Он длинный и тощий, кожа да кости, никогда не расстается со шляпой и никогда не открывает рот, улыбаясь. А улыбается он часто.
Я благодарна ему за то, что с его губ не слетают сальности, и, за то, что он не кружит вокруг меня, как павлин, распустивший хвост. Если бы он настаивал на нашей близости, я, вероятно, уступила бы ему и потом сожалела об этом. Или отказала, а потом тоже сожалела. А ещё позже и вовсе не находила бы себе места.
10 сентября. Перечитала отдельные страницы из Твена и Мелвилла и пошла в фонотеку слушать образцовый креольский и учить креольский алфавит. Господи, я ведь легко могла отказаться от этого курса, несмотря на то, что мой кураторконсультант буквально навязала мне его. На родине мне такие знания не пригодятся.
За обедом я съела гамбургер и бифштекс. Потом долго ждала, как отреагирует на мясо мой организм. Ничего не случилось. Впрочем, нет. Случилось. По‑моему, мне всю ночь снились глаза той чертовой коровы.
Пока была в библиотеке, сделала нотную копию «Концерта для кларнета» Брамса. Жаль, что мое расписание составлено таким образом, что на регулярные занятия музыкой времени не остается. Но сегодня перед ужином я выкроила пару часов и поиграла. Сказывается и то, что за две недели космического полета мои губы ни разу не дотронулись до инструмента. Я посетила музыкальный магазин и купила бамбуковый инструмент — всего десять долларов! После него во рту остается горький привкус, но звук зато более мелодичный, чем тот, что я извлекаю из пластика.
11 сентября. На семинаре по менеджменту прямо передо мной сидит полицейский из федеральной службы (ФБР). Вчера он явился на занятия в «полевой» форме, в легком бронежилете и в зеркальном шлеме.
Нам он объяснил, что сразу после университетских занятий он отправится в школу ФБР, а оттуда — на ночное патрулирование, это у них практика. Он учится в полицейской школе и одновременно посещает семинар по менеджменту для того, чтобы всегда можно было, оставив службу, переключиться на другой род деятельности и, чем черт не шутит, открыть свое дело.
Прежде я почти наверняка влюбилась бы в него. А теперь — вряд ли. По натуре это очень спокойный человек, но когда он одет по форме, это сочетание — ледяное спокойствие и экипировка — создает какой‑то жутко‑устрашающий эффект. Раскаленный уголь под мягким слоем остывшего пепла. Кстати, вот что полицейский рассказал о зеркальном шлеме: он защищает глаза, когда в лицо стреляют из лазерного оружия. Конечно, если не стреляют в упор. Мне же кажется, шлем — это ещё и средство психологического воздействия на людей. Человек‑невидимка, невозмутимый робот…
Его зовут Джефф Хокинс. Внешне он похож на Чарли Девона. Косая сажень в плечах, очень короткая стрижка — глянешь со стороны: череп словно выбрит наголо. Джефф даже крупнее Чарли; да и сложен получше. А образован — с Чарли не сравнить. Однако интуитивно я чувствую, что это один и тот же тип человека.
Меня это раздражает. Никому не известно, где он родился. Ну, ладно. Никто не имеет права лезть к нему в душу. Никто. Но я уже ощутила: у Джеффа очень мощное биополе. Мощное и активное. Оттого‑то я и переполнена информацией: да, сейчас он невозмутим, но как только я, О'Хара, дрогну и от желания у меня закружится голова и помутится рассудок — простыня будет наготове, и ещё одна, чтоб укрыться, и как только Джефф почует, что я «созрела», сам сделает шаг навстречу, сам сорвет спелое яблочко.
Держи себя в руках, О'Хара! После трех недель воздержания каждый мужчина — самец. Позаботься о себе. Нет, не в этом плане, это слишком просто. Пора понять, что все люди — разные, и все мужчины на Земле — тоже разные.
Да и всегда под боком такая отдушина, как «Космос‑клуб». Ради Бога, загляни в глаза какому‑нибудь девониту и будь спокойна…
12 сентября. Явилась на вечер в клуб. Никакой официальщины.
