Семья давно уже состояла в колхозе, но Ерофей Кузьмич не стал упрекать ее в нарушении его наказа. За время его скитаний Андрей вытянулся, окреп, стал крупным и красивым парнем, какими всегда славился лопуховский род. Его уважали в колхозе за прямой ум, добрый нрав и трудолюбие. Он всегда с большим усердием выполнял любое дело. Все ольховцы уже привыкли считать его хозяином двора. Ерофей Кузьмич подумал, что выросший без него Андрей, пожалуй, не потерпит больше суровой отцовской власти. Но оказалось, что сын, как и прежде, тих, застенчив и добр, многое ему досталось от характера матери.
- Ну как, хозяин? - спросил Ерофей Кузьмич, осматривая в первый раз сына; стесняясь отца, тот стоял у порога с опущенной русой чубатой головой. - Как хозяйствуешь? Как работаешь? Что молчишь?
- Работаю, - несмело ответил Андрей.
Алевтина Васильевна, поглядывая на сына с гордостью, вытащила из шкафчика небольшую серенькую книжицу, в которую записывались трудодни Андрея, и положила перед мужем:
- Вот, гляди! Вот она, его работа!
Пришлось Ерофею Кузьмичу покориться жизни. Вступив в колхоз, он начал работать в нем, всем на удивление, много и старательно: надо было снискать себе у колхозников милость, заслужить их доверие и, пока не сломила старость, наверстать упущенное за годы бесцельных скитаний. И Лопуховы вскоре зажили хорошо, выравнялись со всеми, кто вступил в колхоз раньше.
Началась война. Немецко-фашистские полчища двинулись в глубь страны. Для Ерофея Кузьмича наступила пора тяжелых раздумий. Он стал молчалив и угрюм, особенно после проводов Андрея в армию. Трудно было понять, что он думает о войне. Иногда он, выслушав сводку с фронта, досадливо морщился и махал рукой:
- А-а, дурные головы! Да они что - белены объелись?
Но на другой день, прослушав новую сводку, хмурил лохматые брови и говорил вздыхая:
- Да, всё идут. Уму непостижимо! И что будет?
В начале октября немецко-фашистские войска прорвали Западный фронт на большом участке и быстро двинулись к Москве. К этому времени из Ольховки был угнан на восток весь колхозный скот. Но колхозники не спешили трогаться от родных очагов: надеялись, что враг вот-вот будет остановлен. И вдруг по всем дорогам хлынули наши отступающие войска. Тогда большинство ольховцев бросилось бежать из родной деревни.
Ерофей Кузьмич тоже засобирался было в путь, но когда взялся укладывать добро, от тяжкой боли сжалось его сердце. Разве можно было увезти все добро на одной телеге? За что ни схватись, на что ни взгляни все бросать надо: и разный столярный инструмент, и совсем новые кадки, приготовленные для солений, и улья, и выводки гусей... А наживешь ли вновь все это? Нет, Ерофей Кузьмич знал, как трудно дается в руки это добро. И он внезапно и твердо решил остаться в деревне.
- Нет, не могу! - сказал семье, хватаясь за сердце.
Сколько ни уговаривали его родные, он остался неумолим. Разругавшись со всей семьей, особенно с Марийкой, он кинулся на огород рыть яму, чтобы спрятать в ней свое добро...
IV
Женился Андрей последней весной - незадолго до войны. Для многих его женитьба на Марийке была неожиданной. Да и сам Андрей не сразу поверил в свое счастье.
Все сверстники Андрея росли отчаянными, дерзкими и шумными - от них беспокойно и радостно было в деревне. Тем более приметен был среди них тихий и застенчивый Андрей.
Как и все в Ольховке, девушки уважали Андрея. Но они, как водится, любят шутить над тихими парнями. Шутили они и над Андреем. И чаще всего подбивала их на озорство Марийка Логова - дочь вдовы Макарихи, чернявая красавица, шустрая и голосистая, как зорянка.
Она была самой приметной девушкой в Ольховке; казалось, что все ее подруги сговорились полюбовно, да и отдали ей одной большую часть своей красоты да бойкости, и она, одаренная так щедро, жила на удивление всей деревне.
