Он вошел на кухню как раз за минуту до того, как раздался выстрел, — так что полицию вызывать не пришлось.
— Боже, какая была метель! — снова заговорил Конуэй. — Ведь тогда, кажется, тоже было начало января?
— Скорее, уже февраль. Да, мы как раз собирались ехать за границу.
— Да нет, я точно помню, что январь! Мой скакун, Нед — помните моего Неда? — захромал в конце января, так это уже после всех этих событий!
— Тогда, значит, самый конец января. Надо же, как все забывается! Прошло каких-то несколько лет, и так трудно вспомнить, когда что было.
— Да, трудное дело, — согласился мистер Кин. — Разве что отыщется какое-нибудь заметное событие — для ориентира — скажем, покушение на монарха или какое-нибудь шумное дело об убийстве.
— Ну конечно! — вскричал Конуэй. — Все же случилось как раз перед делом Эпплтона!
— А не после?
— Нет-нет! Вспомните: Кейпел бывал у Эпплтонов и, кстати, гостил у них и той весной, за неделю до смерти старика. Однажды зашел о них разговор, и Дерек все удивлялся, как только его жена — такая молодая, красивая — выносит этого старого скрягу. Тогда еще не было подозрений, что она же сама его и прикончила.
— Черт, а ведь верно! Я сейчас припоминаю, как читал в газете: «Получено разрешение на эксгумацию [4] трупа», — как раз в тот злополучный день. Помню еще, голова у меня была занята этим — но только наполовину, а вторая половина все не могла опомниться от изумления: как это так — несчастный Дерек лежит там наверху совсем один, мертвый…
— Любопытная вещь, — заметил мистер Кин. — В самые критические минуты наше сознание непременно выхватывает из происходящего какую-нибудь незначительную деталь, а потом упрямо возвращается к ней снова и снова, словно она неотделима от переживаний того момента. Какой-нибудь пустяк, рисунок на обоях — а ни за что потом не выкинешь из головы.
— Интересно, что вы именно сейчас об этом заговорили, мистер Кин, — сказал Конуэй. — Мне как раз в этот момент вдруг показалось, что я снова в комнате Дерека Кейпела. Он лежит мертвый у моих ног, а за окном передо мной огромное дерево и тень от него на снегу. Вот так все и стоит перед глазами — лунный свет, снег и на снегу — тень от дерева. Ей-богу, мог бы все это нарисовать по памяти, а ведь в ту минуту я и думать не думал, что смотрю на какое-то дерево.
— Он, кажется, занимал большую комнату над парадным? — уточнил мистер Кин.
— Ну да. А дерево — это тот огромный бук, что растет у дороги на повороте к Ройстону.
Мистер Кин удовлетворенно кивнул. Мистер Саттертуэйт испытывал странное волнение. Он нисколько не сомневался, что каждое слово, каждая нотка в голосе мистера Кина исполнена тайного смысла, что он к чему-то клонит — мистер Саттертуэйт не мог еще точно определить, к чему, но ведущая роль ночного гостя в этом спектакле не вызывала сомнений.
После недолгого молчания Ившем вернулся к разговору об Эпплтонах.
— Припоминаю теперь, какой был шум вокруг этого дела. Ее ведь, кажется, оправдали? Надо же, такая интересная блондинка…
Глаза мистера Саттертуэйта, почти против его воли, обратились туда, где у перил застыла коленопреклоненная фигура. Действительно ли она сжалась, как от удара, или ему почудилось? Как почудилось, что чья-то рука плавно, как дирижерская палочка, скользнула вверх и замерла у края стола.
Послышался звон разбитого стекла. Это Алекс Портал опять собирался наполнить свою рюмку — но выронил графин.
— Ах.., простите! И как это я…
— Ничего, дружище, — прервал, его Ившем. — Пустяки. Однако любопытно: миссис Эпплтон — она ведь, помнится, тоже тогда разбила графин? Тот самый, из-под портвейна.
— Да. Старик имел обыкновение каждый вечер за ужином пить портвейн — одну рюмку, ни больше ни меньше.
