– Тогда ты ничего не получишь.
Она взяла его руку, отнимая ее от своей ноги. Он ощутил ее тепло, томное и влажное, как джунгли в разморенный полдень. Свободной рукой Кин-Коба провела по его распростертому телу.
– А ты ведь хочешь.
Она поднялась и решительным жестом стянула с него штаны. Потом присела над ним на колени, медленно опускаясь все ниже. Веки ее трепетали. Она прикрыла топазовые глаза. Охнула. Склонилась над ним, и он ощутил жар ее тяжелых грудей и подрагивание живота. Он поднес руку к ее лицу, но она с силой сжала его пальцы и прижала его ладонь себе к груди. Ее бедра сдвинулись вниз.
Тела их сплелись во влажной ночи. Он вошел в нее, вдыхая необычный пряный аромат ее тела, пытаясь представить, как она выглядит на самом деле. Их совокупление напоминало борцовскую схватку двух великих мастеров. Их тела, двигающиеся в такт в нарастающем ритме, блестели от пота и слюны, и у Ронина было такое чувство, будто он снова мчится во тьме по замкнутому переменчивому коридору-туннелю-воронке.
И в тот самый миг, когда она закричала, а тело ее содрогнулось, он почувствовал, как ее безжалостное неистовство накатывает на него зловонным приливом, как он отшатывается в испуге от своего отражения, промелькнувшего в зеркале. Ее ногти впились в его тело, ее сильные бедра крепко сжимали его, скользкое гибкое тело извивалось над ним, ее тяжелые груди покачивались, соски затвердели и заострились.
В глубине его существа, в этой взвихренной круговерти, зарождались какие-то злобные чувства, оглашающие сознание могучим ревом. Он пытался сдержать их, унять, но уже ощущал, что наслаждение, переполнившее его чресла, готово прорваться наружу.
Ее бедра вращались по кругу, ее дыхание стало неровным и чувственным. Подняв руки, он сдавил ее груди. Она застонала и буквально вдавила в него свое тело. А он взялся за маску, приподнял над ее плечами и, даже услышав низкое рычание, пронзительный крик снаружи, посмотрел наверх – за пределы пылающих самоцветов-глаз.
Пронзенный.
Мойши перебирался из тени в тень под звездным небом ночи, не отрывая взгляда от высокой фигуры Уксмаль-Чака, который направился прочь от низкой пирамиды.
Мойши почему-то решил, что он пойдет к исполинской ступенчатой пирамиде к западу от акрополя, но вместо этого Уксмаль-Чак повернул направо, на улицу, уводящую в дальний конец города.
Мерцающий и таинственный город, хранящий знание тысячелетий, широко раскинулся в ночи. Вот он стоит, расстелившийся по равнине, незыблемый, а где-то поблизости нарождается жизнь. Выжидает.
Во всем Ксич-Чи было только одно круглое здание, небольшое и сравнительно скудно украшенное. Именно туда и направлялся Уксмаль-Чак.
Подойдя поближе, Мойши увидел, что это сооружение представляет собой круглую башню высотой метров в сто, установленную на двух террасах, одна над другой. Нижняя, что пошире, вся заросла травой, верхняя была сложена из голого камня. К башне вела лестница. Входных дверей было три, и расположены они были через неравные промежутки.
Притаившись под перемычкой ближайшего портала с изображением жреца в окружении непонятных иероглифов, Мойши внимательно наблюдал за тем, как Уксмаль-Чак поднялся на два пролета вверх и встал, глядя в ночное небо, перед первым входом в башню, с левой стороны. Какое-то время он стоял неподвижно, а потом поднес к глазу что-то темное.
Мойши тоже взглянул наверх.
На какое созвездие он, интересно, смотрит? На Плеяды? На Большую Медведицу? А где огромное созвездие Змеи, которое столько раз доводило его до безопасного порта из морей, не обозначенных на картах?
Уксмаль-Чак еще долго рассматривал небо, затем встрепенулся – найдя, очевидно, ответ на невысказанный вопрос среди далеких, недостижимых звезд, – на мгновение вошел в башню и тут же вышел обратно. Спустившись по лестнице, он пересек покрытую травой террасу, спустился по нижним ступеням и нырнул в тень.
