Неужели беглец успел добраться вплавь до одного из спусков с причала?
Капитан яростно орудовал веслами, хотя гребки делал мелкие. Полицейский в меховой шапке с кокардой, наклонясь вперед, старательно обшаривал мрак глазами.
Контуры «Полярной лилии» вырисовывались во тьме с феерической театральностью: яркие пятна, большие затененные промежутки между ними. В одном из световых кругов Петерсен различил наклоненную голову Вринса и за его спиной светлый силуэт Кати Шторм, рука которой лежала на плече молодого человека.
— Пошли назад! — проворчал он.
— Ничего не слыхать, правда? Наверняка он разом пошел ко дну.
— Вот именно — наверняка.
Полицейский не без растерянности посмотрел на капитана; он не понимал ни его раздраженного тона, ни слишком поспешных и противоречивых решений, ни порывистых жестов.
Начальник полиции примчался на машине, еле успев натянуть поверх пижамы черные брюки и шубу.
Это был худой мужчина с аристократической внешностью, двигавшийся и говоривший так, словно он не на палубе, а в гостиной.
— Мне сообщили, что совершено преступление…
Петерсен увел его к себе в каюту, предупредив полицейского в мундире:
— Мне думается, вам лучше никого не выпускать с судна.
Тон у него был безапелляционный, прямо‑таки приказной.
— Присаживайтесь, господин начальник. Попробую как можно короче ввести вас в курс дела. По расписанию мы отваливаем в два тридцать. Сейчас уже больше двух, а в двадцати пяти норвежских портах население ждет нас к определенному сроку. У меня на борту почта, продовольствие, машины, газеты… И еще, к несчастью, убитый.
Чем спокойней Петерсен становился с виду, тем сильней клокотало в нем возбуждение. Он не метался, не жестикулировал, но в голосе его слышалось глухое бешенство. Расхаживая по каюте перед сидящим начальником полиции, он изложил события, последовавшие за отплытием из Гамбурга, не забыв вкратце пересказать статью из французской газеты, по‑прежнему лежавшей на столике.
Два раза он останавливался и выбегал на палубу присмотреть за разгрузкой и поторопить людей.
— Что вы собираетесь предпринять? — поинтересовался он наконец, плюхнувшись на койку и подперев голову рукой.
Норвежское побережье представляет собой горную цепь, лишь на юге прорезанную немногочисленными шоссе. Севернее Тронхейма их уже нет, железных дорог — подавно.
Все коммуникации, почтовая связь и снабжение продовольствием обеспечиваются исключительно каботажными судами вроде «Полярной лилии».
На севере, к примеру, источников питания всего три: треска, тюленье мясо, оленина.
Стоит судам не прийти, как население окажется отрезанным от мира: сзади — непроходимые горы, спереди — волны Атлантики.
Вот почему судоходные компании получают казенную дотацию и как бы состоят на государственной службе.
Вид у начальника полиции был озабоченный.
— Вы говорите, этот Эриксен бросился в воду?
— Я сказал, что какой‑то предмет упал в воду, а мой помощник видел фигуру в сером.
— Это одно и то же.
— Если хотите…
— У остальных документы в порядке?
— Паспорта, как обычно, проверяла немецкая полиция в Гамбурге.
— Я проверю их снова. Выход вижу один — созвониться с Осло. Со столицей свяжусь минут через двадцать. За это время врач осмотрит труп, а мой специалист сфотографирует каюту и попытается снять отпечатки пальцев. Мы проведем паспортный контроль.
Кроме того, обыщем пароход сверху донизу. Для вас это составит опоздание на час, которое вы легко наверстаете. Если убийца — Эриксен, а мне кажется, есть все основания это предполагать, и если не обнаружится никаких улик против остальных пассажиров, я не имею права их задерживать.
И начальник полиции поднялся со вздохом, которым дал понять, как трудно осуществить все эти решения, кажущиеся такими простыми.
Сойдя с парохода, он еще раз напомнил полицейскому:
— Никого не выпускать!
Докеры выгружали последние ящики, а стюард глазел на них: он не знал, куда себя деть, и предпочитал мерзнуть на палубе, лишь бы не бродить в одиночестве по обезлюдевшему судну.
Автомобиль тронулся и, надсадно урча, полез в гору. А меньше чем через четверть часа полдюжины агентов в форме заполонили «Полярную лилию»: одни спустились в носовой трюм, другие — в кормовой и обшарили все закоулки, светя себе карманными фонариками.
Шутрингер в пиджаке и жокейском кепи расхаживал гимнастическим шагом по палубе: он ревниво пекся о своей физической форме.
Белл Эвйен выглядел раздосадованным; он старался оказаться поближе к капитану — видимо, хотел его расспросить.
Когда Петерсен направился на корму, где было чуточку посветлее, позади зачехленного запасного штурвала раздался шепот и сразу за ним — поцелуй.
Капитан молча сделал еще несколько шагов, различип в темноте две обнявшиеся фигуры и молочное пятно — два лица, прильнувшие губами друг к другу.
Вглядываться в них ему не понадобилось: новенькие нашивки Вринса поблескивали достаточно ярко. А на плече у него белела на фоне темной тужурки обнаженная рука Кати.
4. Два билета
Когда пассажиров и офицеров собрали в салоне, начальник полиции с изящной непринужденностью произнес короткую речь:
— Сударыня, господа, вы в курсе трагического происшествия, которым объясняется мое появление на судне. До сих пор все дает нам основания полагать, что преступника среди вас нет — он прыгнул за борт сразу по приходе в Ставангер. Правда, нам предстоит выполнить некоторые формальности, но прошу верить, что я постараюсь по возможности облегчить их для вас.
Благоволите не расценивать их как признак недоверия: они продиктованы исключительно желанием позволить «Полярной лилии» продолжить рейс. Пусть каждый вернется к себе в каюту и приготовится к визиту, который будет ему нанесен.
Другой полицейский в чине комиссара, обратившись к команде с несколькими фразами покороче, уже обыскивал койки, мешки и чемоданы матросов.
Лебедки остановились. Судно было готово отвалить — оставалось лишь получить разрешение полиции.
В каюте № 24 два эксперта зафиксировали положение тела и сделали серию снимков. Затем труп положили на носилки, спустили на берег, и они исчезли в тумане.
Трудно было проявить больше такта и разрядить атмосферу деликатнее, чем это удалось начальнику полиции. Однако даже после его речи, нет, именно после нее, лица у всех, от Эвйена до второго помощника, приняли одинаково натянутое выражение.
В конце концов, раз никто не арестован, значит, под подозрением остается каждый.
И каждый следил за собой, силясь выглядеть как можно естественнее. Особенно неловко чувствовал себя, видимо, Петерсен: начальник полиции пригласил его обойти вместе с ним каюты. Капитан потребовал начать с его собственной, сам, подавая пример, открыл чемодан, вытащил ящик маленького бюро, даже приподнял матрас.
— Ну что вы, что вы! — запротестовал начальник.
Следующую каюту занимал Эвйен, который ожидал обыска, стоя в ногах койки. Держался он, как путешественник во время таможенного досмотра. Заранее снял чемоданы с багажной сетки и отпер замки. Несколько раз пытался улыбнуться, особенно когда показывал разную неожиданную мелочь.
— Это кларнет для моего старшего — ему двенадцать… Это рабочая корзинка для моей младшей — ей семь… А это новые грампластинки — я запасаюсь ими ежегодно… Книги… Это? Жена, знаете ли, дала поручение: привезти постельную клеенку для нашего малыша.