Однажды поручили Андрею сделать будку для сторожа на колхозном огороде. Стояла знойная пора. Под вечер, закончив поливку гряд, к нему завернули девушки из огородной бригады. Первой к будке, в которой стучал топором Андрей, подошла Марийка; на концах ее коромысла качались полные ведра воды.
- Андрей Ерофеич! - позвала она певуче и лукаво.
Андрей выглянул из будки.
- Водицы не желаете?
- Пожалуй, отопью. Духота!
Пока Андрей, свесив чуб, пил из ведра через край, Марийка не спускала озорного взгляда с его запотевшей спины, а только разогнулся он - плеснула на него рукой из другого ведра.
- Опять за баловство! - только и успел сказать Андрей.
По знаку Марийки девушки бросились к нему со всех сторон и, прыгая и визжа, начали обливать его водой. Андрей стоял, не трогаясь с места. Мокрые волосы залепили весь его высокий лоб. Мокрая рубаха обтянула его крутые плечи и широкую грудь. В эти секунды стало особенно заметно, как много держит он в себе спокойной и, должно быть, ласковой силы. Он не обижался на девушек. Он только защищался руками, когда плескали на него водой, и смущенно просил:
- Ну, будет, будет баловать!
- Лей! - командовала Марийка.
- Девки, да будет вам!
Так и пошло с той поры: что ни день, то новые шутки.
Ерофей Кузьмич давно решил женить сына. Все его ровесники уже отгуляли свадьбы. Весь расчет был а Андрею завести семью. В армии ему служить не пришлось: перед призывом заболел, простыв на сплаве леса, получил отсрочку, да так и остался в колхозе. Но Андрей почему-то не торопился с женитьбой. Это раздражало Ерофея Кузьмича. Жизнь в колхозе шла на лад, и он по-хозяйски рассуждал: лишние руки в доме - лишнее богатство.
Но прошло лето, настала зима - пора свадеб, а сын так и не заводил разговора о женитьбе. На провесне Андрею исполнилось двадцать три года, и тут Ерофеи Кузьмич потерял терпение. Через неделю после именин он строго и решительно заявил сыну:
- Ну, Андрей, будет канитель вести! Слышишь?
- О чем это, тять?
- Еще спрашивает? Хэ! - возмутился Ерофей Кузьмич. - Женись! И весь разговор тебе!
Андрей набивал патроны - готовился к охоте на глухарей. Ответил не скоро и угрюмо:
- Погожу.
- Чего ж годить? - зашумел отец. - Ну, скажи: чего? Мать вон с ног сбилась одна! По всему дому - неуправка!
- Погожу еще.
- Тьфу! Вот наказанье мое, господи!
Сколько ни бился Ерофей Кузьмич, сын не давал согласия на женитьбу. Наконец старик понял, что тратит время зря, и решил действовать по законам старины. Как раз той порой мимо двора шел дед Силантий. Ерофей Кузьмич зазвал его в дом, озабоченно сказал:
- Важнеющее дело, дед! Нетерпящее! Девку надо высватать. Сможешь, дед? Не отвык?
Дед Силантий попридержал трясучую голову, с трудом уставил на Ерофея Кузьмича поблекшие от старости глаза.
- Девку? Сватать? Что ты, Ерофей! Засмеет же весь колхоз!
- Какой тут смех, дед? До смеху ли? Чего тут такого - сходить, к примеру, потолковать с людьми? Ты же можешь это?
- Хо, сватать! - Дед дрожал от смеха. - А сам он что ж?
- Ой, дед! - досадливо поморщился Ерофей Кузьмич. - Где ему самому жениться, что ты, господь с тобой!
- Это верно, по нонешним временам смирный у тебя парень, - согласился дед. - Такой зря не замутит воды. Да оно ведь правду сказывают: кто силен, тот драчлив не бывает. Добрый парень!
Ерофей Кузьмич только с досадой махнул на это рукой - и опять к сыну:
- Ну, сказывай, куда идти?
- Не смеши ты народ, - загремев гильзами, отозвался Андрей.
- Смех - не дым: глаза не ест! Сказывай, ну?
- Ничего не скажу...
- Ты не упрямствуй, Андрейка! - пригрозил дед Силантий, внезапно решив еще раз показать себя в забытой профессии.