Затем, без подготовки, Мегрэ внезапно прыгнул на застывшую фигуру, обхватил человека за шею согнутой рукой и опрокинул на спину.
Оба едва не скатились в воду и их чуть не накрыло самой высокой волной, которая докатилась до этого места.
Если этого не произошло, то лишь по чистой случайности.
Повтори они этот номер десять раз, все десять раз он должен был бы плохо кончиться.
Человек, который не видел, кто на него напал, вырывался, выскальзывал из захвата как угорь. Несмотря на то что голова у него была зажата, он извивался всем телом с такой гибкостью, что в данных обстоятельствах она казалась прямо-таки нечеловеческой.
Мегрэ отнюдь не собирался задушить его. Он просто попытался удержать его, упираясь носком в последнюю сваю.
Это и мешало обоим свалиться в воду.
Человек сопротивлялся недолго. Это была лишь непроизвольная защитная реакция зверя.
Лишь только прошел первый шок и человек узнал Мегрэ, чья голова находилась на уровне его лица, как он затих.
Он прикрыл веки в знак того, что сдается, и, когда Мегрэ освободил ему горло, неопределенно кивнул на волнующуюся массу воды и срывающимся голосом выдохнул:
- Осторожно...
- Давайте побеседуем, Ханс Йохансон, - предложил Мегрэ, держась руками за липкие водоросли, которые забивались ему под ногти.
Потом он рассказывал, что в этот самый момент собеседник мог одним ударом ноги отправить его барахтаться в море.
Это было секундным делом, но Йохансон, который пристроился на корточках около первой сваи, не воспользовался этой возможностью.
Так же чистосердечно Мегрэ признавался и в том, что в какой-то момент сам должен был ухватиться за ногу задержанного, чтобы взобраться на скалу.
Затем оба молча пустились в обратный путь. Начался прилив. Берег был всего в нескольких шагах, но из-за лужи, которая недавно доставила комиссару столько хлопот и стала с тех пор только глубже, они не могли добраться до суши.
Латыш первым ступил в воду, метра через три он поскользнулся, грохнулся в грязь и встал, отплевываясь, - вода доходила ему теперь до пояса.
Мегрэ двинулся за ним. Был момент, когда комиссар зажмурился: ему показалось, что тело его оседает под собственной тяжестью, перестает слушаться. Выбрались на каменистый берег они совершенно мокрые, вода с одежды бежала ручьями.
- Она заговорила? - спросил Латыш безжизненным голосом, в котором не было ничего, что может привязывать человека к земле.
Мегрэ имел право на ложь. Он предпочел признаться:
- Она ничего не сказала. Но я и так знаю.
Оставаться на берегу было невозможно. Под порывами ветра их одежда превратилась в ледяной компресс. Латыш первый застучал зубами. При неясном свете луны Мегрэ заметил, что у задержанного посинели губы.
Он был без усов. На Мегрэ смотрело нервное лицо Федора Юровича, псковского мальчугана, пожирающего взглядом своего брата. Но теперь в его беспокойных серых глазах появилось новое неуловимо жестокое выражение.
Повернув голову вправо, двое мужчин смотрели на утес, где виднелось несколько светящихся точек одной из них была вилла г-жи Сванн.
Когда на маяке вспыхивал огонь, этот дом, где нашли прибежище двое детей и испуганная служанка, возникал из тьмы, словно под взмахом кисти художника.
- Пойдем, - произнес Мегрэ.
- Пойдем, - произнес Мегрэ.
- В комиссариат?
В голосе Латыша слышалась покорность, граничащая с безразличием.
- Нет.
Мегрэ знал одну из портовых гостиниц под названием "У Леона". Там был вход, которым, если Мегрэ не изменяла память, пользовались только летом, да и то редкие в Фекане любители морских ванн. Эта дверь вела в зал, который переоборудовался в летнее время в столовую полулюкс.
Зимой рыбакам хватало и зала кафе, чтобы заказать там выпивку да поесть сельдей и устриц.
Мегрэ толкнул именно эту дверь. Вместе со спутником он прошел по темному залу, очутился в кухне, где при их появлении вскрикнула от ужаса невысокая служанка.
Она крикнула, не сходя с места:
- Месье Леон! Месье Леон!
- Комнату... - приказал комиссар, когда тот появился.
- Месье Мегрэ, да вы промокли! Разве вы...
- Комнату, быстро!
- В комнатах не топят, а с переносной печкой вам не согреться.
- У вас найдутся два халата?
- Конечно. Мои. Но...
Он был на три головы ниже комиссара.
- Тащите!
Они взобрались по крутой с фантастическими изгибами лестнице. Комната была чистая. Леон собственноручно закрыл ставни, предложил:
- По стаканчику грога, да? И поесть?
- Именно. Но сначала халаты.
Мегрэ снова почувствовал, что простуда берет свое. Та сторона груди, где была рана, просто онемела от холода.
Между комиссаром и его спутником за несколько минут установилась непринужденность, свойственная людям, живущим в одной комнате. Они раздевались, стоя друг против друга. В приоткрытую дверь просунулась рука Леона с двумя халатами.
- Мне тот, что побольше, - сказал комиссар.
Латыш сравнил халаты.
Протягивая один из них комиссару, он увидел намокшую повязку, и лицо его нервно передернулось.
- Это серьезно?
- На днях должны удалить два или три ребра.
Затем воцарилось молчание. Его прервал Леон, крикнувший из-за двери:
- Все в порядке?
- Входите!
Халат доставал Мегрэ только до колен, открывая мощные волосатые икры.
Латыш, худенький и болезненный, с белокурыми волосами и женственными лодыжками, походил в этом наряде на клоуна.
- Грог сейчас будет. Я прикажу высушить вашу одежду, не возражаете?
И Леон, подобрав две кучи мокрой одежды, с которой стекала вода, крикнул кому-то на лестнице:
- Эй, Анриетта, как там грог?
Затем вернулся в комнату и попросил:
- Не говорите громко. За стеной спит коммивояжер. У него поезд в пять утра.
Глава 17
Бутылка рома
Возможно, будет преувеличением утверждать, что между полицией и теми, у кого ей поручено добиться признания, часто возникают сердечные отношения.
Однако почти всегда между полицейским и преступником, если, конечно, он не тупое животное, устанавливается нечто вроде близости. Это происходит оттого, что в течение недель, а иногда и месяцев полицейский и преступник заняты только друг другом.