- Не кто-нибудь, а только я, - заявила Кэтрин, понимая, что никогда прежде не проявляла такого высокомерия, и в то же время чувствуя свое право на это.
- Но ты бы не пошла, милочка, - возразила тетушка, - и с ним могло бог знает что случиться.
- Я не встречаюсь с ним, потому что отец мне запретил, - простодушно ответила Кэтрин.
Такое простодушие раздосадовало миссис Пенимен.
- Если бы отец запретил тебе спать, ты бы, наверное, никогда не уснула, - заметила она.
- Я вас не понимаю, тетя, - сказала Кэтрин, поглядев на нее. - Вы какая-то странная.
- Ничего, дорогая, когда-нибудь ты меня поймешь!
И миссис Пенимен вернулась к вечерней газете, - она ежедневно прочитывала номер от первой строки до последней. Читала она молча и словно отгородившись от племянницы: она твердо решила дождаться, пока Кэтрин сама попросит ее рассказать о встрече с Морисом. Но Кэтрин молчала так долго, что терпение тетки истощилось: она уже открыла было рот, намереваясь обвинить племянницу в бессердечии, когда та наконец заговорила:
- Что он сказал?
- Что готов жениться хоть сейчас, несмотря ни на что.
Кэтрин никак не отозвалась на это, и миссис Пенимен снова начала терять терпение; а потеряв его, сообщила, что Морис был очень красив, но выглядел изможденным.
- И грустным? - спросила племянница.
- У него были круги под глазами, - сказала миссис Пенимен. - Когда я с ним познакомилась, он выглядел совсем иначе. Но, пожалуй, если бы я тогда увидела его таким, как сейчас, он поразил бы меня еще сильнее. В самой удрученности его есть что-то чарующее.
Это описание показалось Кэтрин необычайно ярким, и при всем своем недовольстве теткой Кэтрин почувствовала, что оно ее завораживает.
- Где вы с ним встретились? - спросила она наконец.
- Мы встретились... мы встретились на Бауэри, в кондитерской, - сказала миссис Пенимен, полагавшая, что в таких вещах нужна некоторая конспирация.
- А где эта кондитерская? - поинтересовалась Кэтрин, немного помолчав.
- Ты хочешь пойти туда, милочка? - спросила тетя.
- Да нет же! - и Кэтрин поднялась, подошла к камину и стала глядеть на тлеющие угли.
- До чего ж ты холодна, Кэтрин! - нарушила молчание миссис Пенимен.
- Я? Холодна?
- Холодна... и суха.
Девушка быстро обернулась.
- Это он так сказал?
Миссис Пенимен выдержала паузу.
- Я передам тебе, что он сказал. Его страшит, сказал он, лишь одно что ты побоишься.
- Побоюсь? Чего?
- Отца.
Кэтрин снова обернулась к камину и через некоторое время сказала:
- Я и вправду боюсь отца.
Миссис Пенимен тотчас встала и подошла к племяннице.
- И что же - ты готова отвергнуть Мориса?
Кэтрин надолго застыла, глядя на угли; наконец она подняла глаза и посмотрела на тетку.
- Зачем вы меня все время торопите? - спросила она.
- Все время тороплю? Да я прежде и не говорила с тобой об этом!
- А по-моему, говорили, и не раз.
- Так ведь это необходимо, Кэтрин, - сказала миссис Пенимен с необычайной торжественностью. - Боюсь, что ты сама не понимаешь, как важно... - Она сделала паузу; Кэтрин не сводила с нее глаз. - ...как важно уберечь от разочарования эту прекрасную юную душу.
И миссис Пенимен вернулась в свое кресло у лампы и несколько резким жестом снова взяла в руки газету.
Кэтрин осталась стоять у камина, заложив руки за спину и глядя на тетку, которая подумала, что никогда прежде не видела племянницу такой угрюмой и сосредоточенной.
- Мне кажется, вы не понимаете... вы меня вовсе не знаете, - сказала девушка.
- И неудивительно - ты же мне совсем не доверяешь.
Кэтрин не стала защищаться от этого обвинения, и на какое-то время в комнате воцарилось молчание. Но воображение миссис Пенимен требовало пищи, и на сей раз вечерняя газета не могла его насытить.
