Она расправила простыню, провела обеими руками по затылку, приглаживая свои бесцветные волосы, глубоко вздохнула, улыбнулась и наконец произнесла:
- Заходи.
Стоящей в коридоре Мад не оставалось ничего, кроме Как сделать шаг вперед.
Глава 7
- Садись.
Она указала ей на стул, который совсем недавно занимал доктор Бернар, но нерешительность племянницы - едва ощутимая, словно излучение, улавливаемое лишь некоторыми сверхчувствительными приборами, - заставила Жанну добавить:
- Но сначала будь добра, опусти шторы, ладно? Думаю, от яркого света у меня заболят глаза.
Это было неправдой, но Жанна знала, что Мадлен вошла в ее комнату чуть ли не как в исповедальню, и девушку лучше отделить от освещенного солнцем города. Мад снова надела черное платье; от нее пахло свежевымытым телом, ее опрятность сразу обращала на себя внимание, волосы были приглажены с особой тщательностью. Она почти не воспользовалась пудрой и совсем не накрасила губы.
Она казалась совсем юной, прямо-таки пансионеркой, если бы не округлившиеся бедра и живот, которые делали ее зрелой женщиной.
- Садись, - повторила Жанна, поскольку девушка продолжала стоять, держа руку на спинке стула.
Они молчали, но уже иначе, чем вчера вечером. На этот раз, можно сказать, они погрузились во взаимное созерцание, значительное и целомудренное, Мадлен не смотрела в глаза тетке, а остановила свой взгляд на ее руке - опухшей, посиневшей, лежащей поверх простыни; Жанна видела, как хлопают длинные ресницы девушки, и понимала, что та в конце концов вздернет подбородок, но до этого момента говорить ничего не следовало.
И действительно, племянница подняла лицо - без улыбки, без вызова, лишь с выражением усталости.
- Что вы думаете обо мне? - спросила она голосом, который только усилием воли заставила не дрожать.
- Я думаю, Мад, что в эту минуту передо мной маленькая девочка, которая отдала бы все на свете, чтобы ощутить себя чистой.
Глаза Мад округлились и наполнились влагой.
- Как вы это узнали? - едва успела она пролепетать, прежде чем рухнуть на руку своей тетки и разразиться плачем.
Время ответов еще не наступило. Да и нечего было ответить сразу; обильные горячие слезы, текущие в три ручья, были слишком драгоценными, чтобы их останавливать. Мад не отрывала лица от старой опухшей руки, сотрясения рыдающего тела передавались кровати, а Жанна свободной рукой задумчиво перебирала мягкие каштановые волосы девушки.
- По... чему... - начала было Мад, страдая от икоты, - по... чему...
Она непроизвольно улыбнулась тому, что не может нормально произносить слова, снова заплакала, но ее лицо, залитое слезами, уже было просветленным.
Понемногу она восстанавливала дыхание, но еще мучилась икотой, мешавшей говорить.
- Как глупо! Я никогда ни перед кем так не плакала.
Можно сказать, что она, глядя на свою тетку с заплывшим левым глазом, задавалась тем же или почти тем же вопросом, что и доктор Бернар. Другие тоже задавали себе этот вопрос - Луиза, Анри, даже месье Сальнав, - каждый по-своему, и все, вплоть до Дезире, были заинтригованы и поставлены в тупик.
Но старую женщину этот вопрос смешил, смешил даже больше, чем вопрос племянницы, в ответ на который она грустно и чуть таинственно улыбалась.
Мад не могла разгадать эту улыбку. Она была еще в том возрасте, когда все окружающее воспринимается лишь в преломлении к собственной персоне.
Мад не могла разгадать эту улыбку. Она была еще в том возрасте, когда все окружающее воспринимается лишь в преломлении к собственной персоне.
- Почему вы поверили в меня?
- Да потому, что я знала - ты не разочаруешь меня.
- Впервые в меня кто-то поверил. Мне всегда не доверяли. Я была еще маленькой девочкой, а мать мне постоянно говорила: "Спорю, что ты врешь!" И папа, когда у меня возникало желание приласкаться к нему, спрашивал с усмешкой: "Чего ты хочешь? Что тебе нужно? "
А вот вы ничего не сказали. Вы ничего не спрашивали. Ни в чем меня не упрекали.
- Ты этими упреками, наверное, переполнена доверху?
- Да. Как вы догадались? Вряд ли вам кто-то рассказал, потому что никто не верит, что у меня могут быть угрызения совести или вообще какие-нибудь чувства. Меня считают черствой, властолюбивой, интересующейся только собой да своими развлечениями. Особенно развлечениями, верно?
И тут раздался неприятный иронический и горький смешок, словно Мад взяла фальшивую ноту.
- Анри должен был вам рассказать о моих развлечениях, о моих грязных забавах. Вчера вечером он заявил мне, что сейчас вам все скажет, чтобы вы помешали мне уехать. Я ждала, что вы появитесь в моей комнате - разгневанная, переполненная обвинениями, будете стыдить меня за мое поведение. Однако вы ничего не сказали. Вы и сейчас мне ничего не говорите.
Да! Вы поняли, что я ощущаю себя грязной! Вот послушайте! Этим утром я так тщательно мылась, словно мне нужно было что-то стереть с себя.
Каждый раз, когда я возвращалась домой, я принимала ванну. Вы будете смеяться, но я даже мыла голову и полночи сушила волосы.
Ее речь стала более быстрой, более отрывистой; она встала и Ходила по комнате, останавливаясь, чтобы выжидательно взглянуть на тетку.
- Вы не спрашиваете, почему я поступила так?
- Нет.
- Вы и это знаете? Я вот спрашиваю себя, знаю ли я это сама, и иногда думаю, что поступила так только из желания замарать себя.
Она с раздражением оглядела стены комнаты:
- Весь этот дом, жизнь, которую здесь ведут, слова, которые произносят, все эти мелкие каждодневные заботы... В ваше время тоже было так?
- С той разницей, что мой-то отец - ты его знала, - воспитывал нас гораздо строже и мы не имели права разговаривать за едой, покидать столовую без разрешения, выходить на улицу без сопровождения прислуги. Он запрещал возражать ему и опаздывать хоть на минуту к столу. Если бы я спустилась к завтраку в тапочках и халате, то, думаю, мне могли бы надавать оплеух, но мне и в голову не могла прийти мысль попробовать. В семь тридцать утра я должна была прибрать комнату, застелить постель и быть готовой.
- Вы ушли из дома... - сказала Мад совсем тихо, робко, но так, словно это объясняло все.
- В двадцать один год.
- А до этого?
- Ждала.
- Вы никогда не позволяли себе такого, как я, до ухода?
- Нет.
- Совсем-совсем?
- Совсем-совсем.
- Почему?
- Не знаю, Мад.
- У вас не было случая?
- Такие случаи есть всегда.
- Из-за религиозности?
- В шестнадцать лет я не думала о религии.