Во-первых, она поняла, что хетты в прошлом были очень похожи на русских (это надо будет рассказать в университете). А во-вторых, стало ясно, что в скором времени странные значки, которые они с Иваном оставили на углах домов, разойдутся по городу в качестве орнаментов.
Жара была неимоверная. За неполные десять минут ожидания Маша не раз поклялась себе, что будет ходить на прогулки либо по утрам, либо по вечерам. Она посмотрела на часы на левой руке. Ровно полдень. Неужели ночной гуляка Небхеперура проспал? Вдруг у него нет брата, который разбудит его вовремя. Или он не рассказал своим родичам о чужачке, подарившей ему ценный артефакт. Но тут тяжелая рука хлопнула ее по плечу сзади. И девушка обернулась.
— Ровно в полдень, — сказал он, широко улыбаясь.
Парень не стал кутаться в серый плащ, смешные носки он тоже оставил дома. При сорокаградусной жаре и у Маши на родине никто носками не пользовался.
Ночью он показался девушке полноватым и неуклюжим, на самом же деле Небхеперура выглядел вовсе не пухленьким, скорее даже слишком худым для своего роста. Вряд ли этот стройный молодой человек когда-то страдал недоеданием, и худоба его была наследственной. Тяжелой работой он, скорее всего, не занимался: слишком хрупкой казалась его фигура по сравнению, например, с мужиками, что заказывали молоты в кузнице. Смугленький Небхеперура очень сильно отличался от остальной меднокожей толпы. Хотя да, конечно, иногда встречались люди с подобным оттенком кожи, но они чаще относились к нищенствуим слоям общества или к заморским торговцам. Он же явно был из местной знати или хотя бы из зажиточных.
Теперь Маша разглядела, что на его короткой шее висел золотой кулончик-медальон, на котором было выдавлено три иероглифа. Последний, перо с гребенкой рядом, "Амон", Маша знала из курса истории Древнего Египта. И предпоследний — тоже.
— А это "Жизнь", - сказала Маша, разглядывая талисман.
— Ты знаешь наши письмена? — удивился Небхеперура.
Письмена, ха-ха три раза, больше всего девушку интересовало другое: откуда этот парень знает русский и свободно с ней объясняется.
— Немножко, — смутилась она и провела носком по песку у основания столба. — А что там написано?
— Сам не знаю, я безграмотный. Как вижу, последние два значат: "Жизнь Амона" или "Живой Амон", без понятия, как там правильно.
Он так улыбнулся, что Маша поняла — знает он прекрасно содержание своей висюльки, только интригует, хочет, поди, чтобы чужачка выучила и третий иероглиф, который был написан на талисмане первым сверху.
Просто не мог Небхеперура быть безграмотным. Он не выглядел таковым. Как это определяется — неизвестно, просто взгляд у него слишком умный для необразованного. Может, и хотел он слиться с толпой простого люда, но у него не выходило.
— А кем безграмотные парни тут работают, раз столько золота имеют? — заигрывающе посмотрела на своего знакомого московская студентка в надежде раскусить его.
— У меня самая дурацкая работа на свете, — заявил он, лукаво улыбнувшись и подмигнув.
— Странно, в наших краях тоже, чем более дурацкая у тебя работа — тем больше за нее платят. Не шпион ли? Ну… соглядатай.
Последнее Маша добавила после того, как увидела удивленное лицо парня, вытаращившего глаза после слова "шпион".
— Может быть…
Небхеперура грустно улыбнулся и посмотрел на храм. Наверное, представил он свою новую знакомую на своем месте, и девушка поняла, что о работе с ним лучше не говорить, а то еще впадет в депрессию, и одним жизнерадостным человеком в этом городе станет меньше.
— Пойдем к Реке, чего печься на солнце как лепешки воон в той пекарне…
— Да уж, — буркнула себе под нос Маша.
А в глубине души подумала: "Только не приглашай меня туда!
Девушка вырвалась из объятий и пошла в сторону Хеопсовой набережной.
