— Но избранная владыкой дева Солнца, наверное, счастлива. Живет во дворце, всего у нее вдоволь, чего ни пожелает.
— Ну, вот еще! Сын Солнца в кои-то веки проведет с ней ночь, а затем забывает о ней, а ведь она уже считается его женой. А когда сын Солнца умрет, за ним должны последовать все его жены.
— Гляди, несут уаки! Вон в этих закрытых корзинах!
— Наверное. Без этого не тронется в путь даже сам сапа-инка.
— Известно. Супай не дремлет и любит напакостить.
— Смотри. Не одна койя такая хмурая! Все придворные словно ждут чего-то недоброго.
— А ты разве не слышал, что было зловещее предзнаменование? Когда в день Райми солнце не зажжет священного огня, это очень плохой знак. Весь год жди несчастья!
— Э, принесут в жертву какую-нибудь девку — и все будет хорошо.
— Да уж жрецы знают, как отвратить гнев богов. А принести в жертву девку — самое верное дело.
— Так почему же все такие невеселые?
Синчи, услышав последние слова, припомнил наказ, который должен был повторить, и сел, прикрыв голову плащом. Да, эти крестьяне говорят правду. Чтобы отвратить беду, принесут в жертву девушку, как только процессия приблизится к Юнии. Избранницей будет Иллья. Она станет мумией. Весьма почитаемой мумией, восседающей в храме. Ее украсят золотом. Может быть, даже вместо глаз вставят драгоценные каменья. Словно что-то может быть ценнее, чудеснее сияющих глаз Илльи!
— Мумия девушки… мумия Илльи…
Процессия уже миновала их, последней прошла дворцовая гвардия; крестьяне, укрывшиеся в кукурузе, ушли. Только Синчи все еще сидел на том же месте, закутавшись в свой плащ. Гонец осторожно ощупал шнурки кипу через тонкую ткань, в которую он был обернут. Эти узлы говорят: принести в жертву девушку! А он, Синчи, назовет ее имя: Иллья! Без него жрецы в Юнии не знали бы об этом. Кипу не может назвать имени. Только одно: принести в жертву девушку.
Но он, Синчи, помчится и скажет: Иллья из Кахатамбо. Помчится, ему дан такой приказ. Потому что он часки, который обязан разносить распоряжения, покуда способен бегать. Ведь в обширном государстве инков, в Тауантин-суйю, для каждого определено место и каждый должен быть тем, кем ему быть назначено. И о каждом все известно. Не спрячешься, не найдешь пристанища, пищи, одежды, если нарушишь закон, А приказ-это закон. Поэтому и он, Синчи-бегун, доставит этот кипу я скажет: Иллья из Кахатамбо. А потом его девушка превратится в мумию.
Он нащупал в походной сумке толстую связку листьев коки, быстро вытащил ее, откусил большой кусок и с жадностью принялся жевать. Если уж так быть должно, если он обязан повторить наказ, то хотя бы не думать о нем, не понимать, не чувствовать боли и ужаса. Сделать так, как в Тауантинсуйю делают все в трудную минуту. Жевать листья коки.
Глава тринадцатая
Дальше Синчи двинулся только в сумерки, когда от резкого холода он окончательно пришел в себя. Кока, которую бегун жевал весь день, заглушила мысли о еде и желание спать, он ощущал лишь равнодушие ко всему и полное отупение.
Осталась навязанная свыше, господствующая над ним чужая воля, осталось сознание того, что этой воле необходимо повиноваться. Нужно выполнить полученный приказ» Только это важно и существенно.
Он неторопливо двинулся дальше, но на гладких плитах дороги бессознательно стал ускорять шаг, пока, наконец, — как бывало, когда приказ доставлялся не только с одного поста на другой, а на дальнюю дистанцию, — не набрал ровного, размеренного темпа.
