Правый стражник взял наперевес хохлатую алебарду и полетел на него с быстротой птицы страуса. Нан выпустил кошелек и помчался в темный переулок.
– Держи вора, держи! – орал стражник. – Оман, забирай по левой!
Нан плохо знал осуйский квартал, но сообразил, что улица, по которой он бежит, огибает несколько дворов и выходит на левую улицу, по которой и должен бежать вышеуказанный Оман. Улица была нага: ни дерева, ни травинки. Вокруг тянулись спящие дома и сады, и изрядные белые стены, огораживавшие частные владения подобно поясам целомудрия, были через каждые несколько шагов подперты узкими треугольными контрфорсами: в тень между контрфорсом и стеной и отскочил Нан.
Чиновник надеялся, что горожанин не заметит его, но не все надежды сбываются. Горожанин почти пробежал мимо, повернулся, однако, и открыл рот, чтобы заорать. Нан вцепился в конец его алебарды и дернул к себе. Горожанин пролетел два шага и поймал головой угол. Отскочил и попер было на Нана, но чиновник перехватил древко алебарды и обеими руками пришиб своего противника к стене. Деревяшка пришлась поперек горла, и горожанин стал корчить рожи и хрипеть. Нан, не отпуская древка, ударил горожанина коленом в живот. Тот перестал корчить рожи. Нан выпустил алебарду, и горожанин свалился на землю, как мешок с мукой. Нан метнулся обратно в переулок и перескочил через стену первого попавшегося сада.
Нан свалился под куст рододендронов у самого крыльца маленького, крашеного белым дома, проклиная добросовестность осуйского городского ополчения. За рекой в это время привидение было встретить легче, чем государственного стражника. «Хорошо хоть собаки нет» – думал он, прислушиваясь к остервенелому лаю в соседних дворах.
Скрипнула дверь, и на пороге домика показалась женская фигурка.
– Иммани! – позвала фигурка. – Иммани! Это ты?
На улице стражники звали своего товарища: через мгновение горестный вопль известил Нана, что товарища нашли.
Женщина постояла, высоко поднимая свечку и вглядываясь в темноту. Силуэт ее очень ясно обрисовался на фоне освещенной двери: у нее была высокая грудь и тонкая талия, стянутая по осуйской моде жакетом на пуговках. Женщина повернулась и ушла. Нан снова услышал скрип плохо смазанной двери.
Вот Нан полежал немного и стал шнырять глазами по сторонам, и увидел справа от куста свежий поминальный алтарь, формой напоминающий лопату, кувшин с медом и тарелку перед алтарем. Любопытствуя, чиновник прочитал имя: перед нем был поминальный алтарь Айр‑Ашена, который приходился мужем племяннице Айр‑Незима да и сам был ему двоюродным племянником, и воздвигнут был этот алтарь неутешной вдовой.
Посереди ночи Шаваш проснулся: молодой господин, лежал глазами кверху и листал какую‑то книжку в черной обложке. Астак шумно вздохнул, и Шаваш подумал, что это, наверное, книжка со срамными картинками, которую читают, когда рядом нет женщины. Но тут барчонок отложил книжку и поглядел на Шаваша.
– А Иммани пошел пить, – сообщил он. – Валяется, небось, в канаве. А флигель его стоит пустой.
Юноша поднял голову и стал глядеть в окно, туда, где за кустами, подстриженными в форме рыб и драконов, плыла в лунном свете луковка секретарского флигеля. Какая‑то мысль, видно, неотступно в нем сидела.
– А что за человек господин Дия? – осторожно спросил Шаваш.
– Скверный человек, – сказал Астак, – все время чего‑то жует и стремится к выгоде. Он торгует с Осуей и отца заставляет делать то же самое. Этакий позор – императорский наставник торгует воском и кружевами!
– Да, – сказал Шаваш, – он посылал меня в осуйский квартал с подарками, и мне показалось, что они посредством подарков договариваются о гнусном. А откуда он взялся?
– Их тут целая компания, – продолжал Астак о своем, – человек двести или триста, со всех концов империи.