Мойши вышел из своего укрытия и двинулся следом за высокой фигурой.
Уксмаль-Чак привел его к краю джунглей. Повернувшись, Мойши разглядел на западе верхушку громадной ступенчатой пирамиды. Сейчас они шли по какой-то улочке вдоль невысоких строений. Мойши не отставал от Уксмаль-Чака, держась от него на почтительном расстоянии и ориентируясь по тихому скрипу его сандалий.
Вдруг у него на пути возник темный силуэт, появившийся из густых темных зарослей. Прозрачный платиновый свет луны позволил Мойши отчетливо разглядеть темную лоснящуюся шкуру густого красного оттенка и яркие желто-зеленые глаза, холодные и твердые, как кремень, светящиеся таинственным внутренним светом. В сыром воздухе мелькнул длинный хвост.
– Чакмооль, – выдохнул Мойши. С утробным урчанием зверь бросился на него, вытянув шею и выпустив когти в прыжке. Мойши невольно вскрикнул и схватился за медную рукоять кинжала. И тут Чакмооль добрался до него.
Широко разинув пасть, ягуар откинул голову и принялся рвать тело Мойши когтями. Загнутые клыки Чакмооля влажно отсвечивали в лунном свете, обильно смоченные слюной и еще чем-то темным.
Зверь рванулся к шее Мойши. Тот увернулся. Зубы сомкнулись, противно щелкнув. Мойши силился высвободить правую руку и направить кинжал Чакмоолю в брюхо. Яростно зарычав, зверь присел на задние лапы, чтобы добраться когтями до живота Мойши.
Что-то темное промелькнуло у него за спиной, но он этого не заметил. Повалившись на белые камни Ксич-Чи, Мойши сцепился с Чакмоолем. Он напрягся, скрипнув зубами, и сумел наконец освободить правую руку. Снова к нему устремилась разверстая пасть, и он ударил зверя по зубам тяжелым медным браслетом. Чакмооль рассерженно взвыл. Повернув лезвие кинжала, Мойши направил его ягуару в сердце. Удара, однако, не получилось: что-то остановило его руку. Он бился под тяжестью хищника, голова у него кружилась от сильного звериного запаха. Он повернулся, чтобы взглянуть, что…
Чакмооль вонзился зубами ему в шею.
ИГРА БОГОВ
– Время – убийца.
Вереница масок, отраженных друг в друге.
– Время – целитель. Время – граница. Время всегда побеждает.
Каменные Чакмооли с разверстой пастью охраняют свои пределы.
– Мы склоняемся перед твоею несокрушимой мощью.
Как только замерли отголоски заклинания Кабал-Ксиу, зазвучал голос Уксмаль-Чака:
– Как было, и будет, и быть должно. Так было предсказано в Долгом Расчете в Книге Балама маджапанов. – Его слова трепетали на торжествующей ноте. – Сейчас ровно полночь. Наступает катун Ке-Ацатля. Эра шестая!
Они сняли маски.
Лицо Уксмаль-Чака было длинным и узким. Нос как слоновий хобот.
Челюсть Кабал-Ксиу похожа на звериное рыло. Безгубый рот, нос из одних ноздрей.
Глаза у Кин-Кобы – сияющие треугольники, с кошачьими зрачками-щелочками. Уши, поднятые ближе к темени, настороженно вздрагивали при каждом звуке.
Странная троица расположилась на нижней ступени огромной пирамиды в центре Ксич-Чи. У их ног, на белеющем камне, лежали Ронин и Мойши, оба в сознании, но неподвижные.
– Думайте! – в экстазе выкрикнула Кин-Коба, протянув руки вперед. – Вспоминайте! Вы чувствуете?
Она рывком развернулась навстречу ночи.
– Наше утерянное могущество возвращается! Маджапаны, породившие нас в Старое Время, на рассвете вернутся к нам вновь! Эра бесплодия сменяется эрой цветущего изобилия.
– Эти двое вернут маджапанов! – воскликнул Кабал-Ксиу. – Ибо смерть обагрит теплой кровью ступени Священной Пирамиды Тцатлипоки.