Кристине пришлось учиться всему - носить меха и играть в бридж, учиться искусству размещать за столом приглашенных, собирать гостей и разбивать их на группы в гостиной.
Теперь Шабо не выходил в свет. Но жена продолжала выезжать, без особого желания, может быть, лишь затем, чтобы как-то заполнить пустоту единственным доступным ей способом.
Порою, видя ее элегантность в одежде, ее заботу о лице и фигуре, ее страх перед старостью, он задавался вопросом, есть ли у нее любовники.
Он счел бы это совершенно естественным" Он чуть ли не хотел этого, может быть, желая успокоить свою совесть; но все же, стоило ему представить себе иные картины, как у него холодело сердце.
Потеряла ли она связь с детьми? Если и потеряла, то в меньшей степени, чем он; правда, детям не больно-то приятно жить с родителями, а все же ему случается видеть, как они обмениваются с матерью понимающими взглядами, точно заговорщики.
- А знаешь, па...
Это был голос Давида, и подобное вступление не сулило ничего хорошего.
- Последнее время я много размышлял...
Обе дочери, он мог бы поклясться, были в курсе дела и сидели с самым невинным видом. А что жена? Тоже в заговоре?
- У меня нет ни малейшего желания становиться врачом, адвокатом или инженером...
С наигранной бодростью Давид иронически добавил:
- Ты ведь понимаешь, что в твое время у всех честолюбивых родителей большей частью у коммерсантов, служащих, чиновников - была одна мечта: сделать своего сына врачом, судьей или адвокатом. Тебе ясно, к чему я клоню?
- Твой дед как раз был служащим, - медленно ответил Шабо, разглядывая сына с таким видом, словно собирался поставить ему диагноз.
- Знаю. А ты - врач. Вот и прекрасно. Значит, один врач в семье уже есть.
- Но я никогда не настаивал...
- Верно! Ну а если я не собираюсь быть ни врачом, ни адвокатом, ни инженером и ничем другим в том же роде, то, следовательно, нет никакой необходимости, чтобы я надрывался зря из-за выпускных экзаменов. Кому сейчас нужны экзамены на бакалавра, даже правительство уже который год собирается их отменить. Я и так отстал на год из-за того, что в тринадцать лет долго болел...
Жанина меняла приборы, и звон посуды смешивался с голосами. Давид, высказав самое трудное, сидел с красным лицом, ожидая, как отец воспримет его слова, прежде чем продолжать свою речь.
В какой-то миг показалось, что Шабо "отсутствует" и разговор на том и закончится. Но он все же спросил тем же тоном, каким обращался к ученикам:
- Что ты думаешь делать?
- Я хочу стать репортером.
Должно быть, Давид ожидал бури и растерялся, не встретив сопротивления; самообладание далось ему с трудом.
- В эту профессию лучше вступать смолоду... Конечно, далеко не сразу меня начнут посылать в Южную Америку или в Китай, не сразу доверят интервью с главами правительств... На первых порах я попробую себя в спортивной хронике... Там нужны молодые, а я довольно хорошо разбираюсь в спорте...
- Кто это вбил тебе в голову?
- Никто. Я уже давно думаю об этом.
- Ты уже обращался в редакции газет?
- Нет, я хотел предварительно поговорить с тобой, но меня обещает поддержать Карон.
- Жан-Поль сказал только..
- Жан-Поль сказал только... - вмешалась Лиза.
- Он сказал, что представит меня редактору спортивного отдела своей газеты и что в его команде всегда найдется место для толкового парня.
Что, не так?
- Так.
- Ты что, часто ходишь к Карону?
- Довольно часто. Правда, он старше меня, но он свой в доску.
- Где ты с ним познакомился?
- У нас дома.
- Вы с ним встречаетесь в городе?
- Ив городе, и у него. Отец снял для него студию у площади Звезды.
- Ты ходишь к нему вместе с сестрой?
- И с ней, и сам по себе.
Окончательно осмелев, он продолжал:
- Если я говорю с тобой об этом уже сейчас, то потому только, чтобы ты потом не разочаровывался. Меня определили в класс изучения права, может быть, из-за тебя, но с тех пор как я там, я запустил уроки, как никогда прежде. Учителя уже знают, что им со мной ничего не поделать, и притворяются, будто не видят, что на их лекциях я читаю. Если тебе, конечно, нравится, чтобы я делал вид, будто готовлюсь к экзаменам, которые даже не собираюсь сдавать...
- Замолчи, Давид, - кротко вступилась мадам Шабо.
Но мальчишка не мог больше молчать. Его понесло:
- Я знаю, что обманул твои надежды, что, может быть, делаю тебе больно, а впрочем, не понимаю - почему тебе должно быть больно? Если ты знаменитый профессор, это еще не значит, что твой сын обязан быть гением. А что касается денег, так я их у тебя не прошу. Сам как-нибудь устроюсь. И нечего требовать от меня больше, чем от моей сестры. Когда Элиана в шестнадцать лет решила заниматься на драматических курсах, ей же никто не препятствовал, а ведь...
Он прервал себя, повинуясь взгляду матери. Сейчас Элиане было девятнадцать. И если она еще не дебютировала ни в театре, ни в кино, то ей случалось исполнять второстепенные роли на телевидении.
Ну а что касается недомолвки Давида - дело ясное. Элиана не только не избегала любовных приключений со своими приятелями, но даже хвалилась, что потеряла невинность со своим преподавателем - довольно известным актером; она до сих пор была его любовницей.
- Не хочешь еще баранины?
- Спасибо.
- Можете убирать со стола, Жанина.
Шабо чувствовал в кармане тяжесть пистолета и лукаво улыбался, так как не испытывал ни малейшего желания воспользоваться им. Поведение его удивляло всех, в особенности жену.
- Когда ты бросаешь лицей?
- Думаю походить до рождественских каникул.
- Ну что ж, у тебя есть время подумать.
- Попытаюсь. Но уже все обдумано.
- В таком случае не будем больше об этом говорить.
Может быть, он поступает малодушно, но он убежден, что - бороться бесполезно. Вот и с Вивианой он не боролся. Он даже не осмелился спросить у нее, что сталось с молоденькой эльзаской, с его Плюшевым Мишкой.
Однажды она исчезла, и он ничего не сказал. Она пришла потом утром в клинику, чтобы повидать его, а он, зная, что ее к нему не допустят, не сдвинулся с места.
Наконец, она бросилась в отчаянии к его машине в тот грозовой вечер, а он захлопнул перед ней дверцу.
Он сидел за столом, и домашним казалось, что он им улыбается.