Существа, встречающиеся ему на пути, пока он двигался внутри каменного прямоугольника, были более похожи на него, чем те, что остались снаружи. По крайней мере они не шарахались от него, не останавливались и не кричали вслед непонятные слова, как те, другие.
Он остановился перед светлым прямоугольником. Высота его равнялась его росту, а ширина превышала его ширину раза в три.
«Дверь», — всплыло в его памяти определение этого прямоугольника.
Человек толкнул дверь.
Она гулко скрипнула и подалась. Он шагнул в образовавшееся отверстие и очутился в каком-то отсеке, заполненном непонятными предметами. Ему вдруг подумалось, что весь этот каменный прямоугольник разделен внутри на подобные отсеки, как и остальные такие же каменные прямоугольники. С чего он вдруг решил, что остальные каменные прямоугольники подобны этому — высота и длина которого примерно равны, — он и сам не знал.
* * *
Капитан Ряхин поднялся из-за своего рабочего стола и в крайнем возбуждении прошелся по кабинету. Дело, о котором ему только что сообщили по телефону, представлялось очень интересным. Запутанное и непонятное, оно должно быть раскрыто, а вот когда будет раскрыто, несомненно, принесет капитану Ряхину заслуженную славу и справедливо Издаваемый почет.
Присев за стол, Ряхин подвинул себе папку с чистыми бумагами и на картонной обложке надписал аккуратным поярком:
— «Дело о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем».
Затем раскрыл папку и глубоко задумался над первым белым листом.
В дверь его кабинета постучали.
— Вследствие моего раздумья убедительно прошу не беспокоить, — не поднимая головы от бумаг, веско проговорил капитан Ряхин.
Дверь тем не менее, скрипнув, отворилась. Видно, тот кто намеревался войти в кабинет капитана, убедительной просьбы не понял. Что было, в сущности, немудрено, так как капитан Ряхин постоянно использовал в своей речи обороты и конструкции, созданные исключительно для составления милицейских протоколов. Поэтому даже сведущему в этом отношении человеку его зачастую понять было сложно. Даже молодая жена Галина поначалу удивлялась, когда вместо того, чтобы по-человечески попросить ужина, Ряхин вытягивался на кухне и, закатив глаза к потолку, вещал:
— Вследствие тяжелых умственных усилий, затраченных мною на моей повседневной деятельности, приказываю разогреть спичкой и газом кастрюлю с щами и сковородку с котлетами, предварительно нарезав на равные по весу куски половину батона белого хлеба, так как я испытываю острое чувство крайнего голода.
Вот и сейчас капитан Ряхин, строго глядя, проговорил:
— В случае непонимания рекомендую восстановить в памяти текст моего приказа, мысленно повторить его несколько раз, а затем высказать, что именно вызвало непонимание. В случае дальнейшего непонимания…
— Отставить! — прозвучало в ответ.
Капитан Ряхин поднял наконец глаза, выпустил из рук папку с делом о мертвом теле и, грохнув крышкой стола, вскочил на ноги, выпятив грудь.
— Отставить, — уже смягчаясь, повторил полковник Ухов и прикрыл за собой дверь. — Вечно ты, Виталька, гонору на себя напустишь. Сотрудник-то ты хороший, только больно много о деле думаешь. Отдыхать тебе надо чаще.
— Покой нам только снится, товарищ полковник, — строчкой из песни ответил Ряхин.
— Ну то-то… ети твою бабушку в тульский самовар… — ухмыльнулся Ухов.
Капитан Ряхин хотел было заметить полковнику, что не пристало милицейскому начальнику выражаться нецензурными выражениями, но в порядке субординации смолчал. Только два раза вне очереди моргнул своими круглыми, похожими на пуговицы глазами и едва заметно шевельнул вытянутыми по швам руками — что означало у капитана крайнюю степень возмущения.
Ухов снова усмехнулся, юмористически вытянув оседланную подковкой усиков верхнюю губу, но тут же построжел.
— Ладно, — сказал он, — тебе как передовику нашего производства поручается разобраться с одним странным заявителем. Понимаешь, утром в дежурку ворвался какой-то крендель, с ходу признался в убийстве, краже, обмане и потребовал немедленного суда, а затем приговора… И смертной казни через показательное развешивание себя на площадях столичных городов и периферии. Ты уж с ним поговори помягче. Глядишь, что-нибудь ценное вызнаешь, дело громкое раскроешь. А там уж и конец квартала близок — внеочередное повышение можешь получить или премию в размере одной второй от заработной платы.
Капитан Ряхин хотел тотчас же горячо выкрикнуть что-нибудь вроде:
— Честь служить Отечеству важнее наград! — но не выкрикнул, зная по своему горькому опыту, что подобные высказывания легко сходят с рук только общепризнанным героям, а рядовых оперативных сотрудников, не успевших еще Доказать собственную исключительность, но говорящих такие речи, почему-то не понимают. Поэтому капитан Ряхин ограничился только нейтральным:
— Служу России!
— Вот и хорошо, — кивнул полковник Ухов. — Сейчас явителя введут. Ты уж помягче с ним, — попросил напоследок полковник, направляясь к выходу, — а то он что-то больно того… ети его бабушку в тульский самовар… что-то он больно нервный.
— Служу России! — снова рявкнул капитан и встал по стойке «вольно» только тогда, когда полковник Ухов вышел, притворив за собой дверь.
В коридоре тотчас послышался гулкий бас полковника:
— Ведите к Ряхину! — и сразу после этого — бестолковый лошадиный топот и невнятные плачущие выкрики.
Отчаянно не любивший суету и неразбериху капитан Ряхин поморщился. Через секунду дверь его кабинета с треском распахнулась. Возникший на пороге встрепанный и оборванный человек тут же обрушился ниц и, дробя коленями служебный паркет, пополз к капитану.
— Отставить! — приказал изумленный Ряхин, но пришелец, кажется, не услышал его.
— Христом-богом! — заголосил стремительно приближавшийся заявитель. — Богородицей-заступницей! Молю, гражданин начальник, судите меня честным народным судом! Это я убил охранника Ленчика! Это я открыл врата ада и выпустил зомби наружу! Это я.
Капитан Ряхин указал коленопреклоненному заявителю на кресло напротив стола. Заявитель, молитвенно сложив руки, подполз к креслу, но садиться в него не стал, а униженно остановился рядом.
— Фамилия? — строго спросил капитан.
— Семенов — моя фамилия, — блуждая безумными глазами по кабинету, проговорил заявитель. — Сторож я. В клинической больнице номер один сторожем работал.
«Ага, — мысленно проговорил Ряхин. — Звонок, который мне был из больницы номер один, прямым совпадением совпадает с визитом заявителя».
— Сторож Семенов, — вслух сказал капитан. — Вы сегодня утром сбежали с поста, своим внешним видом поставив персонал клинической больницы номер один в состояние недоумения. Нам все известно. Так какие показания вы хотите дать по поводу незаконного открытия ворот?
— Каких ворот? — прохрипел сторож Семенов.
— Только что вы заявили, что, будучи сторожем в больнице номер один у ворот ада, вы по преступной халатности не закрыли вышеозначенные ворота, что привело к гибели охранника Ленчика, — напомнил капитан недавнее высказывание сторожа.
— Врата ада! — взвыл сторож и, вскинув руки, несколько раз тяжко бухнулся лбом в паркет. — Мир вечной скорби и зубовного скрежета огненной рекой входит в наш город! Зомби и вурдалаки ползут по обагренной кровью земле. Гражданин начальник! Я из больницы сразу в церковь побежал и причастился.