Я помнила о том, что, когда уезжали тетушки, толпа окружила их экипаж и люди стали спорить, позволить им уехать или нет. Поэтому я сказала, что мы не должны допустить, чтобы всем стало известно о нашем отъезде. Но все равно необходимо было сделать некоторые приготовления, и члены моего близкого окружения знали о них.
Я полностью доверяла им, хотя среди них была одна вновь прибывшая особа по имени мадам Рошрей, о которой я знала очень мало. Но мне ее рекомендовали, и мне никогда и в голову не приходило сомневаться в том, что на нее можно положиться.
Приготовления были завершены. Уже почти наступила Пасха. Экипажи стояли во внутреннем дворе, и мы уже были готовы ехать. Но как только мы начали выезжать, как тотчас же обнаружили, что нас окружила чернь. Это была толпа того же сорта, как та, которая привезла нас из Версаля в Париж. От ужаса мне стало дурно. Мой сын отвернулся от окна кареты, и я обняла его, чтобы утешить.
Послышались оскорбления — грубые непристойности.
— Наш маленький папа должен остаться со своими детьми! — вопила толпа.
Подошел Лафайетт с солдатами. Он приказал толпе отступить и дать королевскому экипажу проехать. Но над ним стали насмехаться и швырять в него грязью. Я инстинктивно почувствовала, что это было еще одно организованное восстание.
— Вы ведете себя как враги конституции! — закричал Лафайетт. — Не позволяя королю уехать, вы делаете из него пленника и отменяете декреты, которые он утвердил!
Но они не слушали никаких доводов. Какое влияние могли оказать на них доводы? Они собрались вместе с определенной целью. Им заплатили за то, что они делали.
Они со злобой заглядывали в окна кареты. Когда король попытался заговорить, они закричали на него: «Жирная свинья!»
Я не могла удержаться, чтобы не выказать им своего пренебрежения. Этого я никогда не умела скрывать. Мои взгляды выдавали то презрение, которое я испытывала к этим людям.
— Посмотрите на нее! Неужели мы позволим этой шлюхе диктовать нам свою волю? — кричали они.
Лафайетт подъехал к экипажу.
— Сир, даете ли вы мне приказ стрелять по толпе? — спросил он.
— Я никогда не позволю этого! — воскликнул Луи. — Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась хоть одна капля крови. Мы вернемся в Тюильри!
Итак, экипажи развернулись, и под крики и насмешки мы поехали обратно.
Когда мы вышли из экипажа, Луи сказал со вздохом:
— Ты засвидетельствуешь, что отныне мы не свободны!
Я была несчастна. Когда мы вошли в роковой дворец, я сказала мужу:
— На самом деле мы — пленники. Они решили, что мы никогда не покинем Тюильри!
В Варенн!
Вы что, слабоумные, что не предпринимаете никаких шагов, чтобы предотвратить бегство королевской семьи? Парижане, как же вы глупы! Я уже устал снова и снова повторять вам, что вы должны держать короля и дофина в надежных руках, что вы должны посадить под замок австрийку…
Марат в «L'ami du Peuple»[140]
11 июня. Лафайетт приказал, чтобы посты были удвоены и все экипажи обыскивались.
18 июня. С королевой с 2.30 до 6.
19 июня. С королем. Оставался во дворце с одиннадцати часов до полуночи.
20 июня. Попрощавшись со мной, король сказал: «Мсье де Ферсен, что бы ни случилось, я никогда не забуду обо всем, что вы сделали для меня!» Королева много плакала. В шесть часов я покинул ее… Вернулся домой. В восемь я написал королеве, чтобы изменить место встречи с женщинами, которые будут ждать их, и попросить их сообщить мне о точном времени через охранников…
Дневник графа де Ферсена
Людовик отрекся от монархии. Отныне Людовик для нас — ничто. Теперь мы свободны, и у нас нет короля. Остается подумать, стоит ли нам назначать другого.
