, готическими буквами с разными завитушками – «На паях с» Мудростью Веков «. Раньше мне и в голову не приходило, что тут есть какая‑то связь.
– Я потрясен, – заявил Флаксмен. – Писатель – и наблюдательный! Никогда не думал, что мне придется узреть такое чудо. Так вот, вы с Зейном немедленно мчитесь в эту самую» Мудрость Веков»и притаскиваете оттуда няню Бишоп.
– По телефону вы сказали: «Детская», – напомнил Гаспар.
– Конечно! Это то же самое. Ну, марш!
– А может, какие‑нибудь писатели действительно еще бродят вокруг? – нерешительно заметил Гаспар.
– Таким героям это должно быть нипочем! Марш, я сказал!
Когда Гаспар мчался вниз по бездействующему эскалатору, за ним несся не только Зейн Горт, но и последний, предостерегающий вопль Флаксмена:
– Имейте в виду, няня Бишоп будет нервничать. У нее в руках будет мозг!
10
В комнате не было окон, и во мраке светилось лишь несколько телевизионных экранов, расположенных на первый взгляд в полном беспорядке. Изображения, сменявшие друг друга на экранах – звезды и космические корабли, простейшие и люди, а то и просто книжные страницы, – были видны необычайно отчетливо. Середину комнаты и один из ее углов занимали столы, заставленные телевизионными экранами, приборами и устройствами, от которых тянулись длинные провода. Вдоль трех остальных стен располагались небольшие подставки разной высоты, и на каждой из них, охваченное плотным черным воротничком, покоилось огромное, больше человеческой головы, яйцо из дымчатого серебра.
Это было странное серебро, наводящее на мысль о тумане и лунном свете, о белоснежной седине, озаренной мерцающим пламенем свечей, о венецианских бокалах, о сказочных зеркалах, о маске Пьеро, о доспехах принца‑поэта. И в то же время казалось, что серебристые овоиды – это головы каких‑то металлических существ, склонившихся друг к другу в безмолвном разговоре.
Это впечатление усиливалось благодаря тому, что на каждом яйце вблизи верхушки, всегда у более заостренного конца, виднелись три темных пятна – два вверху и одно пониже, – отдаленно напоминавшие глаза и рот, над которыми навис огромный гладкий лоб.