- Если ты подчинишься отцу, побоявшись его гнева, - сказала она, - я просто не представляю, что с нами станет.
- Неужели он велел вам передать мне все это?
- Он просил меня употребить мое влияние.
- Не может быть, - сказала Кэтрин. - Я знаю, что он верит в меня.
- Как бы ему не пришлось в этом раскаяться! - миссис Пенимен прихлопнула ладонью свою газету. Она не понимала, что вдруг нашло на ее племянницу - та никогда не была такой строптивой и самоуверенной.
Между тем эти новые черты проявлялись в Кэтрин все яснее.
- Не надо вам больше встречаться с мистером Таунзендом, - сказала она. - По-моему, так нельзя.
Со всей величавостью, на какую она была способна, миссис Пенимен поднялась с места.
- Уж не ревнуешь ли ты ко мне, дитя мое? - спросила она.
- Ах, тетушка! - прошептала Кэтрин, краснея.
- Ну так не тебе учить меня, что можно и что нельзя.
Однако на сей раз Кэтрин проявила твердость.
- Обманывать нельзя, - заявила она.
- Кого-кого, а уж _тебя_ я не обманула!
- Но я дала слово отцу...
- Ну разумеется, ты дала слово отцу. А вот я ему никаких обещаний не давала.
На это Кэтрин нечего было возразить, и она промолчала.
- Я думаю, мистеру Таунзенду это тоже не нравится, - сказала она наконец.
- Не нравится встречаться со мной?
- Во всяком случае, тайно.
- Мы встретились не тайно - там полно людей.
- Но ведь место-то было тайное, где-то на Бауэри.
Миссис Пенимен скривилась.
- Мужчины это любят, - заметила она, помолчав. - Уж я-то знаю, что нравится мужчинам.
- Если бы отец узнал, ему бы это не понравилось.
- Ты, что же, собираешься рассказать ему? - поинтересовалась миссис Пенимен.
- Нет, тетушка, не собираюсь. Но прошу вас больше этого не делать.
- Другими словами, если я снова встречусь с ним, ты расскажешь отцу так прикажешь тебя понимать? Я не разделяю твоего страха перед моим братом. Я всегда умела за себя постоять. Но больше я, конечно, ничего для тебя делать не стану. Какая неблагодарность! Я знала, что тебе не свойственны душевные порывы, но считала тебя решительной натурой и объявила твоему отцу, что он в этом еще убедится. Я в тебе разочаровалась - но отец, конечно, останется доволен!
Сказав так, миссис Пенимен сдержанно кивнула племяннице и удалилась к себе.
18
Кэтрин сидела одна у камина в гостиной - видела уже больше часа, глубоко задумавшись. Поведение тети Лавинии представлялось ей неразумным и вызывающим, и, ясно понимая это, вынося миссис Пенимен этот суровый приговор, Кэтрин чувствовала себя взрослой и мудрой. Обвинение в нерешительности не обидело Кэтрин; оно ее даже не задело: девушка не знала за собой нерешительности и не расстроилась оттого, что тетя в ней разочаровалась. Отца она боготворила, и огорчить его - значило бы совершить преступление, почти как богохульствовать в храме. Однако намерения Кэтрин окрепли, и она верила, что своими молитвами очистила их от зла. Стемнело, лампа едва мерцала, но Кэтрин не замечала этого: внимание ее сосредоточилось на ее мучительном замысле. Она знала, что отец занимается в кабинете. Он провел там весь вечер, и время от времени Кэтрин прислушивалась - не выходит ли он. Она надеялась, что отец, по обыкновению, заглянет в гостиную. Наконец пробило одиннадцать, и дом погрузился в тишину. Слуги легли спать. Кэтрин встала, медленно подошла к дверям кабинета и замерла, выжидая. Затем постучала и снова замерла. Отец отозвался, но у нее не хватало мужества отворить дверь. Кэтрин сказала правду - она действительно боялась отца. А что она не знала за собой нерешительности - так это значило лишь, что себя самое она не боится. Она услышала, как отец поднялся; и вот он подошел и отворил дверь.
- Что такое? - спросил доктор. - Отчего ты стоишь тут, будто привидение?
Кэтрин ступила в комнату, но высказать то, из-за чего она пришла, ей удалось очень нескоро.