От человека с оружием исходит другое излучение.
Если вы понимаете, о чем я говорю. Другой тон. Запах. Цвет. Ну, не знаю. Но что‑то исходит. От вас не исходит.
– Ладно, я больше не буду быстро совать руку в карман.
– Прекрасно, – одобрил я. – Один полезный урок из нашего общения вы уже извлекли. Еще бы парочку, и все было бы в полном порядке.
Антонюк был не робкого десятка, нужно отдать ему должное. Он довольно быстро освоился и резко спросил:
– Что это значит?
А вот к ответу на этот вопрос я был вполне готов.
Я нацелил в него указательный палец и сказал:
– Это значит, что вы убиты. Он отступил в прихожую.
– Не нужно. Лев Анатольевич. Поздно. Я бросил на пол патроны от его газовика.
Они весело заскакали по буковому паркету. Он посмотрел на них и перевел взгляд на меня:
– Убит, значит? Очень интересно. Позвольте полюбопытствовать – из чего? Из вашего пальца?
Ничего не скажешь, крепкий мужик. Он даже начал мне нравиться. Не каждый сможет взять себя в руки в такой ситуации. Но отпускать ему комплименты не входило в мою задачу. В мою задачу входило совсем другое. Поэтому я извлек из подмышечной кобуры «тэтэшник» и передернул затвор, досылая патрон в казенник. Причем не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Давая ему возможность оценить тусклый блеск вороненой стали, упругое клацанье ухоженного и хорошо смазанного механизма, мое любовное и умелое с ним обращение. После чего встал и приставил ствол к его лбу.
Тут вот он Побледнел. Побледнеешь. Я бы и сам побледнел.
– Вот из чего, – объяснил я, хотя никаких объяснений не требовалось. – Один выстрел в лоб. Потом, когда вы упадете, еще один выстрел в голову. У нас, профессионалов, он называется прощальным. Иногда говорят – контрольным. Но я предпочитаю говорить «прощальным». По‑моему, это гораздо правильней. – Я сел и поинтересовался, поигрывая «тэтэшником»:
– У вас еще есть вопросы?
– Выстрелы услышат. Вы не успеете уйти.
Да что они, сговорились?
– Это мои проблемы, а не ваши, – терпеливо объяснил я то, что совсем недавно объяснял Мине. – Ваши проблемы закончились. Все. И личные. И общественные. Все.
Понимаете?
– Чего вы от меня хотите? – спросил он.
– Попробуйте угадать. Это не очень трудно. Но требует другого взгляда на ситуацию.
– У меня нет ни денег, ни ценностей.
– Да ладно вам прибедняться! Как говорил в таких случаях один мой знакомый по кличке Артист: «Не верю».
– Это говорил не ваш знакомый бандит, а Константин Сергеевич Станиславский! Если вам что‑нибудь напоминает это имя! – довольно нервно поправил меня Антонюк.
– Серьезно? Надо же. Вот засранец. А выдавал эти слова за свои. Буду знать.
Только он не бандит, он и в самом деле артист. С незаконченным театральным образованием. И мечтает сыграть Гамлета. Но вряд ли когда‑нибудь сыграет.
Знаете, почему? Для него не существует вопроса: «Быть или не быть?» Он сначала стреляет, а потом начинает над этим раздумывать. Но недолго раздумывает. Нет, недолго.
Антонюк вынул из внутреннего кармана пиджака пачку баксов в банковской упаковке и бросил мне на колени.
– Пять тысяч. Берите и уходите.
– А говорили, что у вас денег нет. Или это для вас не деньги?
Он вытащил еще пачку.
– Десять. Забирайте и проваливайте. И забудьте обо мне.
– Не могу, – честно признался я. – Я обязан все время о вас помнить. За это мне заплатили. И гораздо больше.
– Пятьдесят! Вы получите пятьдесят тысяч долларов!
– Столько мне и заплатили.
– Значит, договорились?
– А мои обязательства? Исполнение договора в натуре. Так вроде пишут нынче в контрактах? Неустойка. Упущенная выгода. Да со мной ведь и контракт‑то заключили не коммерческий. А такой, за неисполнение которого отвечают вовсе не бабками.
– А чем?
– Жизнью.
– Моей?
– Моей, Лев Анатольевич. Как, по‑вашему, мне это надо?
Он помедлил и хмуро кивнул.
– Пойдемте!
И направился в кухню.
Я бросил баксы на стол и пошел следом. Антонюк вытащил из морозилки пластмассовый кювет с заиндевевшей клубникой, извлек из‑под нее увесистый пакет в плотной обертке. Не говоря ни слова, перенес пакет в гостиную и положил на стол.
– Сто. Здесь ровно сто тысяч баксов. Этого, надеюсь, хватит?
– Ни хрена себе! – удивился я. – Они у вас что, скоропортящиеся?
– Больше у меня нет. Ни копейки. Остальное – в деле, в акциях.
– В каких?
– Какое ваше собачье дело? В акциях порта, верфи. Для вас может быть важно только одно: они неликвидны. Я не могу вынуть их и положить на стол! И уберите, наконец, свою пушку! Или хотя бы поставьте на предохранитель!
– Вы так хорошо разбираетесь в оружии? – удивился я. – Не ожидал. Вы правы. Это венгерский вариант ТТ. Он действительно с предохранителем. У обычных «тэтэшников» нет предохранителя. Не раз пытались приделать. Как правило, неудачно. Например, в китайской девятимиллиметровой модели «213». Потом научились. У венгров хорошо получилось. Китайцы в конце концов тоже справились.
У их «ТУ‑90» вполне нормальный предохранитель. Почему убили Комарова?
– Откуда я, черт возьми, знаю?! Не в свое дело сунулся!
– В какое дело мог сунуться безобидный историк?
– История, мой молодой друг, не такая уж безобидная штука! Вы пришли рассказывать мне об оружии? Или слушать мою лекцию об истории?
– С интересом послушал бы.
– Хватит болтать! Берите доллары и исчезайте. Можете не проверять – банковская упаковка. Больше вы ничего не выжмете из меня, даже если разрежете на куски.
Обещаю, что о нашей встрече никто не узнает.
– Как же вы объясните исчезновение ста штук?
– Мне не нужно никому ничего объяснять. Это черный нал. Избирательный фонд.
– Надо же! Не из дешевых, оказывается, удовольствие!
– Вы и понятия не имеете, насколько не из дешевых! Знаете, сколько стоит минута эфира? А ролик?
– Нет. Сколько?
– А митинг? За один предмет требуют уже по двадцать баксов!
– За какой предмет? – не понял я.
– За любой! Знамя, лозунг, плакат.
– Сделать?
– Поносить! Просто в руках подержать! Каких‑нибудь два часа! Совсем обнаглели!
Умело он затягивал разговор. Не пережимая. Не выходя из роли. Хорошо на меня реагируя. Опытный политик, если искусство политика заключается в умении быстро сориентироваться и выбрать верную тактику поведения. Должно быть, именно в этом оно и заключается. А в чем еще?
– Интересно с вами разговаривать, – сказал я. – Но времени больше нет. Минуты через три здесь будет СОБР. Или ОМОН. Они и так что‑то задерживаются. А в другой раз. Лев Анатольевич, вы все‑таки так не делайте. Бабки, конечно, большие, но жизнь дороже. Вы согласны со мной?
– Чего я не должен делать? – хмуро спросил он.
– То, что сделали, когда сунули руку в карман. Давать сигнал тревоги. Если за вами гонятся, сели на хвост вашей машине, лупят по колесам из «АКМов» – тогда да.