Резолюция, принятая якобинским клубом после бегства королевской семьи
Сир, ваше величество знает о моей преданности вам. Но я не оставил вас в неведении относительно того, что, если вы отделите ваше дело от дела народа, я останусь на стороне народа.
Лафайетт — Людовику XVI
Когда Аксель узнал о том, что нас вернули обратно в Тюильри, он поехал прямо в Париж из Отея, небольшого селения поблизости от Сен-Клу, куда он приехал с намерением оставаться там до тех пор, пока мы будем жить в замке. Он был глубоко обеспокоен, убежденный, что мы подвергаемся большой опасности.
Я провела его к мужу, который выслушал то, что он хотел ему сказать. Подталкиваемый воспоминаниями о наглости толпы, Луи был готов согласиться на то, что мы должны обдумать план бегства.
Артуа и принц де Конде, которые благополучно достигли границы, еще осложняли ситуацию тем, что слишком свободно говорили о своих попытках выставить против революционеров армию. Они путешествовали от одного иностранного двора к другому, пытаясь убедить правителей развязать войну против французского народа и вынудить его восстановить монархию.
Мой брат Леопольд знал об этом. Он писал Мерси:
«Граф д’Артуа мало беспокоится о своем брате и моей сестре. Он игнорирует опасность, которой подвергают их его план и его попытки».
Мерси побуждал меня убедить короля рассмотреть также возможность бегства. Мы должны бежать из Парижа. Король должен поднять лояльные войска и с помощью силы или угроз взять то, что было у него отнято. Луи начал осознавать, что это было необходимо. Но теперь было уже слишком поздно. Ведь Мирабо был мертв, а Мирабо был единственным человеком, который мог справиться с этой задачей.
Однако у нас все еще оставались друзья. Наконец мы убедили Луи, что бегство совершенно необходимо.
Аксель просил, чтобы ему поручили руководить подготовкой. Он начнет приготовления немедленно. Прежде всего нужно было заказать экипаж — дорожную карету, пригодную для бегства.
Он был постоянным гостем в Тюильри, и чтобы это не привлекало слишком большого внимания, иногда приходил туда переодетым. Я никогда не знала наверняка, придет ли он одетый как лакей, или как кучер, или же будет слегка сгорбленным, словно престарелый дворянин.
Это действовало возбуждающе. Я уже давно не чувствовала себя такой доброй. Аксель обладал неистовой решимостью успешно выполнить наш план.
— Я увезу тебя, и ты будешь в безопасности! — говорил он мне.
Он говорил мне о дорожной карете, изготовление которой должно было стать очень дорогостоящим делом.
— Подойдет только самая лучшая! — заявлял он.
Чтобы достать денег, он заложил кое-какое имущество в Швеции. Как чудесно было быть так сильно любимой! Его план состоял в том, что вместе с нами должно было уехать как можно меньше людей. Мадам де Турзель предстояло поехать тоже, потому что дети будут нуждаться в ее присмотре. Поэтому, согласно плану Акселя, мадам де Турзель должна была выступать в роли русской дамы, мадам де Корфф, путешествующей со своими детьми, их гувернанткой и одним лакеем, а также с тремя служанками, одной из которых должна была стать мадам Элизабет. Я должна была быть гувернанткой, мадам Роше. Он приобрел паспорт на имя мадам де Корфф. Мы знали, что можем положиться на мадам де Турзель и что она сможет сыграть свою роль.
Дни пробегали быстро. Мы были очень взволнованы. Даже Луи был захвачен этим. Он с нетерпением ждал, когда начнется наш побег. Аксель сказал, что у нас не должно быть никаких помех. Все должно быть спланировано до мельчайших деталей, и мы нигде не должны ошибиться. Самым трудным этапом будет выезд из Парижа. Это будет самый опасный момент. Аксель сам собирался выступать в роли кучера и управлять каретой. По его словам, все зависело от того, успеем ли мы отъехать на как можно большее расстояние от Парижа, прежде чем наше бегство будет замечено.
