- Но чего же?
- Да многих поступков, всей жизни - слишком долго было бы сейчас объяснять. Когда-нибудь, если у тебя еще будет желание, я тебе расскажу о ней, а сегодня расскажу лишь о самом последнем, что случилось совсем недавно, почти вчера.
В воскресенье утром одна толстая старая женщина с лунообразным лицом постучала в дверь этого дома, и, поскольку это была тетя Жанна, никто не задался вопросом, зачем она приехала.
- Это верно.
- Однако тетя Жанна, к своему стыду, приехала сюда в поисках последнего приюта, потому что она опустилась так низко, так устала и была так противна сама себе, что хотела найти лишь какой-нибудь угол, где дождалась бы своего конца.
Это был ее последний шанс, она ехала издалека - опустошенная, почти не надеясь добраться до цели своего путешествия.
В Пуатье, ожидая пересадки с поезда на поезд, твоя тетя Жанна, чтобы придать себе смелости, или, скорее, убеждая себя в этом, выпила два стаканчика коньяка в буфете - прячась, убедившись, что никто на нее не смотрит.
- Как мама.
- А впрочем, напротив этого дома, в "Золотом кольце", ей во что бы то ни стало нужно было выпить другой, потом еще один, и в воскресное утро она не пришла пораньше лишь потому, что у нее с похмелья трещала голова.
От вульгарности этих слов девушка подпрыгнула на месте.
- В Париже, где она провела только одну ночь, тетя Жанна в конце концов пошла в какой-то отвратительный бар и там за стойкой, среди мужчин, принялась пить из толстых и грязных стаканов. А до этого в Стамбуле...
- Тетя!
- Тебе нужно это выслушать, я говорю для тебя, Мад, В Стамбуле тетя Жанна занималась самым последним и грязным ремеслом, которое даже мужчины презирают и для которого они подобрали очень крепкое словцо; ремесло, за которое в большинстве стран полагается тюрьма.
- Вы...
Она ошибалась в своих подозрениях, недоверчиво глядя на толстое лицо Жанны и расплывшееся под простыней тело.
- Это не то, что ты думаешь, с улыбкой встречала клиентов, расспрашивала об их вкусах, называя вещи своими именами, с понимающей и многозначительной ухмылкой; а потом я хлопала в ладоши, как школьная учительница, и вызывала в салон группу девушек в рубашечках, а клиенты ощупывали их, словно на ярмарке.
Мадлен опустила голову, она не знала, что и сказать. Ее тетка тоже замолчала надолго, уставившись на черного голубя, который расположился на подоконнике с той стороны окна.
- Ну, теперь ты поняла?
Мад кивнула.
- Что ты поняла?
- Не знаю. Все.
- Ты еще можешь на меня смотреть?
Мад подняла глаза, но пребывала в нерешительности. Взгляд ее был серьезным и смущенным.
- Вот видишь! Ты не сможешь больше плакать у меня на руке, как сегодня утром. Но я думаю, что так будет лучше.
- Вы правильно сделали, - сказала Мад, с трудом проглотив слюну.
Чувствовалось, что она хочет оставить эту комнату, где они слишком долго были вдвоем и где открыли друг другу самые интимные тайны.
- Ты можешь спуститься вниз. Надеюсь, что нотариус не ушел. Скажи маме, что я хочу его видеть; она может подняться сюда вместе с ним.
- Да, тетя.
- Прежде чем идти, ополосни глаза холодной водой и немножко попудрись.
Надеюсь, что нотариус не ушел. Скажи маме, что я хочу его видеть; она может подняться сюда вместе с ним.
- Да, тетя.
- Прежде чем идти, ополосни глаза холодной водой и немножко попудрись. Не будешь ли ты так любезна дать мне мой одеколон?
Мад взяла флакон с маленького комодика, который стоял на том же месте, что и сорок лет назад, когда Жанне было столько же, сколько ее племяннице сейчас; Жанна не смогла удержаться, чтобы не сказать:
- Этот комод был моим, когда я была молоденькой девушкой. Это моя комната. Иди! Иди быстрей.
- Спасибо.
Ей было трудно уйти. Почти так же трудно, как и прийти сюда. Она задержалась посреди комнаты, покачивая руками, сделала на негнущихся ногах три шага к двери. Через мгновение, внезапно решившись, она развернулась, подошла к кровати и прижалась губами к толстой руке, пахнувшей одеколоном.
Из-за этого запаха Жанна чуть было не сказала: "Я тоже, как видишь, стараюсь стать чистой".
Но это прозвучало бы фальшиво. Лучше было промолчать. Шаги девушки удалялись, сначала медленно, а за тем, посредине лестницы, она вдруг принялась прыгать по ступенькам, как сделал бы любой другой в ее возрасте.
Жанна услышала, как она внизу крикнула матери, даже еще не дойдя до малой гостиной:
- Мама! Тетя Жанна просит, чтобы...
Окончания фразы слышно не было, потому что дверь закрылась.
В комнате осталась лишь толстуха Жанна, лежащая в своей постели, вся опухшая, с заплывшим, словно после удара, левым глазом, как у какой-нибудь пьянчужки, на которую родители не разрешают детям оборачиваться на улице.
В горле у нее пересохло. Ее рука, как и в поезде, машинально легла на мягкую и горячую грудь, почти над сердцем; в голову ей пришла мысль о маленьком встроенном шкафчике, где Луиза прятала бутылки, и Жанна спросила себя, не согласится ли Дезире...
Потом она укрылась простыней, забыв и о нотариусе, и обо всем прочем, от утомления закрыла глаза, и ее губы скорее обозначили, чем произнесли:
- Чистая!
Глава 8
Медленно, твердой поступью он поднимался на три-четыре ступеньки и затем останавливался, но лицо его при этом не было тревожным или искаженным, как у человека, страдающего болями в сердце, он не выглядел и запыхавшимся; у него был вид человека, который при любых обстоятельствах тщательно рассчитывает каждое свое усилие; на некоторое время он неподвижно замирал, глядя на лестничные ступеньки или стену перед собой.
Идущая за ним Луиза - такая маленькая в сравнении с его возвышающейся фигурой - удивлялась каждой такой остановке и не знала, как себя держать, но ради приличия попыталась было с ним заговорить.
- Лестница очень крутая, - с извиняющимся видом пробормотала она во время третьей остановки.
Он не обернулся, не ответил, а его спина, казалось выражала презрение к подобным пошлым и ненужным замечаниям.
В горой раз заговорить ее заставило уже собственное смущение:
- Если бы я знала, что моя невестка заболеет, я устроила бы ее на втором этаже. Она сама выбрала эту комнату.
Он опять не пошевелился. С такой скоростью они никогда не перестанут карабкаться по ступенькам. Сколько же лет может быть нотариусу Бижуа?
Поначалу Жанна думала, что это сын того Бижуа, которого она когда-то знала; в бытность ее ребенком он уже казался ей стариком, но это был не сын, а отец.