Не далее как через две недели, приехав в Преображенский приказ, князь-кесарь спросил главного дьяка приказа:
- По делу Гришки Талицкого все ли воры пойманы?
- Все, княже боярин, - ответил дьяк.
- Вычти, кто имяны, - приказал Ромодановский.
Дьяк принес "дело" и, перелистывая его, докладывал:
- Книгописец Гришка Талицкий, иконник Ивашка Савин, мещанской слободы церкви Адриана и Наталии пономарь Артамошка Иванов да сын его Ивашко, да Варлаамьевской церкви поп Лука.
- Вишь, все одного болота кулики-пустосвяты, - презрительно пожал плечами князь-кесарь.
- Боярин князь Иван Иванович Хованской, - продолжал докладывать дьяк.
- Ну, это старая боярская отрыжка, из "тараруевцев", - с улыбкой заметил князь-кесарь, - пирог на старых дрожжах... Ну?
- Церкви входа в Иерусалим, в Китай-городе у Тройцы на рву, поп Андрей и попадья его Степанида, - вычитывал дьяк.
- Степаниде, по закону, первый бы кнут, да ее государь не велел пытать, коли утвердится на том, о чем своею охотой донесла Ягужинскому, заметил Ромодановский. - Чти дале.
- Кадашевец Феоктистка Константинов, - продолжал дьяк, - племянник Талицкого Мишка Талицкой, садовник Федотка Милюков, человек Стрешнева Андрюшка Семенов, с Пресни церкви Иоанна Богослова распоп Гришка...
- Кулик мечен-расстрига, - процедил сквозь зубы князь-кесарь. - Ну?
- Хлебного дворца подключник Пашка Иванов...
- Пашку я знавывал. Дале.
- Чудова монастыря черный поп Матвей, углицкого Покровского монастыря дьячок Мишка Денисов.
- Опять кулики пошли. Ну?
- Печатного дела батырщик Митька Кирилов да ученик Талицкого Ивашка Савельев.
Дьяк кончил и ждал приказаний.
- Ныне жду я набольшого кулика, Игнашку, тамбовского архиерея... Быть ему на дыбе, - покачал головою Ромодановский.
Епископ Игнатий действительно был привезен из Тамбова в тот же день, но не в Преображенский приказ, а, по духовной подсудности, на патриарший двор.
Патриархом в то время был престарелый Адриан.
Прямо с дороги конвойные ввели тамбовского архиерея в патриаршую молельную келью. Дело было слишком важное, высшей государственной важности: не только хула на великого государя, но, страшно вымолвить! проповедь о нем как об антихристе. Поэтому и расследование дела производилось с особенной экстренностью и строгостью.
Когда Игнатия ввели к патриарху, Адриан встал и сделал несколько шагов к вошедшему.
- Мир святейшему патриарху и дому сему, - тихо сказал Игнатий и сделал земной поклон.
Потом он приблизился к Адриану и смиренно протянул руки под благословение.
- Благослови, отче святый.
- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Патриарх сел. Игнатий продолжал стоять.
- Ведомо ли тебе, архиерей, по какому "государеву слову и делу" привезен ты на Москву? - спросил Адриан.
- Не ведаю за собою, святейший патриарх, никакого государева слова и дела, - отвечал Игнатий.
- А знает ли тебя на Москве книгописец Григорий Талицкий? - снова спросил патриарх.
Вопрос был так неожидан, что Игнатий точно от удара в лицо пошатнулся и побледнел. Он сразу понял весь ужас своего положения.
- "Антихрист, антихрист", - трепетало в его душе.
Патриарх повторил вопрос.
- Книгописца Григория Талицкого я видел, - дрожащим голосом отвечал Игнатий.
- А где?
- На Казанском подворье перед поездом моим с Москвы в Тамбов, в великий пост.
- А о чем была твоя беседа с ним, Гришкою?
- О божественном и о писании Григорием книг.
- А что тебе, архиерей, говорил Гришка о великом государе? Не износил ли он хулу на великого государя?
Игнатий еще больше побледнел.
- От Гришки Талицкого хулы на великого государя я не слыхал, - почти шепотом проговорил он.
- И ты, Игнатий, на сем утверждаешься? - строго спросил Адриан.