Это называется – вассальные торговцы. Отдают свои заводы Андарзу, а взамен требуют покровительства. Это подлые люди поссорили Андарза с советником Нараем, и они обворовывают государство. Дия руководит ими, а Иммани на него доносит. Они оба ненавидят друг друга. Это вообще‑то правильно, потому что когда двое слуг ненавидят друг друга, хозяин всегда осведомлен о том, что происходит в доме. Три недели назад Иммани принес Андарзу бумаги о воровстве вассальных торговцев. Они были в таком плоском ларчике из розового дерева, а на крышке было выдавлено изображение павлина. Хотел бы я иметь эти бумаги!
Шаваш вздохнул и сказал:
– И отчего только люди плохо себя ведут?
– Все люди, – ответил юноша, – действуют под влиянием злобы, зависти, алчность, гордости, самодовольства и отчаяния, и все это не что иное как разновидности страсти к стяжанию.
– Все? – переспросил Шаваш.
– Все‑все.
– А государь?
– Государь владеет всем миром, от полевой травы до зверей в горах, и поэтому он избавлен от алчности. В том‑то и смысл всемирной империи, чтобы был человек, который владеет всем, и поэтому не имеет ни алчности, ни зависти, ни злобы.
Помолчал и добавил:
– А правда, что ты умеешь воровать?
Шаваш сделал смущенную мордочку.
– Слушай, – сказал молодой господин, – почему бы тебе не залезть во флигель Иммани и не поискать павлиний ларчик?
– А что, – сказал Шаваш, – Иммани где‑то пьян, флигель пуст – пошли!
Астак был совершенно поражен.
– Как? Сейчас?
Однако согласился. Мальчики прокрались ко флигелю. Шаваш оставил Астака на дорожке и сказал:
– Если Иммани вернется, просто окликните его погромче, и поговорите с ним. Я услышу.
Шаваш уже раньше осмотрел дверь флигеля, и она ему не понравилась. Помимо хитроумного осуйского замка, который было невозможно открыть без следов, слева от двери висел бумажный талисман «агава», совсем новенький. Против этого талисмана у Шаваша, правда, имелось отличное средство из сушеных лягушачьих лапок. Но Шаваш только недавно слыхал о том, как один вор с этими лапками влез в в сад через дверь с талисманом «агава», и спер какую‑то мелочь: а когда он уходил, персиковое дерево, растущее в саду, выдралось из земли и погналось за ним. Впоследствии выяснилось, что лягушачьи лапки были некачественные.
Словом, вместо того, чтобы лезть в дверь, Шаваш обошел флигель со стороны, достал из‑за пазухи заранее припасенную веревку с кошкой, и забросил кошку за резной край плоской крыши. Миг – и вот он уже крадется по плоской кровле. Еще миг – и Шаваш, зацепив кошку за одно из узких, как лапша, отверстий для света, какие обыкновенно делают в крышах, скользнул внутрь.
Флигель был невелик: в нем было два этажа и три комнаты. Нижняя комната, где работал Иммани, была устроена на двух уровнях: верхняя половина, на которую вели шесть ступенек, была затянута синим ковром и закидана подушками и подушечками. От нижней комнаты ее отделяла ширма. Нижняя часть представляла из себя кабинет. Рабочий стол был придвинут к помосту, и документы, не умещавшиеся на нем, были сдвинуты прямо на помост. Все было вылизано, как шерсть на кошке. Окно над столом было сделано не из бумаги, а из стекла, и поэтому лунный свет, бивший в него, был необыкновенно ярок: малое полнолуние только что прошло, а до большого полнолуния оставалось три дня.
Шаваш стал рыться в ящиках письменного стола и в корешках книг. Шаваш не думал, что такой умный человек, как Иммани, станет держать лазоревое письмо там, где его можно легко отыскать, но у него были другие намерения. Среди книг Шаваш не нашел ничего интересного, не считая нескольких книжек из числа непристойных. Ящики в письменном столе были полны всякой дряни.