Граф Прованский, который должен был бежать вместе с нами, заметил, что такая роскошная карета может привлечь внимание. Но Аксель напомнил ему, что нам предстояло путешествовать в ней много миль. Это будет нелегкое путешествие, и королева не сможет вынести многочасовой поездки в экипаже с плохими рессорами. Граф Прованский пожал плечами и сказал, что приобретет собственный экипаж для себя и своей жены, и выбрал один из самых потрепанных, какой только мог найти.
Между тем, Луи поставил условие. Аксель, естественно, желал довезти нас до границы, однако король сказал, что он будет везти нас только до первой остановки, которая должна была быть в Бонди.
Аксель был в тревоге. Ведь это был его план. Он должен был руководить его осуществлением. Как же могло быть, чтобы он оставил нас в Бонди? Однако на этот раз Луи проявил упрямство. Я думала, что, может быть, он сравнивал себя с Акселем и понял, почему я полюбила этого человека так, как никогда не любила его самого. Я не могла поверить, что Луи ревновал. Я знала, что он по-своему любил меня, но это была любовь без страсти. Тем не менее он был непреклонен и не хотел позволить Акселю ехать с нами дальше Бонди. Так что мы ничего не могли поделать, и нам пришлось согласиться с его решением. Тем днем, на который мы назначили начало нашего побега, должно было стать девятое июня.
Я была поглощена приготовлениями. Мне помогала мадам Кампан. Она знала о нашем плане, потому что я могла полностью доверять ей. Я сказала, что когда приеду в Монмеди, то хочу появиться там уже не в качестве гувернантки, а в качестве королевы. Как мне взять с собой все, что мне могло понадобиться? Мадам Кампан должна приготовить все для меня. Она должна заказать сорочки, и платья. Она должна также сделать покупки для моих сына и дочери. У нее был свой собственный сын, и я сказала, что он может выступать в качестве модели для дофина.
Я знала, что мадам Кампан выполнит эти приказания, хотя по выражению ее лица я поняла, что она была против того, чтобы я заказывала одежду.
Она всегда была искренна. Она сказала:
— Мадам, королева Франции сможет найти платья и белье повсюду, куда бы она ни поехала. Эти покупки вполне могут привлечь внимание, а это как раз то, чего мы желаем избежать.
Я была легкомысленна и вновь стала такой же беззаботной, какой была всегда. Поэтому я только улыбнулась ей. Но она была встревожена. Я рассказала ей о дорожной карете. Я не смогла удержаться, чтобы не похвастаться ею, ведь ее проектировал Аксель.
— Она выкрашена в зеленый и желтый цвета и обита белым утрехтским бархатом! — сказала я.
— Мадам, такой экипаж ни за что не проедет незамеченным! — ответила она.
Потом она прибавила с тем налетом резкости, который не скрывала даже в разговорах со мной, что эта карета будет очень сильно отличаться от того экипажа, в котором будут путешествовать мсье и мадам.
— О да, очень отличаться! — согласилась я.
Ведь их экипаж не был спроектирован Акселем!
Позже мне пришлось осознать, насколько прочно засели в наших головах эти правила этикета, над которыми я так смеялась, когда только приехала во Францию. Мы даже не могли попытаться бежать иначе как по-королевски, хотя именно то, что мы королевские особы, нам и нужно было скрыть. В карете нас должно было быть шестеро — я, король, дети, Элизабет и мадам де Турзель. Нас было слишком много, и из-за этого скорость движения должна была замедлиться. Тем не менее все мы должны были ехать вместе. Мадам де Турзель в качестве мадам де Корфф, разумеется, тоже должна была быть с нами. Я никогда не одевалась сама, поэтому мне необходимы были две служанки. Они должны были следовать за нашей каретой в кабриолете. Кроме того, нас, разумеется, должны были сопровождать верховые и лакеи, так что общая численность нашей группы должна была составлять более двенадцати человек. Аксель и его кучер, конечно, тоже должны быть ехать с нами. Надо было взять с собой также нашу одежду, упакованную в новые чемоданы. Все это должно было сделать нашу карету чрезвычайно громоздкой и еще более замедлить скорость.
