Он обошел стол и, встав у очага, где зря пропадал кабаний ливер, принялся брызгать кровью во всех собравшихся. Они приняли это безропотно, низко склонив головы. Уж не знаю, прятали они свои бесстыжие морды или преклонением голов выражали дань почтения своему вождю, но мне эта часть ритуала понравилась больше всего, поскольку дала возможность прошмыгнуть к очагу и вытащить оттуда почти не подгоревшую печень. Ихний Один там, у себя на небесах, и без этого найдет что пожрать. Так зачем же такому деликатесу пропадать зря? Впрочем, мой героический поступок нашел одобрение лишь в глазах Попова. Ваня меня и вовсе не увидел, а Рабинович, заметив мой смелый демарш, зашипел, как перегретая кофеварка:
– Фу, Мурзик. Фу, кому сказал! Положи на место. Щаз-з-з! Причем с тремя буквами "з"в конце. Положить-то печенку я положу, чтобы ты, противная морда, от меня отвязался, но вот тащить обратно я ее не буду. Пусть уж она мне сердце своим присутствием согреет, чем сгорит на радость мифическому божеству! Выплюнув печень поближе к ножке стола, я виновато посмотрел на Сеню, делая вид, что раскаиваюсь. Рабинович покачал головой.
– Совсем от рук отбился? – шепотом поинтересовался у меня хозяин. – Жратву с помойки таскаешь, словно кот шелудивый? Ох, вернемся домой, займусь я твоим воспитанием.
Ой, мать моя сучка! Устыдил и напугал. Ты сначала дорогу домой отыщи, Моисей ты наш ненаглядный, а уж потом грози своим воспитанием. И потом, печенку я не с помойки стащил, как ты изволил выразиться, а спас от безвременной кончины в огне. Так что мне за это, может быть, даже орден полагается! ..
Впрочем, Сеня мою тираду все равно не понял, так что распинался я зря. Ведь знаю, что разговаривать с людьми, что бисер перед свиньями метать, но никак от дискуссии удержаться не могу. Видимо, горбатого только могила исправит, а ведь так хочется взаимопонимания!
Вот так, размышляя о тщетности всего земного, я и пропустил начало пирушки. Очнулся от тяжких мыслей только тогда, когда вокруг меня стали мелькать чьи-то ноги, хоть и обутые в меховые ботинки, но зато без штанов, а лишь укрытые едва ниже колен платьями из грубого холста. Догадавшись, что это девушки-аборигенки начинают обносить гостей местным алкоголем, я горестно вздохнул и отодвинулся подальше под стол. Они-то, может, и не понимают, что трясут юбками над головой у самца, пусть и собачьей породы, но мне-то подсматривание, хоть и случайное, чести не делает. Все-таки я не в коровнике, как они, воспитывался!
Трое ментов пить местное пойло наотрез отказались. Жомов, недовольно посмотрев на полупустую бутылку «Абсолюта», горестно вздохнул и разлил водку поровну в три серебряные рюмки. Форсет с нескрываемым любопытством наблюдал за этими манипуляциями и, когда бутылка опустела, робко протянул к ней свою грязную лапу. Ваня инстинктивно отодвинул бутылку в сторону и вопросительно посмотрел на прадедушку российского бомжа.
– Ты че, пустые бутылки собираешь? – поинтересовался он у кенинга.
– Этот сосуд, наверное, колдовской? – задал контрвопрос сжигаемый любопытством викинг. – Не позволят ли мне могущественные ворлоки Муспелльсхейма прикоснуться к нему?
– Слушай ты, Форсет или Корсет, мне лично по хрену, – да, дети, будь вы хоть трижды Ванями Жомовыми, не пейте водку на голодный желудок! – но если ты сейчас же нормальным языком разговаривать не начнешь, я тебе мигом урок грамматики преподам. Прямо вот этим и по темечку. – Жомов сунул под нос кенингу свой кулак необъятных размеров. Тот отпрянул.
– А «нормально» – это как? – растерянно поинтересовался викинг.
– Так, чтобы всем понятно было и без этих твоих выпендрежей! – рявкнул на него Ваня. – Короче, ты понял.
