Король был необычайно весел. Двор наблюдал за ним с интересом и держал пари относительного того, когда появятся подтверждения недавно приобретенных мужских достоинств короля. Прованский и его жена пытались скрыть свою досаду. Я знала, что Артуа злонамеренно пытался спровоцировать Прованского, бросая за нашими спинами шутливые замечания по поводу недавно появившейся у короля удали.
Наши жизни, несомненно, находились во власти тех, кто окружал нас. Мы не могли найти уединения. Все замечали, что по утрам я выгляжу усталой. Это вызывало хихиканье, и за нами украдкой наблюдали. Все вокруг нас были начеку.
Но меня это не волновало.
Я мечтала о том дне, когда смогу объявить, что вскоре стану матерью.
Появление на свет Королевской Мадам
Дорогая матушка! Моим первым побуждением было сообщить вам о своих надеждах. Сожалею, что не последовала ему еще несколько недель назад. Меня останавливала мысль о том, как вы будете опечалены, если вдруг мои надежды окажутся ложными…
Мария Антуанетта — Марии Терезии
…Поток назойливо любопытных людей, устремившийся в комнату, был такой большой и шумный, что этот натиск чуть не смёл королеву. В течение ночи король принял меры предосторожности, повесив вокруг кровати Ее Величества ширмы из огромных гобеленов, укрепленных веревками. Если бы не эта предусмотрительность, гобелены, по всей вероятности, были бы сброшены прямо на нее. Окна были законопачены. Король распахнул их с огромной силой, которую придала ему в тот момент его любовь к королеве.
Мемуары мадам Кампан
У нас должен быть дофин! Нам нужен дофин, наследник престола.
Мар ия Терезия — Марии Антуанетте
Каждый день я думала о своих новых надеждах. Я мечтала о том, чтобы у меня поскорее появились признаки беременности, изо всех сил старалась выполнять инструкции Иосифа и думала о том, что может понравиться моему мужу. Он был так же внимателен ко мне, как я — к нему. По крайней мере, оба мы желали одного и того же. Я мечтала о моем собственном маленьком дофине. Когда он у меня будет, мне больше нечего будет желать от жизни. Мое желание иметь ребенка было жгучим.
В августе я устроила в Трианоне праздник, распорядившись в саду расставить палатки и устроить там ярмарку, а также разрешив хозяевам магазинчиков из Парижа привезти в сад свои палатки. Сама я исполняла роль limonadiere[85]. Моя одежда представляла собой костюм официантки из восхитительного муслина, украшенный кружевами и сшитый для меня специально по этому случаю вечно услужливой Розой Бертен. Все заявляли, что еще никогда не видели такой очаровательной limonadiere, и спешили ко мне, чтобы я их обслужила. Мы с моими фрейлинами нашли, что продавать лимонад — величайшее удовольствие на свете. Король все время был рядом со мной, и все заметили, с какой нежностью мы относимся друг к другу.
В течение всего этого года я мечтала о материнстве, но так ничего и не произошло. Меня уже начали посещать сомнения, случится ли это когда-нибудь вообще. Каждое утро ко мне приводили маленького Армана. Я была в восторге от него. Малыш очень полюбил меня, и его большие голубые глаза становились такими печальными, когда мне приходилось оставлять его! И все-таки он заставлял меня еще острее, чем когда-либо, испытывать желание иметь своего собственного ребенка.
Когда год подошел к концу, я стала с унынием задумываться о том, что, хотя мои интимные отношения с мужем наконец наладились, возможно, наш брак все же так и останется бесплодным.
Я была в отчаянии и, чтобы утешиться, стала искать прежние удовольствия. Артуа всегда был рядом. Он сказал, что намерен вывести меня из моего мрачного настроения и сделать так, чтобы я снова наслаждалась жизнью. Он предложил переодеться и поехать на бал в Оперу.
Было время карнавалов, и мне очень хотелось поехать на бал. Но, когда муж спросил меня, собираюсь ли я ехать, я ответила отрицательно, полагая, что он предпочел бы, чтобы я туда не ездила. Он поспешно заявил, что и не думает удерживать меня от развлечений и что я могу ездить на балы, если меня будет сопровождать граф Прованский. Итак, я снова начала танцевать. Кроме того, я возобновила свои посещения апартаментов принцессы де Гемене и много играла. Предостережения Иосифа были забыты, и я вернулась к своим старым дурным привычкам.
