Сперва у них было только две комнаты, не считая кухни и ванной. Но им повезло: соседи переехали жить в деревню, и они смогли сделать свою квартиру довольно просторной, соединив ее с соседской.
Скорее Селерен, а не его жена придавал значение комфорту, любил массивную навощенную мебель, какую еще можно найти в провинциальных городках. За несколько лет они постепенно обставили квартиру, проделывая иной раз по пятьдесят километров, чтобы побывать на каком-нибудь аукционе.
- Это же слишком дорого, Жорж...
Почему слишком дорого? Это была их единственная роскошь. Они почти никуда не ходили, и все же им никогда не было скучно.
У каждого из детей была своя спальня рядом с комнатой Натали, которая, можно сказать, их и вырастила.
Только что она вошла к ним, нос и глаза у нее были красные.
- Поужинаете как всегда?
Обычно они садились за стол в половине восьмого, но сегодня он не мог решить, когда им есть: он пришел домой раньше обычного. В другие дни он уходил из мастерской в семь.
- Как хотите, Натали... Что делает Марлен?
- Лежит, уткнувшись носом в подушку, и, по-моему, лучше ее не трогать...
Это был сильный удар для нее... Она еще толком не осознала... Только через несколько дней она почувствует потерю...
- Мне идти завтра в лицей? - спросил Жан-Жак.
Селерен заколебался, застигнутый вопросом врасплох, но Натали тут же ответила:
- А почему нет?
- Я думал...
Многое теряло теперь для Селерена былое значение. Даже дети. Ему было стыдно даже подумать, что он не находил в детях никакого утешения.
А что касается квартиры...
Как мог он придавать такое значение обстановке, всяким безделушкам?..
Теперь они тоже ушли в небытие?
Пусто вокруг. Пусто в душе. Что они там сейчас делают с Аннет? Они ее вскрыли. Их много стоит вокруг нее. А что будет потом?
Никогда больше не сядет она в свое кресло. Никогда не услышит он ее голос, не сожмет ее маленькую нервную ручку.
Он снова закупорил бутылку, поглубже протолкнув пробку, чтобы и не пытаться ее открыть. Пил он мало, но с утра до вечера не выпускал изо рта потухшую сигарету. Сегодня он не курил с тех пор, как вместе с полицейским ушел с улицы Севинье. Он зажег сигарету, и вкус у нее был какой-то странный.
- Возьмите себя в руки, мсье... Не давайте волю чувствам, особенно при детях...
Жан-Жака в столовой уже не было. Наверное, он тоже нашел прибежище у себя в комнате?
Натали родилась в Ленинграде, называвшемся в то время Санкт-Петербургом.
Случилось это за два-три года до событий семнадцатого. Отца ее, гвардейского офицера, убили. Мать и двух теток постигла та же участь.
Гувернантке посчастливилось добраться с ребенком до Константинополя, там она зарабатывала на жизнь себе и девочке уроками музыки. Потом они приехали во Францию, в Париж, где гувернантка тоже давала уроки музыки.
Она и Натали учила музыке, но у той не было способностей. Тогда она отдала девочку в Школу изящных искусств, однако и там ее успехи были более чем скромные.
Когда гувернантка умерла, Натали было двадцать с небольшим, и она стала работать в магазине, где на нее постоянно жаловались из-за сильного акцента.
Тогда она устроилась горничной в богатую семью, жившую в предместье Сен-Жермен и владевшую замком в департаменте Ньевр и поместьем на Лазурном берегу.
Ее хозяева тоже умерли, и, переменив несколько мест, показавшихся ей непосильными, она пришла к Селеренам. И стала в некотором роде членом семьи.
- Главное, постарайтесь не думать...
Он чуть было не рассмеялся. Ему не о чем было думать. Пустота была не только вокруг, но и внутри него. Он не знал, куда себя деть. Что же он, по обыкновению, делал в это время? Ах да, в это время он еще работал у, себя в мастерской. Вокруг него были улыбающиеся люди, и ровно в семь кто-нибудь из них восклицал:
- Закрываемся!
Иной раз заходил Брассье и приносил драгоценности, которые показывал в ювелирных магазинах.
- Этот кулон продан, но они хотят еще три таких же...
Брассье совсем не был похож на него. Он, Селерен, спокойный и немного медлительный, мог часами просиживать над чертежной доской или за верстаком.
А Брассье, на два года младше его, был полон кипучей энергии, и ему не сиделось на месте.
Если сегодня вечером он заходил на улицу Севинье или хотя бы звонил туда по телефону, то был уже в курсе дела.
Селерен рухнул в кресло перед телевизором, который не был включен.
Сероватый экран казался ему чем-то несуразным.
Все было ненастоящим. Ему как будто подрубили корни.
Он встал, больше не мог сидеть. Пошел в свою спальню, в их спальню, которая теперь была только его спальней. Он прошептал:
- Аннет...
И он бросился на постель, как и его дочь.
Позже Натали пришла за ним, и он направился в столовую, где уже сидели за столом дети. Они смотрели на него, стараясь скрыть страх, потому что его поведение их пугало.
- Давайте поедим, - сказал он чересчур громко.
Он не помнил все, что он ел, помнил только, что были очень соленые сосиски.
- Пожалуй, не стоит включать телевизор? - спросила Марлен спокойно.
- Разумеется...
А почему? Он и сам этого не знал. Ему не хотелось слушать музыку, а еще меньше - чьи-то голоса.
- А теперь я вам пожелаю доброй ночи, дети... Пойду спать.
- Уже?
- А что мне еще делать?
Натали, как обычно, пришла со своей тарелкой в столовую. Она поспевала и приготовить, и накрыть на стол, и поесть вместе с ними.
- Может, приготовить вам чаю?
- Нет, спасибо. Спокойной ночи, Натали.
- Почему бы вам не принять одну из таблеток, что принимала мадам?
Аннет страдала бессонницей, и доктор Бушар, друг их семьи, прописал ей несильное снотворное.
Флакон с таблетками стоял на тумбочке в ванной, Селерен проглотил две, посмотрелся в зеркало и поразился, увидев свое измученное лицо. Казалось, из него, как из воздушного шарика, выпустили воздух, а он стал собственной тенью, не знающей, куда себя деть.
Он разделся, почистил зубы и скользнул в огромную постель, слишком просторную для него одного.
- Нет, Жорж... Не сегодня... Я так устала...
Такое бывает часто. Но почему она упорствовала в желании продолжать работать теперь, когда он более чем достаточно зарабатывал на жизнь? Другое дело, если бы она работала в какой-нибудь конторе! Так нет же.