– Ко мне, Малец! – позвал он. – Привал!
Пес с надеждой вскинул узкую волчью морду и навострил уши, уставясь на хозяина.
– Ты меня слышал? Ко мне! – громко повторил Лисил. На сей раз Магьер услышала его окрик и обернулась в тот самый миг, когда Малец выскочил из тележки и большими прыжками понесся к сидевшему в траве Лисилу. Магьер, что было ей совсем не свойственно, опешила и остановилась. Ослик как ни в чем не бывало брел вперед, волоча за собой изрядно полегчавшую тележку.
– Да что за… ох, нет, только не это! – вырвалось у Магьер. Бросившись вдогонку за тележкой, она схватила поводья и вынудила ослика остановиться.
– Эльфийский недоумок! – крикнула она, волоча упиравшегося ослика назад, к Мальцу и Лисилу. – Ты что делаешь, а?
– Отдыхаю? – с деланным сомнением в голосе отозвался он, как будто нуждался в подтверждении. Глянул на свои ноги, привольно раскинувшиеся на густой траве, и категорично кивнул: – Ну да, точно, – отдыхаю.
Малец и не подумал валяться в жесткой прибрежной траве. Он обнюхал травинки, потянулся, разминая ноги, а затем прыжками рванул к ближайшему кустарнику. Лисил снял с плеча висевший на ремне бурдюк с вином. Выдернув пробку, он наклонил бурдюк и щедро плеснул в открытый рот вина. Темное дарилинское на вкус почему‑то немного отдает зимними каштанами. Это вино всегда дарило полуэльфу неописуемое наслаждение. Больше уж и желать нечего – только б Магьер, упрямица этакая, прекратила наконец их подгонять. Впрочем, он и сам упрямец хоть куда – поглядим, кто кого переупрямит!
Магьер на минуту потеряла дар речи и только сверлила Лисила гневным взглядом. Она была густо покрыта с ног до головы дорожной пылью.
– Некогда нам отдыхать! Я и так с полудня только и делаю, что вас подгоняю.
– Я устал. Малец устал. Даже этот дурацкий осел вот‑вот откинет копыта. – Лисил пожал плечами, совершенно не впечатленный ее выразительным взглядом. – Одним словом, ты в меньшинстве.
– Хочешь идти в темноте? – осведомилась она. Лисил снова хлебнул вина и мельком отметил про себя, что ему самому тоже не помешало бы искупаться.
– Еще чего не хватало!
– Тогда вставай!
– Ты давно смотрела на горизонт? – Он зевнул и улегся в траву, блаженно любуясь золотистым песчаным берегом и полной грудью вдыхая пахнущий морем воздух. – Самое разумное сейчас – устроиться на ночлег, а в твою таверну прийти утром.
Магьер тяжело вздохнула, и на ее погрустневшем лице отразилось глубокое, почти детское разочарование. Лисилу вдруг отчаянно захотелось обнять, утешить ее, но боль в ногах живо напомнила ему, что Магьер далеко не так безобидна. В Миишке они будут завтра, и этого достаточно – даже для нее. Пускай себе, если хочет, кусает локти с досады, а он, Лисил, до утра шагу больше не ступит.
– Честное слово, так будет лучше всего. Не хочешь же ты поднять смотрителей среди ночи? – Лисил помолчал, ожидая согласия либо яростного отпора, но Магьер не проронила ни звука. – Что если город ночью выглядит неприглядно и уныло? Нет уж, мы войдем туда как приличные люди, около полудня, и впервые увидим город при свете дня.
Мгновение Магьер молча смотрела на него, затем кивнула.
– Да я просто хотела… Нет, что‑то гонит меня туда, управляет мной, дергает за ниточки, как марионетку.
– Вот только не надо поэтических сравнений! – фыркнул Лисил. – Раздражает, знаешь ли.
Магьер замолчала надолго, и они принялись привычно обустраивать лагерь. Малец все так же носился вокруг, вынюхивал что‑то в траве, разрывал песок, упиваясь тем, что наконец избавился от клетки на колесах.
Малец все так же носился вокруг, вынюхивал что‑то в траве, разрывал песок, упиваясь тем, что наконец избавился от клетки на колесах.
Лисил то и дело поглядывал на солнце. Быть может, они слишком много времени провели в сырой и тусклой Стравине? Влага и сырость совсем не одно и то же. Влага – это соленые брызги моря, бережно осушаемые ветерком. Сырость – когда, ночуя в горах, дрожишь от холода под одеялом и смотришь, как ползет по стенам плесень.
– А в Миишке мы будем видеть это каждый вечер? – спросил он вслух.
– Что – это?
– Закат… Озаренный светом горизонт, вода и пламень.
На миг Магьер наморщила лоб, словно Лисил говорил на непонятном ей языке, потом смысл вопроса все же дошел до нее. Она тоже глянула на море.
– Полагаю, что так.
Лисил хихикнул:
– Признаю свою ошибку. Ты просто не способна выражаться поэтически.
– Собери‑ка лучше хвороста, ленивый ты полукровка!
Они разбили лагерь довольно далеко от берега, но все равно казалось, что бескрайнее море дышит и ворочается почти рядом. Последний отблеск дня погас на горизонте, густые кроны старых деревьев прикрывали их от вечернего похолодавшего ветра. Лисил рылся в мешках, сваленных как попало в тележке, – там должны были еще остаться яблоки и вяленое мясо, – когда Малец вдруг перестал игриво носиться вокруг лагеря и застыл, бдительно навострив уши. Глядя на лес, он зарычал – такого рычания Лисил от него никогда не слышал.
– Что случилось, малыш?
Пес не шелохнулся, не изменил бдительной стойки – словно он был волком, издалека выслеживающим добычу. Его серебристо‑голубые глаза стали темно‑серыми, верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.
– Магьер! – тихо позвал Лисил.
Однако его напарница уже пристально смотрела на пса – вернее, то на пса, то на темневший перед ними лес.
– Точно так он вел себя той ночью, – прошептала она, – в Стравине, около реки.
Они много ночей провели в Стравине у разных рек, но Лисил прекрасно знал, какую ночь она имеет в виду. Он высвободил руки из тележки и, сложив их крест‑накрест, сунул в рукава, нашаривая спрятанные стилеты.
– Где твоя сабля? – спросил он негромко, не сводя глаз с деревьев.
– У меня в руке.
От подножия скалы в обе стороны тянулся ровный белоснежный песок, но Крысеныш предпочел вскарабкаться на скалу, цепко и без усилий хватаясь за выступы и трещины. Может, берегом идти и быстрее, но очень уж он открыт непрошеным взорам. Добравшись до вершины, он хотел было оглядеться и прикинуть, куда направиться, – но тут его ноздри щекотнул дымок костра.
Крысеныш рывком повернул голову на запах – и тут же учуял мужчину, женщину и осла. Затем его обоняние распознало еще один запах. Собака? Эдван нес какую‑то чушь насчет собаки… Крысеныш ненавидел Эдвана, пожалуй, даже больше, чем Рашеда.