Мы играли и много шутили. Артуа всегда над всеми подшучивал, и тогда мы с принцем де Линем решили, в свою очередь, тоже подшутить над ним. Мы часто слушали музыку в оранжерее. Там, в находящейся на большой высоте нише в стене, стоял бюст Людовика XIV. Когда концерт кончался и мы выходили из оранжереи, Артуа каждый раз низко кланялся статуе и кричал: «Добрый вечер, дедушка!» Я представляла себе, в каком он будет шоке, если статуя вдруг ответит ему, поэтому договорилась с принцем де Линем, что мы достанем приставную лестницу, а он влезет по ней наверх, к статуе. Потом мы уберем лестницу, и принц сверху ответит на приветствие Артуа низким замогильным голосом.
Мы покатывались со смеху, думая о том, как испуган будет Артуа. Он подумает, что своими легкомысленными шутками вызвал дух своего великого и грозного предка.
Однако принц в самый последний момент отказался участвовать в нашем предприятии. Дело в том, что один из его друзей сказал ему, что кое-кто решил зайти с этой шуткой еще дальше, решив не приносить обратно лестницу, так что де Линь, возможно, не сможет сразу спуститься вниз и тоже окажется в смешном положении.
Принц не испытывал особого желания провести ночь в оранжерее наверху, рядом с бюстом Людовика XIV, таким образом, наша шутка не удалась. Но все это весьма наглядно показывает, какой образ жизни мы в то время вели.
И вот, когда я уже была в полном отчаянии, думая, что у меня никогда не будет ребенка, я вдруг, к своей великой радости, поняла, что, кажется, беременна. Я была так взволнована, что почти не занималась своими обычными делами. Опасаясь, что мои предположения могут оказаться ошибочными, я решила никому ничего не говорить до тех пор, пока не буду совершенно уверена в этом. Вначале все наблюдали за мной в ожидании, но теперь уже перестали ждать, и меня это очень радовало.
Мне ничего не хотелось делать, только мечтать о своем ребенке. Я притворялась больной — будто бы у меня была очередная «нервная аффектация», — чтобы можно было побыть одной и отдаться этим сладостным мечтам.
— Мсье дофин! — повторяла я про себя по сто раз в день.
Я внимательно изучала свое тело, но пока не было заметно никаких изменений. Я была очень осторожна, залезая в ванну и вылезая из нее, чтобы не поскользнуться. Моя ванна была выполнена в форме деревянного башмака. Садясь в нее, я из скромности надевала длинный фланелевый халат и застегивала его на все пуговицы до самой шеи. А когда я вылезала из ванны, то просила одну из двух женщин, прислуживавших мне во время мытья, загородить меня покрывалом, чтобы меня не могли увидеть слуги. Я чувствовала, что теперь это было вдвойне необходимо, хотя мое тело ни капельки не изменилось.
Проходили недели, а я все еще хранила свою тайну. Наконец я окончательно убедилась, что беременна. Я была уверена в этом потому, что чувствовала, как ребенок шевелится у меня внутри.
Мой муж должен был первым узнать об этом. Я была настолько взволнована, что не знала, как сказать ему об этом, потому что была уверена, что он тоже будет переполнен чувствами. Разве он не желал этого так же сильно, как я?
Я пришла в его апартаменты, смеясь и плача одновременно.
Увидев меня, он поднялся и с выражением страшной тревоги на лице пошел мне навстречу.
Смеясь, я воскликнула:
— Сир, я пришла к вам, чтобы подать жалобу на одного из ваших подданных.
Он был испуган.
— Что случилось?
— Он ударил меня ногой.
— Ударил ногой?!
Негодование и ужас.
Я разразилась смехом.
— Да, внутри моего собственного живота, — сказала я. — Он еще совсем юный, так что я надеюсь, что вы, Ваше Величество, не будете к нему слишком строги.
Он взглянул на меня, и на его лице появилось изумление. На самом деле ребенок еще не бил ножками — он был еще слишком мал. Возможно, я только воображала, что чувствую его движения, потому что так сильно желала его появления.
