— Сегодня я могу наконец прочесть это и даже показать тебе.
Антон взглянул на конверт.
— «…не раньше, чем закончишь институт, и лишь в том случае, если займешься этим делом…» Каким делом? Что это за письмо, откуда?
Максим ответил не сразу:
— Этот пакет оставил мне очень хороший человек, ты знаешь о нем, — мой первый учитель геологии, на глазах которого сгорел известный тебе алмаз, оставил как свое завещание. А дело, о котором идет речь… То самое, каким ты предлагаешь мне заняться.
— Читай скорее!
Максим осторожно вскрыл конверт. На листке, вырванном из пикетажной книжки, было написано простым карандашом:
«Дорогой мальчик! Я знаю, меня не будет в живых, когда ты прочтешь это письмо, поэтому могу сказать, что любил тебя, как сына. Это и не позволило мне взвалить на твои плечи загадку, которой я тяготился многие годы. Не решился бы я на это и сейчас, если бы не твои собственные находки на Студеной. А дело в том, что лет за пять до встречи с тобой при шурфовке астийских отложений в верховьях ручья Гремячий, что в десяти километрах к северо-западу от Вормалея, мне встретился зуб, мало чем отличающийся от зуба человека. Потрясенный находкой, я перерыл весь ручей и нашел еще один зуб. Оба они лежали «ин ситу». Зубы были сейчас же отправлены специалистам. А через три месяца пришло письмо, в котором меня обвиняли в шарлатанстве, научной недобросовестности и тому подобных грехах. Это не помешало, впрочем, вежливым ученым на мой запрос любезно уведомить меня, что оба зуба, «к сожалению, утеряны». Вот почему я так болезненно реагировал на твои находки в Вормалее и посоветовал никому не говорить о них до поры до времени. Ты был еще слишком молод и неопытен. Я же ни в чем не мог тебе помочь. Теперь ты взрослый, по-видимому, горный инженер, и сможешь найти факты огромной ценности. Но! Никаких ссылок на то, что уже потеряно. Только новые факты, как можно больше фактов. Успехов тебе, мой родной.»
Крайнов
Максим медленно свернул листок, положил в конверт. Антон схватил его за руку:
— Ты обещал показать!
— Да-да, читай. — Он положил письмо перед Антоном.
Тот прочел его залпом:
— Н-да… Сенсация! Новость, о какой я не мог и мечтать! Зубы человека в слоях сибирского астия! Едем, Максим!
— Куда?
— Сначала ко мне, потом в Вормалей. Других путей у нас теперь не будет. Надо использовать и это лето. Считай, что ты уже мой аспирант.
— Но я еще не все сказал, Антон. Почему, как ты думаешь, исчезли эти зубы, пропала шестерня, сгорел алмаз?
— Да мало ли… Этого теперь не узнать.
— В том-то и дело, что я знаю… кое-что.
— Знаешь, отчего сгорел бриллиант?!
— Я не могу сказать точно, отчего сгорел алмаз. Но существует какая-то определенная связь между ним и еще одним… человеком. Дело в том, что на одной грани алмаза был вырезан цветок. И этот цветок, вернее, точно такой цветок, я однажды держал в руках.
— Ничего не понимаю.
— Я сам еще многого не могу понять. Все началось давно. Лет, наверное, пятнадцать назад. В один из таких же вот летних дней, точнее, ранним утром… — И Максим рассказал обо всех событиях, случившихся за его жизнь.
— Так-так… — Антон недоверчиво покачал головой. — И все это, думаешь, тоже не обошлось без той девушки?
— Я уверен в этом. Иначе нет никаких объяснений…
— Ну если исходить из таких «доводов», можно доказать что угодно.
— Поэтому я и не пытаюсь ничего доказывать. Ведь то, что тогда, на озере, я ощутил запах астийского эдельвейса, тоже не «довод». По крайней мере, для тебя.
— Нет, это уже кое-что. Ну а саму ее, эту… ты больше не встречал?
— Ни разу! Вот уже семь лет. Словно ее и не бывало. И я знаю почему.
Потому что женился на Марине или потому что уехал от Лары…
— От Лары?! Она-то здесь при чем?
