Страх охватил его - бессмысленный животный страх. Он остановился, ожидая выстрела, быстрых шагов, удара ножом - всего чего угодно, жестокого и непоправимого.
Он не подумал о своем пистолете, не сделал никакой попытки защититься. Он заранее подчинился неизбежности, примирился с фактом, как бы уже свершившимся.
Это длилось не дольше нескольких секунд - как раз столько времени потребовалось Вивиане, чтобы нагнать Шабо, посмотреть на него с удивлением и тревогой, - и тут же он заметил выходящего из зарослей садовника с каким-то дурацким орудием в руке.
Она ни о чем не спросила. А он ничего ей не объяснил.
Он так и оставил ее внизу, растерянную и недоумевающую, сел в лифт и зашел к себе в кабинет только чтобы переодеться.
Когда он открывал дверь девятой палаты, оставались ли на его лице следы пережитого волнения? Может быть, и так. Только этим и можно было объяснить то, что случилось позднее, если только не приписать все это маловероятному совпадению. Когда он вошел, мадам Рош лежала, и вид у нее был радостный, хотя и слегка возбужденный, вопреки темным кругам у глаз, что всегда бывает у рожениц после многочасовых схваток. Она поспешила сказать ему:
- Ну что, профессор, видите, как я умею держать слово?
Мадам Дуэ, стоящая у ее постели, сделала профессору знак, что пора вызывать каталку. Не успел он ответить на ее взгляд, как молодая женщина изменилась в лице. Если оно и не выражало страха, в нем ясно читалось сомнение, колебание; но все же мадам Рош попыталась сохранить шутливый тон и спросила:
- На этот раз все будет так же хорошо, как и раньше?
Он замешкался с ответом. Совсем недолго. Потому что был удивлен. Потому что спрашивал себя в этот миг, что же такое могла прочитать в его глазах мадам Рош, всегда уверенная в себе, чтобы вдруг так взволноваться, Наконец он услышал свой ответ:
- Ну конечно, почему в этот раз должно быть иначе?
- Кажется, он идет головкой, как и мои старшие.
- Знаю. Мадам Дуэ мне звонила.
Так и было. Она представила ему подробный отчет в специальной терминологии.
- Что вас беспокоит?" - настаивала она.
Он попытался рассмеяться:
- Ровно ничего! Клянусь вам, что я ничуть не обеспокоен. Видимо, я напрасно вздремнул после завтрака.
Она поверила ему и успокоилась.
- Ах, вот в чем дело! Вы совсем как мой муж...
Она оборвала себя на полуслове, потому что начались схватки, и учащенно задышала, самостоятельно применив прием обезболивания, которому обучилась еще во время первых родов.
Взглянув на будильник, она продолжила:
- Тридцать секунд... схватки короткие, но захватывают вглубь... Так я говорила, что мой муж, если поспит днем, то после этого часа два ходит как очумелый...
- Вы готовы?
Он улыбался ей. Очень важно вернуть ее доверие. С минуты на минуту, когда начнется отторжение плода, полное взаимопонимание между ними необходимо, потому что ему предстоит управлять ее условными рефлексами. На ее долю останется роль автомата, и он будет приводить этот автомат в движение с помощью ключевых слов.
- А вы не устали, профессор? Боюсь, вы в конце концов возненавидите всех нас, женщин, ведь из-за нас вы не можете жить так, как все...
Сестры доставили каталку, и он сделал им знак подождать, так как начались новые схватки.
Когда наконец ее вывозили из палаты, рука ее, которую он не выпускал из своей, была совсем влажной.
- Я сейчас же вернусь к вам. ".
Мадмуазель Бланш помогла ему приготовиться. Он старался не думать о том, что сейчас произошло, что это уже вторая накладка и оба случая связаны меж собой, хотя, казалось бы, и не имеют отношения друг к другу. Он даже не известил анестезиолога, так как не предвидел никаких осложнений, никаких неожиданностей.
Он застал свою пациентку на месте и вложил ей в руку кислородную трубку:
- Помните, как ею пользоваться?
Она кивнула, испробовала прибор, улыбнулась, но не без боязни. Через некоторое время он выпрямился и объявил ей:
- Шейка матки полностью раскрылась... Думаю, что минут через десять мы примемся за дело всерьез...
- Так скоро?
Она снова задышала, как собака после бега, уцепившись руками за металлические ручки:
- Я все хорошо делаю, профессор?
- Даже очень хорошо.
- Муж находит, что я недостаточно упражнялась...
Он хотел бы, чтобы я все это проделывала каждый вечер... Он внизу?
Шабо не видел, там ли он. Ей ответила мадам Дуэ:
- Он в зале ожидания, и с ним еще одно лицо.
- Мужчина?
- Да.
- Тогда это его брат. Они близнецы, и, можно сказать, неразлучные...
Он крупный, правда?
Она застонала, и профессор, который наблюдал за прохождением плода, подал знак. Тысячи раз в своей жизни повторял он одни и те же жесты, и четыре женщины, двигаясь вокруг него слаженно, словно в балете, знали, как реагировать на каждый из его безмолвных приказов.
- Вы готовы?
Сжав зубы, она ответила:
- Да...
- Сильней сожмите кулаки. Тяните... Внимание: вдох...
Изо всей силы она вдохнула.
- Задержите! - приказал он.
Она еле сдержалась, чтобы не закричать.
- Выдохните! Внимание... Еще раз... Расслабьтесь на минутку... А теперь вдохните!..
Казалось, он считает секунды, как на бегах:
- Задержите!
Три, четыре, пять раз... Показался ребенок...
Внезапно случилось то, чего никогда еще не случалось С Шабо, но чего он уже давно боялся, хотя и не верил, что это когда-либо произойдет: автоматизм несрабатывал.
Это длилось, вероятно, так же недолго, как приступ панического страха на лестнице, то есть всего несколько секунд; вдруг изо всех пор у него брызнул пот и заструился по лицу.
Он сознавал, что случился срыв, сбой; он выпал из действия, из ритма, и мадам Рош сразу почувствовала неладное и подняла голову, устремив на него недоуменный и тревожный взгляд:
- Что случилось? Я сделала что-нибудь не так?
- Напротив, вы все делаете как надо! Все очень хорошо. Ну, еще последнее усилие... Вдохните!..
Всю свою силу, всю волю напряг он, чтобы опять слиться с нею в одно:
- Задержите!
И снова он заколебался, не сразу вспомнив словосигнал, которого она ждала от него и которое он произносил столько раз...
- Тужьтесь! - вскричал он наконец с облегчением.