— Возможно ли это? — прошептал мой муж.
Я кивнула. Тогда он обнял меня, и мы стояли, обнявшись, в течение нескольких минут.
Как же мы были счастливы! Мы оба плакали.
Я писала матушке:
«Дорогая матушка! Моим первым побуждением было сообщить вам о своих надеждах. Сожалею, что не последовала ему еще несколько недель назад. Меня останавливала мысль о том, как вы будете опечалены, если вдруг мои надежды окажутся ложными…»
Мне уже больше не хотелось танцевать. Ведь это могло принести вред ребенку. Мне хотелось только сидеть и мечтать.
Я снова написала матушке:
«Иногда еще бывают минуты, когда я думаю, что это всего лишь мечта. Но она продолжается, и думаю, что уже можно не сомневаться…»
Была ли я когда-нибудь так счастлива? Нет, не думаю. Ребенок… мой, мой собственный!
Я была немного рассеянна, когда Арман приходил посидеть на моей кровати, и словно не видела его. У меня перед глазами был другой ребенок. Мой собственный… Мой маленький дофин.
Я часто писала матушке обо всех моих надеждах, о том, как собираюсь заботиться о моем маленьком дофине, что я готовлю для него. Я стала больше заботиться о себе, часто спокойно прогуливалась по садам Версаля и Трианона, любила сидеть и беседовать в маленьких апартаментах, слушая тихую музыку и занимаясь рукоделием, придумывала наряды для своего малыша. Мне хотелось так много сделать для него самой! Я не могла дождаться, когда же он наконец родится.
Я писала матушке:
«Теперь детей воспитывают гораздо более свободно. Их не следует пеленать и надо либо держать в легкой колыбельке, либо носить на руках. Я узнала, что они как можно раньше должны начать бывать на улице, чтобы постепенно привыкать к свежему воздуху, и так до тех пор, пока не станут проводить на улице почти весь день. Думаю, это полезно для их здоровья. Я устроила так, что мой малыш будет лежать в нижнем этаже, и невысокая ограда будет отделять его от остальной части террасы. Благодаря этому он рано научится ходить…»
Как страстно я желала, чтобы он уже был со мной! Я была нетерпелива в своем ожидании.
Неудобства, связанные с беременностью, нисколько не беспокоили меня. Я даже радовалась им. Мне никогда не надоедало говорить о детях. Я собирала вокруг себя людей, у которых уже были дети, чтобы они могли поделиться со мной своим опытом.
Но каким же долгим казалось мне ожидание! Оно начинало утомлять меня. Иногда я даже чувствовала, что уже устала от постоянного желания поскорее родить ребенка.
Мой малыш должен был родиться в декабре, и лето казалось мне бесконечным. Потом произошло одно странное событие, которое на короткое время даже заставило меня меньше думать о моем будущем ребенке.
Был август. Я находилась в переполненном салоне вместе со своим мужем, деверями и невестками и уже начала чувствовать усталость. Я знала, что стоит мне только поймать взгляд Луи, и он сразу же распустит собрание. Муж всегда был озабочен моим здоровьем и беспокоился, как и я, о том, чтобы не подвергать опасности ребенка.
Как раз в этот момент это и произошло. Он стоял совсем близко от нас. Ни мой муж, ни его братья не знали этого человека. Зато я его сразу узнала. Стоило мне только бросить один взгляд на это необычное и прекрасное лицо, на этот контраст белокурых волос и темных глаз, и я словно перенеслась в прошлое, на тот бал в Опере, на котором я, тогда еще дофина, танцевала в маске… до тех пор, пока не выдала себя.
— Ах! — импульсивно воскликнула я. — Здесь мой старый знакомый!
— Мадам!
Он стоял передо мной, низко склонившись к моей руке. Я почувствовала, как его губы коснулись моих пальцев. Я была счастлива.
— Граф де Ферсен! — необдуманно воскликнула я.
Он был в восторге от того, что я помню его. Все остальные пристально наблюдали за мной. Но разве они не делали этого всегда? Они были поражены и, конечно, не хотели ничего пропустить.
