Пока Чевиот топтался на пороге, не решаясь войти, лавочник по соседству — витиеватая вывеска извещала о том, что у него оружейная лавка, — отпирал помещение. Оружейник, пожилой человек с серебряной сединой и без бакенбардов, искоса глянул на него, а затем посмотрел внимательнее.
Чевиот торопливо шагнул через порог. Толстый ковер приглушал шаги; по потолку тянулись позолоченные карнизы. По обе стороны в ряд располагались отдельные кабинки со столами. Огромное зеркало на противоположной стене в полный рост отразило его собственный образ. В боковом зеркале над камином слева он увидел двух джентльменов, которые завтракали в кабинке напротив и о чем-то спорили — тихо, но бурно. Оба завтракали в головных уборах, поэтому Чевиот тоже не снял шляпу и сел за столик ближайшей к нему кабинки.
На столе валялась маленькая измятая газета. Рядом лежало меню и стоял стаканчик с зубочистками. Чевиот схватил газету и посмотрел на дату. 30 октября 1829 года!
Газовые светильники в медных рожках горели желто-синим светом. Помимо тихих, но взволнованных голосов двух мужчин в дальней кабинке, до него не доносилось ни звука. Один отчетливо произнес:
— Долой «гнилые местечки»! Реформа, сэр! Право голоса для каждого домовладельца!
Второй ответил:
— Только никакого либерализма! Ради бога, сэр, никаких либеральных виговских штучек!
Чевиоту ужасно хотелось расспросить обо всем Флору. Но если не считать того, что он не знал, где она живет, Флора, скорее всего, возмутится и даже ужаснется его неприличному поступку, если он заявится к ней в восемь утра. Сам не зная почему, он был уверен в том, что Флоре, пусть даже и неосознанно, известно, зачем он вдруг перенесся в девятнадцатый век.
Время небеспричинно сыграло с ним шутку. Провалившись во временную дыру, он не превратился в собственного предка — в этом Чевиот был твердо уверен. Его деды и прадеды были сельскими сквайрами и жили к юго-западу от Лондона. Никто из его пращуров на протяжении восьми или девяти поколений в Лондоне не жил. Тем не менее здесь все узнают и принимают его. Леди Корк называла его «сыном Джорджа Чевиота». Но его отца звали… Как?
Чевиот не мог вспомнить. Он выпрямился и крепче сжал в руках газету. Просто глупость какая-то!
Еще вчера вечером память у него была прекрасной. Он по-прежнему видит так же ясно, как и мятую газету перед собой, страницы учебника, по которому их учили в полицейском колледже, и прекрасно помнит раздел, посвященный гладкоствольному стрелковому оружию. Некоторые из курсантов насмехались над разделом и не трудились его учить — в результате провалились на экзамене.
Перед его мысленным взором проплыли лица отца и матери. Вот простой вопрос: какова девичья фамилия матери? Он забыл.
— Что желаете, сэр? — спросил голос сбоку.
Тон был самый что ни на есть обычный, однако Чевиоту показалось, будто прогремел гром. Он поднял голову и оглядел официанта в фартуке.
— Что желаете, сэр? — повторил официант.
Чевиот заказал яичницу, окорок, тост и крепкий черный чай. Когда официант ушел, он вытер пот со лба. Кажется, память все больше и больше изменяет ему — как будто прошлое постепенно погружается в воду. Возможно ли, чтобы за несколько часов, дней или недель воды забвения сомкнулись над его воспоминаниями и он сам тоже утонул?
Чевиот закрыл глаза. В прежней жизни он жил… в квартире неподалеку от Бейкер-стрит. Уже хорошо! Адрес, номер квартиры? Чевиот напрягся, пытаясь вспомнить. Он холостяк или женат? Уж разумеется, такие вещи надо помнить. Да! Он был…
— Джек, старина! Привет! — послышался радостный, но какой-то слабый голос.
Рядом с его кабинкой, пошатываясь, стоял молодой Фредди Деббит — все же он успел основательно протрезветь.
— Так я и думал, — заявил Фредди, плюхаясь напротив, — что найду тебя здесь. Ты ведь всегда здесь завтракаешь.