— Эй, подожди! — крикнул ей вслед Небхеперура. — Забыла, что ли, как вчера уделала меня?
Он улыбался и медленно ковылял, прихрамывая на левую ногу. И только тут Маша обратила внимание, что колено у него замотано куском ткани, из-под которой торчит большой лист какого-то растения, видимо, целебного. Она протянула ему руку, и он схватил маленькую девичью ладошку своей пятерней.
— Сильно болит? — с сочувствием спросила девушка, глядя на перемотанное колено.
— Если не сгибать… ух… то вообще, нет.
Тащить за собой хромающего человека до реки казалось далеко. Правда, Машу изредка посещала мысль, что Небхеперура просто дурит ее и притворяется сильно покалеченным. Ей казалось, что он так и ищет предлог покрепче обнять за талию, встав отдохнуть посреди дороги. Уткнувшись носом в ее плечо, он гладил ее руки. А еще сердце в его груди колотилось словно бешеное. Она чувствовала это, когда он прижимал ее к себе. Но почему-то ей не хотелось сопротивляться. Назойливого Антона, когда тот предпринял подобную попытку, она толкнула так, что тот чуть не навернулся с лестницы.
— А вот и Хапри[7] … - вытянул вперед руку Небхеперура, показывая на сверкающую от яркого солнца воду реки.
Берег Нила, а Маша эту реку привыкла называть именно так, зарос камышами на несколько метров, так что двое гуляющих пробирались к воде, раздвигая густую траву и разгоняя прячущихся в зарослях от солнца ибисов. Болот тут не было, ноги совсем не проваливались, а после камыша открывался маленький пляжик, буквально на двух-трех человек от силы, и потом начинались воды Великой реки.
— Мелочь, — оценила Маша, — Волга под Самарой и то, больше, другой берег там почти не видно, а тут… ручей какой-то.
Москва-река тогда по ее меркам, вообще, смех посреди долины. Или она просто ожидала увидеть нечто более впечатляющее. На другом берегу совсем не было ничего интересного, только коричнево-красные скальные породы, бескрайняя пустыня и несколько маленьких домиков, вестимо, там обитали парасхиты[8] . Скукота. В учебниках истории все было куда более романтично расписано: пирамиды, Долина Фараонов, владения Сета, а на самом-то деле…
— А что такое Вору-га и Сама-ра, Маш-шу?
У кеметцев не получалось почему-то произносить звук "л" и поэтому они заменяли его на близкий по звучанию "р".
— Самара — это город, где живет моя бабушка, — поведала чужестранка, — и стоит он на реке с названием Волга.
Чего и говорить, что бабушка еще не родилась, Самару — не основали, а река еще не названа Волгой. Но Маше как-то привычнее было рассказывать о далеком будущем, как о существовавшем нынче.
— А наша Хапри тоже шире. В Мемфисе, допустим, тот берег только благодаря пирамидам виден. Или хотя бы в заброшенном Ахетатоне…
— Ахетатон… — повторила студентка-искусствовед.
Это название она хорошо знала.
Ровно полгода назад, если отсчитывать относительно жизни Маши, девушка сдавала свой первый университетский экзамен. По истории. Она прекрасно помнила, как стояла у стола и водила рукой над перевернутыми билетами, не зная, какой выбрать, так как на зубок знала только половину. Ее поторапливали, и она дрожащей рукой вытянула билет: "Эхнатон и его реформа". Как Маша не любила этот вопрос!
Фараон Эхнатон, который сам себе имя сменил, решил за весь народ, что Богов не существует, а есть на свете только единственный и неповторимый Атон, солнечный диск, которому и следует поклоняться. Так началась в Древнем Египте перестройка всего, что было нажито тысячелетиями. Столицу новую возвели, Амарну, или, как называли этот город египтяне, Ахетатон, "Небосклон Атона". И богов всех старых объявили "вне закона", а тех, кто в них верил — "врагами народа".