– Андрюша, будь добр, сядь рядом с этим гипертрофированным имбецилом и попытайся его чем-нибудь занять. – Сеня не без усилий, но все же отодвинул клешню Жомова от носа Форсета. – Мне с кенингом кое о чем переговорить нужно.
Попов пожал плечами и поменялся местами с Рабиновичем. Чем занять Жомова, Андрюша сообразил довольно быстро, просто поднеся к носу расстроенного омоновца огромный ковш в виде дракара, наполненный до краев местным пойлом. Ваня, побрезговавший халявной выпивкой во время первого разлива, второй раз такую возможность упускать не собирался. Кривясь и морщась, он все-таки осушил емкость до дна, а потом, пожав плечами, потребовал добавки. Сеня же в это время занялся делом, для себя куда более интересным, чем бессмысленное поглощение протухшей браги.
– Этот сосуд, Форсет, действительно волшебный, – вполголоса проговорил Рабинович, придвинувшись поближе к кенингу. Все! На своего любимого конька сел. Теперь плевать моему Сене, что творится вокруг, и я со спокойной душой принялся поглощать спасенную из огня печень.
А Рабинович тем временем продолжил:
– Он принесен сюда демонами из далекой страны, где эти сосуды – большая редкость. – Во заливает! В каждом ларьке таких бутылок – хоть завались. – Он крайне удобен для переноса различных жидкостей, очень стоек к внешнему воздействию и наделяет свое содержимое волшебной силой, дающей человеку, который выпьет ее, несказанную мудрость...
Я едва не поперхнулся. Ведь придумал же, подлец, чем простака-варвара зацепить?! Ну, скажите мне на милость, много ли найдется существ, способных признать свою глупость? Вот теперь Форсет даже проверить свойства бутылки «Абсолюта» не сможет, считая, что с каждым глотком становится мудрей.
– К тому же и сделан этот сосуд из теплого льда, который и летом не тает, – закончил свою дистрибьюторскую тираду Сеня. – Что само по себе огромная ценность.
– Так мне можно сей волшебный сосуд посмотреть? – едва сдерживая дрожь нетерпения, проговорил кенинг.
– Смотри, но осторожно, – предупредил его Рабинович. – Эту емкость охраняет могущественный Демон, который разорвет каждого, кто причинит ей вред.
Или, упаси того Один, и вовсе расколет ее. Даже говорить об этом страшно!
Форсет осторожно взял бутылку двумя руками и повертел ее, осматривая со всех сторон. Сеня даже помог ему, услужливо показав, как отвинчивается пробка. А затем стеклотара пошла гулять по столам! Уж что только ни делали с ней аборигены: и нюхали, и щупали, на пламя очага сквозь нее смотрели. А один особо сообразительный тип даже попытался отгрызть кусочек. А я наблюдал за всем этим безобразием из-под стола, теперь совершенно ясно представляя, как испанские конкистадоры продавали индейцам бусы! Наконец безобразие завершилось, и бутылка вернулась к Рабиновичу.
– Что ты хочешь за сей драгоценный сосуд, благородный ворлок Сеннинг Робинсен? – алчно поинтересовался Форсет. Так и есть! До седых волос идиот дожил, а ума не нажил.
– Уж не знаю, найдется ли у тебя что-нибудь достойное этой бесценной вещи, – будто в тяжких раздумьях проговорил Сеня. – Да и жалко ее продавать. Дорога, как память о маме.
Во врет и не краснеет. Люди добрые, он же эту бутылку только сегодня увидел! Видит дог, я изо всех сил пытался помешать заключению этой сделки. Однако абориген оказался глух не только к моему лаю, но и к голосу своего разума. Если он у него вообще когда-нибудь был. В итоге после недолгого торга обе договаривающиеся стороны остановились на мере драгоценных камней, равной по объему бездонной фуражке Вани Жомова. И только после этого пьянка пошла обычным чередом с неизменными песнями и экзотическими танцами.
О последних стоит рассказать особо. Здешние виртуозы имели на вооружении какое-то подобие гуслей, барабанов из пустых пеньков и коровьих рогов.