Каждый лишний шаг вне камеры, каждый лишний выход во двор - это для заключенного то же самое, что для вольного тбилисца - заграничная поездка или, по крайней мере, прогулка по проспекту Руставели. Поэтому приказ надзирателя был мною воспринят с большим энтузиазмом.
Надзиратель был тот самый, который раньше водил меня на допрос. Мы молча прошли коридор, спустились по лестнице, вышли во двор и направились к бане. Прачечная находилась рядом с баней, в подвале, оттуда всегда валили клубы пара и доносился женский гомон. Сейчас прачечная почему-то молчала.
Мы были уже почти у прачечной, когда из главного корпуса надзиратель вывел заключенного.
- К стене! - приказал мне надзиратель.
Я стал лицом к стене. Подошли те двое. Надзирателя я узнал по голосу - он в прошлый раз разговаривал с моим.
- Привет Арсену! - поздоровался он.
- Привет! - ответил мой.
- Ты что не в духе? - спросил он.
- Отец помирает... - ответил мой.
- Что с ним? - забеспокоился тот.
- Умирает...
- А что говорит врач?
- Вышел весь, говорит, износился...
- Сколько ему?
- Восемьдесят шесть.
- Ну, дорогой мой!..
- Отец как-никак...
- Да, конечно...
- А как твой пацан? Выздоровел? - спросил мой.
- Не говори!.. Выздоровел! Такой шалун, сукин сын!..
- Дай бог ему здоровья!
- Спасибо! Вот вчера, вижу...
- Погоди! - прервал его Арсен. - Ступай в прачечную, - обернулся он ко мне, - скажи, что ты из десятой пятого, сдай по счету белье, забирай сменное, распишись. Понял?
- Вор? - спросил чужой надзиратель, моего.
- Нет. Обвиняется в убийстве. А твой?
- Морфинист.
- Так что ты рассказывал?
- Да! Вчера вечером вижу, бежит он со двора. Левое ухо вспухло, покраснело, так и горит... Спрашиваю...
- Иди, чего ты ждешь? - повернулся ко мне Арсен.
Спустившись по лестнице в подвал, я чуть не задохнулся от ударившего в лица густого кислого пара, утюжного чада и запаха паленой ткани. Немного освоившись, я пнул ногой снабженную мощной пружиной дверь, которая тотчас же с громким стуком захлопнулась за моей спиной. Я очутился в тамбуре, дверь из которого вела в большую, полную влажного тумана комнату прачечную. В противоположной стене прачечной виднелась еще одна - открытая дверь в котельную, где с шипением стыли огромные котлы, - видно, стирка уже закончилась...
В правом углу прачечной я увидел большой длинный стол, на котором лежали стопки глаженых простынь и наволочек. У стола стояла обнаженная по пояс краснощекая, пышнотелая красавица лет сорока. Ее черные как смоль волосы прядями падали на вспотевшее лицо и белые полные плечи. Из тута натянутого лифа выпирали огромные, упругие груди. Женщина гладила.
Я покачнулся, словно одурманенный, и опустился на длинную скамью. И тут женщина заметила меня. Без тени страха или смущения она уставилась на меня удивленными глазами. Постепенно удивление в ее взгляде уступило место любопытству, зятем радости.
Все это произошло за считанные секунды - так, по крайней мере, показалось мне.
- Я из десятой пятого, - выдавил я, едва ворочая языком, - вот, принес белье...
Она не ответила. Лишь сочные ее губы раскрылись в широкой улыбке.
- Здесь пять простыней и пять наволочек. Куда их положить?
- Положи там! - Женщина оглянулась на дверь. - Ты один?
- Он ждет на дворе, - ответил я и положил белье на скамейку.
- Как тебя звать?
- Заза.
- Иди ко мне.
Я вздрогнул, попятился.
- Иди, не бойся!
- Где взять белье?
- Подойди ко мне!
- Скажи, где белье?
- Здесь. Иди возьми!
Я пошел.
- Где же? Я должен расписаться.
- Иди ко мне! - Женщина поставила утюг и протянула ко мне руки. Иди, дурачок, пока не поздно! - Голос ее задрожал, грудь покрылась красными пятнами. - Иди, иди ко мне, скорей, скорей!..
Я подошел.
...Словно в сладком, сказочном сне я почувствовал на плечах и шее прикосновение ее трепещущих рук. Потом меня обожгли каленым железом ее горячие влажные губы и пылающая грудь.
