---------------------------------------------
Санин Владимир
Владимир Санин
Пугало ущелья Кушкол
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины...
Владимир Высоцкий
Утром, продрав глаза, я обычно отдергиваю штору и смотрю на небо и горы. У меня бывает все наоборот: в ясную погоду готов праздно валяться в постели, зато в плохую вскакиваю чуть свет. Сегодня я не тороплюсь - солнце пробило шторы и заливает комнату.Ночью телефон не звонил, спал я беспробудно, спешить никуда не надо - словом, день начинается хорошо.Позевывая, я нежусь и благодушно поглядываю в окно. Снег на Актау искрится, на него больно смотреть. Настоящего снегопада давно не было, склоны укатанные, на канатках, небось, очередь на час. Не будь я таким отпетым лентяем, встал бы пораньше и прокатился со свистом по трассе; еще несколько лет назад я так и поступал, но теперь это для меня не удовольствие, а работа.- Максим, ты сделал зарядку? - слышится голос мамы.- Кончаю! - отзываюсь я, снимая покрывало с клетки.- Доедай! - радостно орет Жулик. - Лентяй! Тебе пор-ра жениться!- Не твое дело, пустобрех.- Смени носки! - жизнерадостно советует Жулик. Пр-рох-восты!Провалявшись еще с минуту, я встаю, топаю ногами имитирую пробежку - и выхожу.- Умываться, бриться, завтракать! - командует мама.На завтрак неизменная гречневая каша, в которой много железа, полезный для организма овощной сок и кофе. На мое ворчание мама внимания не обращает, она лучше знает, чем питать ребенка (тридцать лет, рост метр девяносто, вес восемьдесят два килограмма).- Доедай! В последней ложке самая сила.Давлюсь последней ложкой, пью кофе и делаю вид, что спешу.- Ты ничего не забыл? - тихий, с этаким безразличием вопрос.- Ничего, - по возможности честно отвечаю я и, не выдержав маминого взгляда, хлопаю себя по лбу. - Ах да!.. Может, потом?- Потом - любимая отговорка лодыря! Ничего не поделаешь, я сажусь за машинку. Я - мамин секретарь, печатать она не умеет, а "послания к прохвостам" ей нужны в трех экземплярах. Редактируя на ходу, я отстукиваю: "Тов. Ляпкину П. Н., копия: НИИ стройматериалов, председателю месткома. Петр Николаевич! Покидая турбазу "Актау", вы случайно, разумеется, прихватили с собой библиотечные книги: "Альпийская баллада" и "Мой Дагестан". Отдавая должное вашей любви к литературе, надеюсь, однако, что вы в декадный срок вышлете указанные книги ценной бандеролью. Во избежание недоразумений сохраните у себя почтовую квитанцию. Зав. библиотекой Уварова А. Ф.".- Какой прохвост! - восклицает мама, подписывая две копии и третью пряча в папку с этикеткой "Переписка с прохвостами" (моя работа). - Хорошо еще, что я ему Ахматову не выдала, интуиция! Обедать придешь?- Мне Ибрагим из "Кюна" четыре шашлыка проиграл, - сообщаю я. - Там пообедаю.- Как это проиграл? - Мама выпрямляется. - Может быть, в карты?Слово "карты" в маминых устах звучит как пираты или акулы.- Что ты, мама, какие карты! О погоде поспорили.- Так я тебе и поверила. - Мама с крайним неодобрением смотрит на мое честное лицо. - "Ищи женщину..."Мама, как всегда, сокрушительно права: Ибрагим, шашлычный король, ударил со мной по рукам, что я поцелую первую же им указанную туристку (шашлыки или бутылка шампанского - на выбор). Позвав свидетелей и заранее торжествуя победу, он чмокнул губами и вытянул их в сторону великолепнейшей блондинки, лакавшей глинтвейн в обществе трех здоровенных барбосов. Подумаешь, задача. С возгласом "привет, Катюша!" я подошел к блондинке, приложился к румяной щечке и растерянно развел руками - ах, какая нелепая ошибка! Барбосы вскочили как ошпаренные, но я так чистосердечно ворковал, так сокрушался, что они, бормоча ругательства, отпустили меня подобру-поздорову.
