Эдгар терпеливо ждал. В простоте своей он не подозревал
ничего дурного. Он был уверен, что они скоро вернутся, -
ведь барону нужно получить ответ. Но часы проходили - и
понемногу им овладевало беспокойство. Вообще с того дня,
как этот чужой, обольстительный человек вторгся в его
маленькую, беззаботную жизнь, мальчик все время нервничал,
волновался, не знал покоя. В хрупком детском организме
любое слишком сильное чувство оставляет глубокий след, как
на мягком воске. Нервное дрожание век возобновилось, щеки
опять побледнели. Эдгар ждал и ждал - сперва спокойно,
потом в неистовом волнении, под конец едва удерживаясь от
слез. Но он все еще ничего не подозревал. Слепо веря в
своего чудесного друга, он предполагал, что произошло
какое-нибудь недоразумение, и его мучил тайный страх, что он
не так понял данное ему поручение.
Но как странно ему показалось, что, когда они, наконец,
вернулись, его мать и барон продолжали весело болтать и не
выразили ни малейшего удивления. Как будто они совершенно
не заметили его отсутствия. - Мы пошли тебе навстречу, Эди,
и думали увидеть тебя по дороге, - сказал барон, даже не
спрашивая об ответе, а когда мальчик, испугавшись, что они
напрасно его искали, начал уверять, что он бежал прямым
путем, и стал расспрашивать, по какой дороге они шли, мама
оборвала разговор. - Будет, будет! Детям не полагается так
много болтать.
Эдгар покраснел от досады. Это была уже вторая попытка
унизить его в глазах друга. Для чего она это делает? Зачем
она так старается представить его ребенком, когда он твердо
знает, что уже большой. Ясно, она завидует ему и хочет
отнять у него друга. И это, наверное, она нарочно повела
его другой дорогой. Но он не позволит, чтобы с ним так
обращались, - он ей это докажет. Он сумеет постоять за
себя. И Эдгар решил ни слова не говорить с ней сегодня за
столом и обращаться только к другу.
Но эта уловка не удалась. Случилось то, чего он меньше
всего ожидал: никто не заметил, что он дуется. Да они и
его самого как будто не замечали, а ведь еще вчера разговор
вертелся только вокруг него; теперь они разговаривали между
собой, шутили, смеялись, точно его и не было, точно он
свалился под стол. Кровь бросилась ему в лицо, комок
подступал к горлу, дышать стало трудно. С горечью думал он
о своем бессилии. Значит, он должен спокойно сидеть и
смотреть, как мать отнимает у него друга - единственного
человека, которого он любит, - и ничего не может сделать
против этого, кроме как молчать. Ему хотелось встать со
стула и ударить кулаками по столу - хотя бы для того, чтобы
напомнить им о себе. Но он сдержался, только положил нож и
вилку и не дотронулся до еды. Однако и это долго оставалось
незамеченным, и лишь когда подали последнее блюдо, мать
обратила внимание, что он не ест, и спросила, не болен ли
он. "Противно, - подумал он, - у нее только одна мысль, не
болен ли я, все остальное ей безразлично". Он сухо ответил,
что ему не хочется есть, и она этим удовлетворилась. Ничем,
решительно ничем не мог он привлечь к себе внимание. Барон
как будто совсем забыл о нем, по крайней мере он не сказал
ему ни слова. Слезы жгли Эдгару глаза, и он даже прибегал к
детской хитрости - закрывался салфеткой, чтобы никто не
увидел, как эти унизительные ребячьи слезы текут по лицу,
оставляя на губах соленый вкус. Наконец, обед кончился, и
он вздохнул свободно.
Во время обеда мать предложила совместную поездку в
Мариа-Шутц. Услышав это, Эдгар закусил губу. Ни на минуту
она не оставит его наедине с другом.
Услышав это, Эдгар закусил губу. Ни на минуту
она не оставит его наедине с другом. Но как же он
возненавидел ее, когда она сказала, вставая из-за стола" -
Эдгар, ты забудешь все, что проходили в школе, ты бы посидел
немного дома и позанимался. - Эдгар сжимал маленькие
кулаки. Опять она унижает его перед другом, опять
напоминает, что он еще ребенок, что он должен ходить в школу
и что его только терпят среди взрослых. Но на этот раз ее
намерение было слишком явно, - он даже не ответил и
повернулся к ней спиной.
- Ну вот, уж и обиделся, - проговорила она с улыбкой и
обратилась к барону - Неужели так страшно посидеть часок над
уроками?
И тут - сердце мальчика словно застыло и оцепенело -
барон, который называл себя его другом, барон, который
смеялся над тем, что он слишком комнатный, сказал: -
Позаниматься часок-другой не помешало бы.
Что это - уговор? Неужели они правда в союзе против
него? Глаза мальчика вспыхнули от гнева. - Папа запретил
мне заниматься. Папа хочет, чтобы я здесь поправился, -
бросил он, со всей гордостью своей болезнью, в отчаянии
цепляясь за авторитет отца. Это прозвучало как угроза. И
вот что удивительно - его слова в самом деле смутили обоих.
Мать отвернулась и в волнении забарабанила пальцами по
столу. Наступило неловкое молчание. - Как хочешь, Эди, -
проговорил, наконец, барон, принужденно улыбаясь. - Мне
экзаменов не сдавать, я давно провалился по всем предметам.
Но Эдгар не улыбнулся шутке барона, а посмотрел на него
таким испытующим пристальным взглядом, как будто хотел
заглянуть ему в самую душу. Что случилось? Что-то
изменилось в их отношениях, и мальчик не мог понять причины.
Он отвел глаза. В его сердце торопливо и дробно стучал
молоточек - первое подозрение.
ЖГУЧАЯ ТАЙНА
"Что с ними? - думал мальчик, сидя против них в быстро
катившейся коляске. - Почему они со мной не такие, как
раньше? Почему мама не смотрит мне в глаза? Почему он все
шутит со мной и ломается? Они не разговаривают со мной, как
вчера и позавчера. У них даже лица какие-то другие. У мамы
такие красные губы - верно, она их накрасила. Этого я еще
никогда не видел. А он все морщит лоб, как будто его
обидели. Я им ничего не сделал, не сказал ни слова. Почему
же они сердятся? Нет, не во мне дело, они сами не такие
друг с другом, как раньше. Как будто они натворили что-то и
боятся об этом говорить. Они не болтают, как вчера, не
смеются, им будто стыдно, они что-то скрывают. У них есть
какая-то тайна, которую они не хотят мне выдать. Я должен
раскрыть эту тайну во что бы то ни стало. Я знаю - это,
должно быть, то же самое, из-за чего взрослые всегда
захлопывают двери передо мной, о чем пишут в книгах и поют в
операх, когда женщины и мужчины протягивают друг к другу
руки, обнимаются, а потом отталкивают друг друга. Должно
быть, это вроде того, что было с моей француженкой, когда
она поссорилась с папой и ей отказали. Все это, по-моему,
одно и то же, только я не знаю, почему. Если бы узнать,
узнать, наконец, эту тайну, завладеть ключом, который
откроет все двери, перестать быть ребенком, от которого все
прячут и скрывают, не давать больше себя обманывать! Теперь
или никогда! Я вырву у них эту тайну, эту страшную тайну!"
На лбу у него прорезалась морщинка. Худенький
двенадцатилетний мальчик, застывший в глубоком раздумье,
казался почти стариком; ни разу не взглянул он на
расцвеченный яркими красками пейзаж, на горы, зеленеющие
свежей хвоей сосновых лесов, на долины в еще робком сиянии
запоздалой весны.