А на другой день после его смерти кто-то из слуг видел, как она вынесла графин на улицу и грохнула его оземь. Ясное дело, поползли слухи. Все ведь знали, что ей за ним несладко жилось. Молва об этом распространялась все дальше и дальше — и в конце концов его родственники потребовали произвести эксгумацию. И точно, выяснилось, что старик таки был отравлен. Мышьяком, кажется?
— Нет, вроде бы стрихнином. Впрочем, мышьяком, стрихнином — не все ли равно: яд есть яд! И кроме нее, подсыпать его было некому. Миссис Эпплтон, правда, выиграла процесс. Но оправдали ее не потому, что она смогла представить убедительные доказательства своей невиновности, а скорее от недостатка улик. Повезло, одним словом. Да, тут уж не приходилось сомневаться, чьих рук это дело. А что с ней было после?
— Кажется, уехала в Канаду. А может, в Австралию? Там у нее нашелся то ли дядя, то ли еще какой родственник, предложил поселиться у него. А что ей еще оставалось делать?
Мистер Саттертуэйт никак не мог отвести взгляд от правой руки Алекса Портала, сжимающей бокал. Как он в него вцепился!
«Господи, еще немного — и он его раздавит, — подумал мистер Саттертуэйт. — Однако все это ужасно любопытно!»
Ившем поднялся налить себе виски.
— Увы, не очень-то мы подвинулись в выяснении причин самоубийства, — заметил он. — Что ж, мистер Кин, расследование можно считать неудавшимся?
Мистер Кин рассмеялся Странный это был смех, высокомерный — и вместе с тем печальный. Всем стало не по себе.
— Прошу прощения, мистер Ившем, — заговорил он, — но вы все еще живете прошлым. Вам по-прежнему мешает ваше предвзятое мнение. Я же здесь человек посторонний, почти случайный. Я вижу одни только голые факты.
— Факты? — недоумевающе переспросил Ившем.
— Ну да, факты.
— Что значит — вы видите факты?
— Это значит, что я вижу ряд последовательных событий, которые вы же мне и обрисовали, но сами не вполне уяснили себе их значение. Вернемся еще раз на десять лет назад и попробуем взглянуть на происшедшее непредвзято и без эмоций. Что же мы видим?
Мистер Кин встал и вмиг оказался где-то очень высоко, гораздо выше сидящих. Огонь взметнулся за его спиной.
— Вы ужинаете, — завораживающе-тихим голосом продолжал он. — Дерек Кейпел сообщает вам о помолвке — с Марджори Дилк, как вы подумали в тот момент, хотя сейчас уже не очень в этом уверены. Все замечают, что он необычайно возбужден — как человек, сыгравший ва-банк, который, по вашим же словам, выиграл при шансах почти нулевых. Раздается звонок в дверь. Он выходит и тут же возвращается с накопившейся за три дня почтой. Писем он не трогает, но газету, как вы сами сказали, просматривает. Прошло уже десять лет, и мы не можем теперь знать, о чем в ней говорилось — о землетрясениях ли на другом конце света или о местных политических кризисах. Нам достоверно известно содержание лишь одной маленькой заметки — а именно той, в которой сообщалось, что три дня назад Министерство внутренних дел санкционировало эксгумацию трупа мистера Эпплтона…
— Что?!
— Дерек Кейпел поднимается к себе и видно что-то из окна своей комнаты, — продолжал мистер Кин. — Со слов Ричарда Конуэя нам известно, что окно не было задернуто и что оно выходит на подъездную дорогу. Что же он увидел? Что он мог увидеть такого, что заставило его расстаться с жизнью?
— Да говорите же яснее! Что такого он мог там увидеть?
— Думаю, — отвечал мистер Кин, — что он увидел там полицейского. Того самого, который зашел сообщить насчет собаки — но Кейпел-то об этом не знал! Он просто увидел полицейского — и все.
Над залой повисла долгая пауза — словно всем требовалось время, чтобы переварить услышанное.
— Боже мой! — наконец прошептал Ившем. — Не хотите же вы сказать, что Дерек?..