Он немного изменился с тех пор, как я видела его. Но ведь и я тоже изменилась. Мы оба стали более зрелыми. Я попросила графа рассказать мне о том, что произошло с ним после того бала в Опере.
Он поведал мне о том, что побывал в Англии, а потом — в северной Франции и в Голландии, прежде чем вернуться в замок Лёфштадт, свой дом в Швеции.
— И вы, конечно, были счастливы вернуться домой?
Он улыбнулся. У него была самая очаровательная улыбка, которую мне приходилось видеть.
— Шведский двор показался мне немного скучным после французского.
Мне было приятно слышать это. Я любила комплименты.
— Но ведь это ваш дом! — напомнила я ему.
— Я так долго не был там… Брюссель, Берлин, Рим, Лондон, Париж… Особенно Париж!
— Я рада, что наша столица понравилась вам.
Он бросил на меня долгий взгляд и произнес:
— Здесь есть что-то такое, что… очаровывает меня.
Я была взволнована. Я знала, что он имеет в виду.
— У вас ведь есть семья… Ваша семья большая?
— Младший брат и три сестры, но их никогда не было дома. У них есть должности при дворе.
— Да, конечно! Но я знаю, что это значит — жить в большой семье и оставить ее.
Я не осмелилась говорить с ним дольше, потому что на нас уже обратили внимание. Он и сам провел достаточно много времени при дворе, чтобы заметить это.
Я сказала ему с заговорщицким видом:
— Мы еще поговорим с вами!
И отпустила его. Он поклонился, а я повернулась к моей невестке, стоявшей рядом со мной. Мария Жозефа всегда была рядом в такие моменты, и я была уверена, что она слышала каждое слово.
Что за странные это были дни! Не думаю, чтобы когда-нибудь за всю свою жизнь я была так счастлива. Я просыпалась среди ночи и клала руки на свое тело, чтобы ощутить ребенка. Я представляла себе, как мой мальчик лежит у меня на руках или как я учу его ходить и говорить «мама».
Потом я начинала думать о графе Акселе де Ферсене, о его необычайно красивом лице и пылающих глазах. Конечно, я была счастлива! Я еще никогда прежде не вынашивала ребенка и никогда прежде не знала мужчину, с которым чувствовала бы себя полностью умиротворенной. У меня появились странные мысли — как, возможно, у всех женщин во время беременности. Мне хотелось жить в маленьком домике с таким мужем, как Аксель де Ферсен, и с малышами, с целой кучей малышей! Думаю, что, если бы у меня было все это, я больше ничего не желала бы. Что мне азартные игры, танцы, розыгрыши, восхитительные шелка и парча, фантастические прически, бриллианты… даже корона… Что значит все это в сравнении с такой вот простой жизнью, полной удовлетворения?
Сейчас я могу быть честной сама с собой и сказать, что, если бы у меня было все это, я действительно, наверное, была бы по-настоящему счастлива. Теперь я понимаю, что я всего лишь обычная женщина, не отличающаяся ни особым умом, ни хитростью, сентиментальная женщина, которая больше всего на свете желала быть матерью.
Но мне досталась совершенно не подходящая для меня роль — роль королевы.
Мне было приятно узнавать все больше и больше об Акселе де Ферсене. Меня восхищала его любовь к музыке. Я посылала ему приглашения на концерты. Иногда приглашала его в компанию нескольких моих близких друзей, где сама играла на клавесине и иногда пела. Я не обладала очень хорошим голосом, но он был довольно приятным, и, когда я пела, все искренне аплодировали мне. Но пела я только для него одного. Мы никогда не имели возможности остаться наедине, ведь за нами постоянно наблюдали. Я помнила о предостережениях моего брата Иосифа относительно моей невестки Марии Жозефы. Он говорил, что она совсем не похожа на пьемонтку. Не сомневаюсь, что она постоянно посылала кого-нибудь шпионить за мной. Она была завистливой женщиной. Прованс не мог иметь детей. Единственной и его, и ее надеждой было то, что я умру бездетной и освобожу для них путь к трону. И вот теперь я была беременна. У нас могло быть еще много детей, раз мы доказали, что способны иметь их. И граф Прованский вместе со своей женой, естественно, были безутешны.