- Утверждаюсь, - еще тише отвечал допрашиваемый.
Патриарх подошел к двери, ведшей в приемную палату, и, отворив ее, сказал приставу:
- Привести сюда Гришку Талицкого.
Талицкий был уже доставлен из Преображенского приказа.
Немного погодя послышалось глухое звяканье кандалов, и Талицкий с оковами на руках и ногах предстал пред патриархом.
- Знаем тебе сей инок-епискуп? - спросил колодника Адриан, указывая на Игнатия.
- Тамбовский епискуп Игнатий мне ведом, - отвечал Талицкий.
- И ты, Григорий, утверждаешься на том, что показал на епискупа Игнатия в расспросе с пыток? - был новый вопрос.
- Утверждаюсь.
- И поносные слова на великого государя при нем, епискупе, говорил ли?
- Говорил.
Положение архиерея было безвыходным. Запирательство могло еще более запутать и привести в застенок, на дыбу.
- Каюсь, - сказал он упавшим голосом, - те поносные слова он, Григорий, на словах при мне точно говорил, и те слова я слышал, и к тем его, Григорьевым, словам я говорил: видим-де мы и сами, что худо делается, да что ж мне делать? Я-де немощен, и поперечневатее тех тетратей велел ему написать, почему бы мне в том деле истину познать.
Он остановился. Казалось, в груди ему недоставало воздуху.
Патриарх молча перебирал четки. Талицкий стоял невозмутимо, и только в глазах его горел огонек не то безумия, не то фанатизма.
Архиерей как-то беспомощно поднял глаза к образам, а потом робко перевел их на патриарха. Адриан ждал.
- И он, Григорий, тетрати мне принес, - продолжал Игнатий с решимостью отчаяния. - Денег ему за них два рубля я дал, а увидев в тех тетратях написанную хулу на государя, те тетрати сжег, токмо того сжения никто у меня не видел.
Патриарх видел, что дело слишком далеко зашло и без суда всего архиерейского синклита обойтись не может. Признание сделано. Епископ, слышавший хулу на великого государя и не заградивший уста хулителю, не отдавший его в руки правосудия, является уже сообщником хулителя. Мало того, он не только слушает хулу на словах, но велит изложить ее на бумаге, а за это еще дает деньги тому, кто изрыгает страшную хулу на помазанника Божия.
"Антихрист, великий государь, помазанник Божий, антихрист! Экое страховитое дело, внушенное адом! - содрогается в душе патриарх. - И кто же в сем адовом деле замешан? Архиерей Божий, его ставленник!"
4
Через несколько дней князь-кесарь Ромодановский, проезжая во дворец мимо ворот патриаршей Крестовой палаты, увидел съехавшихся у тех ворот нескольких архиереев и остановился, чтобы спросить, по какому делу собирается синклит высших сановников церкви.
- По делу Гришки Талицкого, книгописца, купно с тамбовским епискупом Игнатием, - отвечал один из архиереев.
- Добро, святые отцы, - сказал князь-кесарь, - после вашего праведного суда Игнатью, куда ни поверни, не миновать Преображенского приказу... Архиерей, епискуп, на дыбе!
Эти зловещие слова привели в ужас архиереев. Но Ромодановский ничего больше не сказал и поехал во дворец.
Он застал царя и Меншикова над раскрытою картою.
Петр водил острием циркуля по дельте Невы. Нева и ее дельта стали с некоторого времени преследовать его как кошмар.
- Великому государю здравствовати! - приветствовал царя Ромодановский.
Он видел, что государь в хорошем расположении духа.
- Эх, князюшка! - махнул рукою Петр. - Моя песенка спета.
- Что так, государь? - притворился удивленным князь-кесарь.
- Так... Не строить уж мне больше корабликов, не видать мне Невы, как ушей своих, - продолжал Петр. - Снимут с меня, добра молодца, и шапочку Мономахову, и бармы, и наденут на меня гуньку кабацкую да лапотки босоходы.
- Где ж это птица такова живет, котора б заклевала нашего орла, что о дву голов? - улыбнулся князь-кесарь.
- Да вот новый Григорий Богослов, а може, и Гришка Отрепьев...