Высокая бобровая шляпа Фредди со сбившимся ворсом была лихо сдвинута набок. Носик пуговкой покраснел, круглое лицо было бледным после бессонной ночи, а воротник, шейный платок и рубашка мятыми и грязными.
Чевиот в панике закрыл глаза.
— Где ты был, Фредди? — с горечью спросил он. — Разве ты… м-м-м… не исчез с остальными?
Фредди шумно выдохнул, как будто собирался выпить, но не мог.
— Некоторые, — сообщил он, — пошли к Керри, ну, ты знаешь. У нее, у Керри, есть новые поступления. Мне досталась отличная девчонка…
— Ага, понятно.
Фредди старательно избегал его взгляда.
— Послушай! — сказал он вдруг. — Я насчет вчерашнего… потому и пришел. Хотел тебя повидать, черт побери. По делу!
— По какому делу?
— Ну…
Тут подошел официант. Он уставил стол тарелками с едой, а в середине водрузил серебряный чайник, огромную чашку, блюдце и начал со звоном раскладывать столовые приборы.
— Завтракать будешь, Фредди? — спросил Чевиот.
Молодой человек вздрогнул:
— Нет, спасибо. Впрочем, погоди! Пинту кларета и печенье.
— Пинту кларета, сэр. Печенье, сэр. Слушаюсь, сэр! — Официант снова испарился.
Чевиот налил себе чаю и накинулся на еду.
— Джек!
— Что?
Фредди прочистил горло.
— Вчера ночью… Когда ты сказал, что Пег Ренфру умерла, и попросил разрешения всех нас допросить, да еще объявил во всеуслышание, что ты, мол, полицейский…
— Фредди, я должен поблагодарить тебя, леди Корк и мисс Тримейн. Но что же остальные? Они даже не удостоили меня отказом. Они игнорировали меня и постыдно бежали, словно я подонок, мусор у них под ногами!
Фредди передернуло.
— Джек, старина… черт побери! Не обижайся, но они правы.
— В чем?
— Шпионы, знаешь ли, действительно подонки общества.
— А как же полковник Роуэн, Ричард Мейн или сам мистер Пиль?
— Они дело другое. Пиль — член кабинета министров. Те двое начальники. Но рядовые шпики? — Фредди задумчиво достал из стаканчика зубочистку. — Черт побери, ты меня просто подкосил! С тем же успехом ты мог бы назваться дворником или, скажем, репортером! Они бы отнеслись к тебе лучше. А ты — шпик, мусор, шпион! Шпион не имеет права допрашивать гвардейского офицера, такого, как, например, Хогбен.
Вилка и нож замерли в руках Чевиота. Но он ничего не сказал. Он понимал, в чем его трудность. Он знал, что этот юнец, моложе его на пятнадцать или шестнадцать лет, пытается ему помочь. И он вновь приступил к еде.
— Ты! — вскричал Фредди, втыкая зубочистку в стол. — Ты шпик! Мусор! И все же… надеюсь, старина, еще не слишком поздно?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты еще не вступил в их ряды, да? Не подписал договор?
— Нет.
Бледное лицо Фредди расслабилось от облегчения; он отложил зубочистку и заговорил тише:
— Откажись, старина. Тогда все поймут, что ты просто пошутил, и посмеются над шуткой вместе с тобой.
— Шуткой?
— Ведь ты просто пошутил, верно? Брось, не продолжай. Тысяча извинений; шутка вышла удачная. Но ты должен. Если ты не… — Фредди облизал губы.
Ему было трудно, поскольку он относился к Чевиоту с благоговением, преклонялся перед его талантами и спортивными достижениями. А теперь приходилось читать ему нотацию. Чевиот вдруг понял, что в Фредди Деббите куда больше твердости и силы духа, чем казалось на первый взгляд.
— Джек! Многие из нас… да что там, мы все тебя любим! Но если ты не откажешься…
— Что будет, если я не откажусь?
— Тогда, черт возьми, мы тебя заставим!
Чевиот положил нож и вилку.
— И как же ты намерен меня заставить?
Фредди уже открыл рот, намереваясь ответить, когда вдруг к их столику подошли двое. Одним был официант — он нес Фредди на подносе кларет и тарелку с печеньем.