А блондинка, которая, как на грех, оказалась Катей, восхитительно смеялась (какие глаза, ямочки на щечках, зубки!) и с интересом мне позировала, явно поощряя на следующую попытку - в более подходящее время. Меня больше устраивали шашлыки: два я съел сразу, а два оставил про запас.Сказочная погода - март, "бархатный сезон"! Безоблачное небо, щедрое солнце, ослепительно белые горы, зажавшие с двух сторон наше благословенное ущелье, - седьмой год здесь живу, а не устаю любоваться (в хорошую погоду, конечно, в плохую - глаза бы мои не видели этого унылейшего на свете пейзажа). Особенно хороши горы. Издали я даже Актау люблю, хотя на его склонах прописаны все мои пятнадцать лавинных очагов, в том числе и четвертый, с которым у меня особые счеты. Впрочем, и остальные ко мне не очень расположены. Мама уверена, что при виде меня они настораживаются и ждут первого же неосмотрительного шага, чтобы сорваться и сломать ребенку шею. Возможно, что так оно и есть на самом деле. Несмотря на мою трусливую бдительность - честное слово, я очень бдителен, так как испытываю подсознательную симпатию к своей особе, - они уже раз двадцать срывались с цепи, как собаки, готовые разорвать меня на части.- Привет, Максим! - Это Ваня Кореньков, инструктор турбазы "К?ксу". За ним тянется хвост "чайников", как здесь называют новичков, ошалевших от солнца и перспектив. Пошли с нами в "лягушатник", бесплатно кататься научу.- Боюсь. - Я вжимаю голову в плечи. - Говорят, там ногу можно вывихнуть.Новички, которые уже скоро выйдут из "лягушатника" на склоны, смотрят на меня с презрением. Они уже асы, они уже умеют тормозить "плугом" и по всем правилам падать. Они не понимают, как это такой большой человек, как инструктор, тратит время на разговоры со мной. А я завидую. Еще из "лягушатника" не выползли, а снаряжение у иных - такое мне только снится. Особое негодование вызывает толстяк, который, как дрова, тащит на плечах великолепнейшие "россиньолы". Лет пять назад таких у сборной команды не было.- Академик, - вполголоса докладывает Ваня, - похудеть желает.Ну, академику "россиньолы" не жалко, пусть худеет на здоровье. От моей квартиры до канатки с полкилометра, но иду я минут двадцать: на каждом шагу приятели, да и многие туристы знают меня в лицо, из года в год приезжают сюда в "бархатный сезон". За спиной слышу: "Тот самый... орудовец горнолыжный!" Это еще ничего, я и не такое о себе слышал. В массе своей туристы к моей деятельности относятся с почти единодушным неодобрением, полагая, что я внедрен сюда для того, чтобы мешать им кататься на лыжах. Я главное пугало ущелья Кушкол, самостраховщик и бюрократ, несговорчивейший на свете тип, который по велению левой ноги закрывает обкатанные трассы и срывает людям отпуск. Зато бармены меня обожают: когда трассы закрыты, в барах и ресторанах яблоку негде упасть - а куда еще деваться, не сидеть же в номерах; нет бармена, который при виде меня радостно бы не осклабился и не передал нижайшего поклона уважаемой Анне Федоровне. Обожание это тем более искренне, что оно не стоит ни копейки, ибо к спиртному я испытываю непонятное барменам, но стойкое равнодушие.А вот еще одно исключение: ко мне с распахнутыми объятьями направляется человек, не имеющий к барменам никакого отношения. Помню, что научный работник, фамилию забыл.- Максим Васильевич! - Я вежливо уклоняюсь от поцелуя, с мужчинами предпочитаю здороваться за руку. - Лиза, это Максим Васильевич! Лиза, по всей видимости - жена (в Кушколе всякое бывает, откуда мне знать, что у них там в паспортах напечатано), подходит и сердечно благодарит. Я отмахиваюсь - пустяки, ваш муж... (и глазом не моргнула, наверное, в самом деле муж) и сам бы выбрался.