— Так разве я не сказал? В том-то и дело, что эта зеленоглазая Нефертити и Лара очень похожи друг на друга.
— Ну знаешь!
— Да, Антон! Оттого и сложилось все так глупо в моих отношениях с Ларой. Когда я увидел ее в первый раз, то был убежден, что встретил вормалеевскую незнакомку.
— Но почему, черт возьми! Мало ли на свете похожих людей?
— Верно. Но Лару тоже окружала какая-то тайна. Она сама хотела рассказать…
— Знаю я эту «тайну». Пустяки, и больше ничего!
— А все-таки?
— Да понимаешь, Лара не всегда была такой красавицей. А летом перед твоим приездом в институт… Словом, она вдруг заболела. Совершенно неожиданно. И как-то странно. Целый день была в почти бессознательном состоянии. Врачи ничего не могли определить. Потом все прошло, и от болезни не осталось и следа. Зато через несколько дней… Через несколько дней, Максим, у нее начал меняться цвет волос и глаз. И вообще она становилась какой-то другой. Постепенно изменился даже голос. Я думал, она увлеклась косметикой, начал вышучивать ее, а она в слезы. И вот понимаешь…
— Невероятно!
— Все так считают. А мне кажется, ничего невероятного. Многие болезни мы просто не знаем. Конечно, для ее психики это было нелегким испытанием. Любителей позлословить у нас достаточно. К тому же, как она говорила, мы были друзьями, она мне доверяла, у нее произошло нечто вроде раздвоения сознания.
— Раздвоение сознания?
— Понимаешь, словно в ней поселился кто-то другой, какой-то подсказчик: делай так, делай то… Даже во сне ее будто кто-то поучал. Да и сами сны стали необычными: то приснится какой-то незнакомый ландшафт, то послышится музыка, какой она никогда нигде не слышала…
— А цветы? Она ничего не говорила о каких-нибудь цветах?
— Цветы? Да, верно. И цветы снились. Но у больного это в порядке вещей, особенно когда нарушена психика. Так что видишь, ничего особенного. Просто редкая болезнь…
— Да… Может быть, тут и не было бы ничего особенного, если бы она не заболела двадцать шестого июля, в тот самый день, когда я увидел на озере Нефертити…
— Ну мало ли совпадений!
— И если бы цветы, которые она видела во сне, не были астийскими эдельвейсами.
— Не может быть!
— Да, Антон, мы говорили с ней о них.
— Но это уже…
— Во всяком случае, это уже не пустяк. Я абсолютно убежден, что и Лара, и вормалеевская незнакомка… Словом, какая-то связь существует между ними. Только какая?
— Трудная задача. На долю Лары во всей этой истории выпала, очевидно, самая незавидная роль — роль жертвы. Ну а тайна… Тайна осталась и теперь. Кому и зачем нужны были эти фокусы? Почему выбор пал именно на Лару? Какое отношение имеет все это к твоим находкам на Студеной, к астийскому человеку? Словом, задал ты мне загадку! Жаль, что мы говорим об этом не семь лет назад. Но все равно поступай ко мне, Максим! Будем работать вместе. Один ты не решишь этой загадки. А ее нужно решать. Во что бы то ни стало! В общем, так — даю тебе три дня на сборы, оформление и тому подобное. Через три дня выезжаем. Устроишься пока у меня.
— Постой!
— Никаких «постой». К осени выхлопочем квартиру. Да, совсем забыл спросить, какая все-таки у тебя семья?
— Жена, сын.
— Отлично. Жене работу подыщем. Детсад у нас ведомственный… А что, в Вормалее по-прежнему, кроме вертолета, никакого транспорта?
— Нет, в позапрошлом году железную дорогу протянули. Там сейчас леспромхоз.
— Вот и прекрасно. Понимаешь, не переношу самолета…
2
— Копай здесь! — скомандовал Антон, выключая радиометр и очерчивая носком сапога круг в углу ямы.
Максим с размаху вонзил лопату в землю.
— Не так, легче! Снимай грунт тонкими слойками и сыпь сюда, на эту площадку.
Максим осторожно срезал дерновину, поднял первый слой земли.