Но какой же это был чудесный экипаж! Меня наполняла радость, даже когда я просто смотрела на него. Аксель все продумал. Там было всё: серебряный обеденный сервиз, ящик для хранения бутылок с вином, буфет и даже два ночных горшка из дубленой кожи.
Все это не позволяло надеяться, что можно будет осуществить наш план без помех. И этих помех было множество.
Первой из них мы были обязаны гардеробщице, мадам Рошрей. Я начала подозревать ее вскоре после того, как нас вернули назад в Тюильри, когда мы собирались поехать в Сен-Клу. Я узнала, что у нее был любовник, Гувион, который был неистовым революционером. На самом деле это он устроил так, чтобы она получила должность в моем домашнем хозяйстве и могла шпионить за мной. Она предупредила Гувиона о нашем намерении уехать на Пасху в Сен-Клу. Благодаря этому у орлеанистов было время, чтобы натравить на нас толпу и не дать нам уехать.
Как мне хотелось избавиться от этой женщины! Но в действительности мы, конечно, были пленниками и не могли выбрать тех, кого хотели, чтобы обслуживать нас.
Я сказала Акселю, что мы не можем уехать девятого числа, потому что эта женщина видела, как я собираю вещи, и, может быть, даже случайно слышала, как кто-нибудь упомянул о дате отъезда. Если мы попытаемся бежать в этот день, нас, по всей вероятности, остановят. Нет, нам следует продолжать наши приготовления. Пусть эта женщина думает, что мы уедем девятого числа. А на самом деле мы останемся в Тюильри, как будто все это было ошибкой. Когда мы усыпим ее подозрение, мы сможем быстро уехать, и она не догадается о наших намерениях.
Аксель увидел в этом достаточно веское основание для того, чтобы отложить выезд. Но это встревожило его. Он сказал, что чем дольше мы будем откладывать, тем опаснее это будет становиться. Все же мы назначили тайную дату на девятнадцатое число. Это был достаточно долгий срок, который позволил бы убедить мадам Рошрей в том, что она ошиблась.
Это была первая задержка, но все мы согласились, что она была неизбежна.
По мере того как приближалось девятнадцатое число, напряжение становилось почти непереносимым. Как благодарна я была Луи за его спокойствие! По крайней мере, он не испытывал никаких трудностей в том, чтобы демонстрировать всем свою невозмутимость. Я тоже пыталась делать это, но не осмеливалась смотреть на Элизабет из боязни, что своими взглядами я выдам, что между нами есть какая-то тайна. Разумеется, мы ничего не сказали детям.
Девятнадцатое число было уже совсем близко. Все было готово.
Стало совершенно ясно, что какая-то информация все же просочилась, так как в газете «Друг народа» появилась статья Марата, в которой он выражал свои подозрения, что затевается какой-то заговор.
«Идея заключается в том, чтобы насильно перевезти короля в Нидерланды под тем предлогом, что его дело — это дело всех королей Европы. Вы что, слабоумные, что не предпринимаете никаких шагов, чтобы предотвратить бегство королевской семьи? Парижане, как же вы глупы! Я уже устал снова и снова повторять вам, что вы должны держать короля и дофина в надежных руках, что вы должны посадить под замок австрийку, ее деверя и остальных членов семьи! Их потеря однажды может стать бедствием для нации, она может подготовить могилы для трех миллионов французов!»
Аксель был вне себя от беспокойства.
— Слишком странное совпадение! Какая-то информация все-таки просочилась! — сказал он.
— Я знаю, это все эта женщина, Рошрей. Она что-то подозревает, но не думаю, что точно знает, что именно! — воскликнула я.
— Все же мы должны уехать девятнадцатого числа. Мы не смеем ждать дольше! — настаивал Аксель.
Было восемнадцатое число, и мы уже были готовы бежать на следующий день. Но неожиданно ко мне пришла взволнованная мадам де Турзель. Понизив голос, она сообщила, что мадам де Рошрей попросила отпуск на двадцатое число.