..
Большая гостиная выглядела так лее, как и во время первого визита Мегрэ: на мольберте был виден эскиз ковровой ткани, выполненный в темно-красных тонах. На той же граммофонной пластинке отражались зеленоватые лучи света, который медленно, подобно туману, начинал проникать в комнату.
Под ногами Мегрэ вновь скрипнули ступени, когда он поднимался по лестнице на второй этаж:. Карл Андерсен лежал на кровати и тихо стонал, но, увидев комиссара, тут же замолчал, пытаясь пересилить боль. Он спросил с тревогой в голосе:
- Где Эльза?
- У себя в комнате.
- А!..
Казалось, что ответ его успокоил. Он вздохнул, потрогал рукой плечо и, наморщив лоб, произнес:
- Кажется, моя рана не смертельна...
Встречаться с ним взглядом было неловко, мешал этот искусственный, лишенный жизни глаз. Он был широко раскрыт, чист и прозрачен, но слишком велика была разница между ним и подвижными мускулами лица.
- Я не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии... Как вы считаете, заживет у меня плечо?.. Хорошего вызвали хирурга?..
Он тоже, как и мадам Мишоннэ, казался ребенком, которого мучила тревога. Взгляд у Карла был умоляющим, словно он просил о помощи. Но больше всего датчанина волновало не его физическое состояние, он переживал за свой внешний вид.
Что же касается боли, то он переносил ее очень стойко. Мегрэ, видевший две его раны, мог судить об этом как знаток.
- Скажите Эльзе...
- Что вы не желаете ее видеть?
- Нет! Лучше не надо так говорить... Скажите ей, что я здесь, я выздоровлю, что она должна верить... Повторите ей это слово: верить!
Пусть она прочтет несколько строф из Библии... Историю Иова, например...
Вам это кажется смешным, но вы, французы, не знаете Библию... Верить!..
"И я всегда буду благодарить людей своих". Это говорит сам Господь Бог... Бог будет благодарить людей своих... Скажите ей об этом!.. Или вот еще: "На небесах более радости будет..." Она поймет... И, наконец, вот это: "Праведник подвергается искушению девять раз в день..."
Зрелище было странным. Раненый Карл, лежащий в постели и страдающий от физической боли, как ни в чем не бывало цитировал двум полицейским Священное писание.
- Верить!.. Вы скажете ей это?.. Потому что не бывает случая, чтобы невиновный...
- Он нахмурил брови, удивившись улыбке, которая появилась на губах инспектора Гранжана. Тогда датчанин прошептал сквозь зубы, как бы про себя:
- Franzose!..
Французы!.. Люди неверующие, скептики, легкомысленные фрондеры, неисправимые грешники.
С видом полного разочарования он отвернулся к стене и уставился на нее единственным здоровым глазом.
- Не скажете ли ей...
Ни Мегрэ, ни Гранжан ничего не могли ей сказать, потому что войдя в комнату Эльзы, они там никого не застали.
Здесь было душно, как в теплице. В воздухе плавали густые клубы дыма.
И все пропахло женским духом, от которого закружилась бы голова не только юноши, но и у вполне зрелого мужчины!
А спальня была пуста!.. Эльза не могла бежать через окно - оно было закрыто изнутри...
Уже знакомая Мегрэ картина, в тайнике за которой должны были находиться флакон с вероналом, ключ и револьвер, по-прежнему висела на стене.
Мегрэ свирепо посмотрел на него.
В сущности, оба они были в плохом настроении, и это отразилось на их отношениях. При каждом слове они готовы были обменяться "любезностями" и дошли почти до того, чтобы возложить друг на друга ответственность за неудачу следствия.
- У вас нет табака?
Мегрэ произнес это так, как будто сказал: "Вы дурак!"
Он взял кисет из рук своего коллеги и набил трубку.
- Постойте! Не кладите его, пожалуйста, к себе в карман... - и этого оказалось достаточно, чтобы наступила разрядка. Мегрэ посмотрел на кисет, потом на своего собеседника с рыжими усами и, напрасно стараясь сдержать улыбку, пожал плечами.
Месье Дельвинь тоже улыбнулся. Они понимали друг друга. И только для формы сохраняли надутый вид.
Бельгиец первый спросил смягчившимся голосом, выдававшим его растерянность:
- Что мы теперь будем делать?
- Я знаю только то, что Графопулос убит!
- В своей комнате, в гостинице!
Это была последняя попытка уколоть.
- Да, в своей комнате, в гостинице! Будь то Женаро, Виктором, Аделью или одним из мальчишек! Ни у кого из них нет алиби. Женаро и Виктор заявляют, что они расстались на углу улицы От-Совеньер и что каждый из них пошел к себе домой. Адель утверждает, что она легла спать одна! Шабо и Дельфос ели ракушки и жареную картошку...
- Вы же в это время бегали по кабачкам.
- А вы спали!
Теперь они уже говорили почти шутливым тоном.
- Единственное, что может навести нас на след, - проворчал Мегрэ, - это что Графопулос позволил запереть себя в "Веселой мельнице" с целью украсть там что-то или убить кого-то. Когда он услышал шум, то представился мертвым, не подозревая о том, что час спустя он будет мертв и в самом деле...
В дверь настойчиво постучали, она отворилась. Вошедший инспектор объявил:
- Здесь месье Шабо; он хочет что-то сказать вам.
Спрашивает, не побеспокоит ли вас...
Мегрэ и Дельвинь посмотрели друг на друга.
- Пусть войдет!
Счетовод был взволнован. Он неловко держал свою мягкую шляпу и заколебался, увидев в кабинете Мегрэ.
- Извините меня, я...
- Вы хотите что-то мне сказать?
Шабо пришел не вовремя. Сейчас им было не до любезностей.
- То есть... простите... Я хотел от всего сердца поблагодарить...
- Ваш сын дома?
- Он вернулся час тому назад... Он сказал мне...
- Что он вам сказал?
Это было нелепо и в то же время вызывало жалость.
Месье Шабо не знал, как себя держать. Ему хотелось быть любезным, но резкие вопросы сбивали его с толку, и в конце концов он забыл приготовленную речь.
Жалкую, трогательную речь, не удавшуюся по вине слушателей.
- Он сказал мне... То есть я хотел поблагодарить вас за доброту, с которой вы... В сущности, он неплохой парень... Но дурное общество и некоторая слабость характера... Он поклялся... Его мать в постели, и у ее изголовья... Обещаю вам, месье комиссар, что отныне он не... Он невиновен, это ведь правда?..
Счетовод задыхался.