Никакой официальщины. Все раскованны и благодушны. Мы собрались в дальнем зале ресторана «Река Лиффи». Заведение оформлено под старинный ирландский паб, и подают черную форель из бочки; Джон бы знал — у него б слюнки текли. После короткой и не очень внятной торжественной части мы разбрелись по ресторану, разбились на группы: фон‑браунцы, машаллахцы, ново‑йоркцы…
Нас было десять человек из Ново‑Йорка. Я на Земле совсем недавно, присоединилась к компании ново‑йоркцев последней — свежая информация из первых рук. Меня засыпали вопросами: какие новости, какие слухи‑сплетни? Никто из нас не мог принять участие в голосовании, но все равно всем интересно, что за ситуация складывается в Мирах перед выборами. Я думаю, что Маркус будет переизбран. Слишком много кандидатов на пост Инженера‑Координатора. Поэтому никто из кандидатов не наберет нужного числа голосов. Правда, Джон считает, что основная масса инженеров выступит за Гудмана, руководителя проекта «СС». Ну, получит он одиндва процента голосов, и что?
Мы встречаемся в клубе вечером во вторник, именно в это время Миры передают на Землю очередную программу своих еженедельных новостей. Полчаса у экрана, на котором блистает очаровательная Джулис Хаммонд, для моих соотечественников — словно глоток родниковой воды для путника, затерявшегося в пустыне. Боже, неужели и меня когда‑нибудь охватит эта жуткая ностальгия?
С одним из парней, околачивающихся в «Космос‑клубе», мы учились в одной школе в НовоЙорке и вместе играли в детском оркестре. Парень окончил школу на год раньше меня. В ресторане он стоял в противоположном конце зала. Я никак не могла припомнить его имя и поэтому так и не решилась с ним заговорить. А меня тут все окликали просто: «Новенькая!»
Неожиданно я поняла, что большинству из моих соотечественников абсолютно неведомо, что творится за дверями клуба, на улице. Наверное, это своего рода перестраховка. Там, за стенами, — неизвестность, чужая Земля и опасности на каждом шагу, а здесь, среди своих, — покой, уют, душевный комфорт. Одна ли я такая дура затесалась среди них? Я жаждала узнать о землянах как можно больше, особенно об американцах.
Отделение Миров от планеты, обретение ими независимости совершится на моем веку. Я смутно предугадываю свою судьбу, чувствую, что скоро окажусь в эпицентре событий и, то ли как член административной команды, а то и как политик, вероятно, повлияю на их ход. Не сомневаюсь в том, что процесс обретения Мирами независимости будет тяжелым.
Внезапно я вспомнила о Бенджамине Франклине, который чуть ли не костьми ложился, пытаясь предотвратить назревающую Гражданскую войну. И так продолжалось целых двадцать лет. В ту пору Франклин большую часть времени проводил в Англии, употребляя все свое красноречие на то, чтобы примирить колонии с Британией, Британию с колониями. Он был ярчайшим гением и, кроме того, обаятельнейшим мужчиной, который никогда не лез за словом в карман, — и чем кончилось? У Франклина ничего не вышло. Чего же я могу достичь? Что я должна свершить? Иногда, здесь, на Земле, я просыпаюсь — за окном раннее темное утро — и совершенно точно ощущаю (о мистика!): очень скоро я окажусь в точке пересечения исторических путей цивилизаций. И чем больше я черпаю для себя из истории, тем меньше мне хочется оказываться в этой точке.
В ресторане я слегка перепила и поэтому рискнула прогуляться по ночному Нью‑Йорку пешком. От клуба до общежития — около трех километров. Правда, я пошла не одна, а в сопровождении двух женщин: Шерил Маркхэм из Ново‑Йорка и Клэр Освальд с Фон Брауна. На морозце я быстро протрезвела и даже почувствовала прилив бодрости. Морозец на Земле — не просто понижение температуры воздуха. Это неповторимый, изысканный холодок. Наши конструкторы совершили ошибку, когда определяли, каким быть климату Ново‑Йорка. Теперь в Ново‑Йорке постоянно, и век назад, и день назад, одна и та же «погода».