У меня подкосились колени, я помню лишь, как мы опустились на мокрый пол, как меня обдало жаром и все вокруг вдруг поглотила тьма. Потом мы плыли, слившись воедино, в каком-то розовом тумане, смеясь и плача, истекая слезами, и мне слышался наш горячий, страстный шепот:
- Жизнь моя!..
- Солнышко!..
- Боже мой!..
- Не уходи...
- Нет...
- Ведь ты не уйдешь?..
- Нет!..
- О, боже мой!..
Где-то в извилинах моего мозга что-то замкнулось... Сильный удар тока пронзил и сотряс всю мою плоть... По телу разлилась сладкая истома, наполнив собою каждую клеточку... Потом на меня повеяло приятной прохладой, словно откуда-то подул свежий ветерок. И я очнулся.
Она улыбалась и дрожащей рукой вытирала с моего лба холодный пот.
- Как тебя звать? - спросил я.
- Встань, пока он не пришел.
- Как звать тебя?
- Маро.
- За что сидишь?
- Вставай!
- Я принес белье.
- Знаю.
- И где-то должен расписаться.
- Не надо нигде расписываться. Бери со стола пять комплектов и уходи. А теперь встань!
Я встал.
- За что тебя арестовали, Маро?
- Мыло украла! - улыбнулась она.
- Неправда!
- А потом показала милиционеру язык.
- Нет, серьезно!
- Ты кто - заключенный или прокурор?
- Интересно...
- Я ведь не спрашиваю тебя!.. Бери белье и ступай!
- Я тебя больше не увижу?
- Сколько тебе лет?
- Двадцать.
- Оно и видно!
- А... в городе?
- Ступай! Если захочется, сама тебя найду.
Она легко поднялась, потянулась. Я подошел к ней и поцеловал ее в щеку. Щека была влажная и прохладная.
...Надзиратели мирно беседовали.
- Все? - спросил мой.
- Да! - ответил я.
- Так быстро?
- Да.
- Что с тобой, на тебе лица нет!
- Воздух там впертый!
- Это правда, - согласился он. - Вечно там воняет. Ненавижу ходить туда!.. Ну, пошли! Пока, Гоги! - попрощался он с тем, другим надзирателем.
- Будь здоров, Арсен!
...Гулоян и Девдариани играли в шахматы. Исидор читал книгу. Шошиа сидел, застыв как мумия, и глядел в потолок.
- Ну что? - спросил меня Девдариани.
- Принес! - Я бросил белье на нары и в изнеможении прилег.
- Видел женщин?
- Каких женщин?
- Прачек.
- Нет, они уже ушли.
- Да-а. Однажды мне пришлось пойти за бельем... Хуже нет, как глазеть на полуголых баб! - Девдариани встал.
- Куда ты? Играй! - удивился Тигран.
- Что играть, кретин, через один ход тебе мат! - ответил Девдариани и бухнулся на нары.
Я и Девдариани лежим рядом. Спит он или нет, трудно понять. Руки заложены под голову, глаза прикрыты... А мне после сегодняшнего случая не спится. Хочется поговорить с кем-то. Не для того, чтобы рассказать о своих похождениях! Не дай бог! Ребят хватит удар! Да и не поверят они. Кроме того, я вообще не охотник до подобных рассказов.
Девдариани спит... Шошиа? Нет, не спит... Каждый раз после разговора с Шошиа мне хочется плакать, умереть, проклясть все человечество!.. Тигран? Тигран - форменный бандит! Каждый его рассказ, о чем бы он ни был, обязательно кончается убийством. И что удивительнее всего: убийство выглядит у него просто и обыденно, словно бы речь шла о загородной прогулке... Исидор? О, беседа с Исидором - одно удовольствие! Но он спит, храпит вовсю...
Я вздохнул и отвернулся к стене. (Проклятая лампочка! Как она действует на нервы! Никак не привыкну к ее вечному тусклому мерцанию!)
- Что с тобой, парень?
Девдариани! Значит, он все же не спит! Слава богу!
- Не спится, Лимон!
- Влюблен?
- Странная у меня натура, Лимон. Стоит мне увидеть женщину, перекинуться с ней двумя словами, и я уже влюблен!
- Несчастный ты человек!
- Хуже того: скажем, стою я на улице. Кругом кишат люди. Пройдет мимо незнакомая женщина, случайно заденет меня взглядом, и мне уже кажется, что она выбрала именно меня и чуть не готова сейчас же выйти за меня замуж или в крайнем случае переночевать со мной, если я этого захочу... Ну, скажи, разве не дурак я?
- Ты счастливый человек!
- Почему?
- Потому что чувствуешь свою глупость.