Синчи бежал мимо сторожевых застав, то и дело сообщавшихся друг с другом с помощью огней, видно, здесь, па пути шествия властелина, все часки в эту ночь были на ногах; потом он миновал какое-то большое тамбо и какие-то поселения. Везде светились огни или костры, всюду бодрствовали люди.
А ведь праздник Райми уже позади, как и пост, предшествовавший этому торжеству, и завтра всех снова ждет повседневная работа. Однако люди не спят, и вся округа на ногах только потому, что сын Солнца соизволил отправиться на охоту.
Синчи помнил еще с детских лет день смерти сапа-инки Уайны-Капака. Тогда людям казалось, что земля вот-вот содрогнется, что случится нечто ужасное, что все пойдет прахом…
Во дворцах, в которых когда-либо жил умерший властитель, слуги, управители, сановники, однодневные царские наложницы — все лишали себя жизни, жрецы, не прерывая молитв, навсегда замыкали двери дворцов, чтобы отныне только дух умершего мог пребывать там вместе с душами самых близких и преданных ему людей.
Должностные лица проявляли явное беспокойство, а узники и приговоренные к смерти открыто выражали радость. Они думали, что должны произойти какие-то перемены.
Только часки работали бесперебойно, неизменно и добросовестно, разнося известия, наказы, донесения, надежно связывая огромную страну в единое целое.
И гонцы доставили кипу к камайокам, во все концы страны пришла весть, что в Куско на троне воссел сын Солнца, сапа-инка Уаскар, и что сын Солнца взрыхлил золотой мотыгой священную землю у храма Солнца на острове посреди озера Титикака.
Потом пришли другие кипу, и камайоки назначили людей на постройку дворцов для нового властелина, успокоились сановники, видя, что ничто не изменилось, и по-прежнему принялись рассылать кипу и донесения обо всем, что происходило; несчастные и страждущие перестали ждать перемен.
Снова в определенный день по сигналу, поданному из столицы, камайоки соединяли молодых в супружеские пары, снова из года в год собирались айлью, чтобы выделить каждой семье ее надел, построить для новобрачных дома, помочь им обзавестись домашней утварью и посудой, разделить сушеное мясо, выданное из общинных складов, распределить работу, заранее установленную камайоками.
Сменился сапа-инка на троне, но не изменилось, ничто не могло измениться в превосходно и до последней мелочи организованном государстве. Государство это думало о каждом из своих подданных, принимало за него решения и распоряжалось его судьбой.
Государство существует до тех пор, пока на троне сапа-инка. Единственный человек, который стоит над законом, который сам — воплощение закона.
Синчи, пробегая ночью по местности, где все были взволнованы путешествием правителя и его двора, подумал вдруг: а известно ли сыну Солнца, что девушку по имени Иллья принесут в жертву, чтобы умилостивить великого духа Виракочу, который не позволил дневному светилу возжечь священный огонь? Он со страхом отогнал от себя эти мысли. Сапа-инке, сыну Солнца, вероятно, известно все. Простому человеку не понять, почему выбор пал именно на эту девушку. Так должно быть. Уже почти на рассвете возле какого-то большого города несколько гвардейцев неожиданно преградили бегуну дорогу. Их серебряные латы поблескивали при свете звезд.
— Стой! Ты разве не знаешь, что часки обязаны обходить город стороной? Здесь остановился на ночлег сын Солнца.
Синчи послушно остановился, но вспомнил о золотой бляхе и показал ее воинам. Они внимательно — насколько это было возможно в полутьме — осмотрели ее, потом один побежал куда-то и вернулся со старшим по Званию.
В сумраке ночи Синчи различил шлем, украшенный перьями, но, чувствуя безразличие ко всему на свете, даже не поклонился.
Начальник стражи взглянул на золотой знак и жестом руки отстранил воинов.
— Можешь пройти. Но прошу тебя идти тихо, так как сын Солнца отдыхает. Тебе нужно что-нибудь?
— Я хочу есть, — коротко ответил Синчи и почти непроизвольно добавил: — И еще мне нужны листья коки.