Люда защищала диплом, а Василий сдавал экзамены за курс военного авиационного училища - экстерном.
Полковник Харитенко. Второй наставник, которого Глушко вспоминает чаще всего. Именно Харитенко сделал из него не просто летчика - воздушного бойца.
В 1975 году Глушко вырезал из "Красной звезды" фотоснимок необычного корабля - на его палубе стояли самолеты. Противолодочный крейсер "Киев". Самолеты, едва видные в газетном растре, Василий рассматривал с лупой, пытался определить тип машин, но не мог припомнить ничего похожего.
Людмила нечаянно нашла снимок в бумагах мужа. Поняла все сразу.
- Учти, Вася, я выходила замуж за летчика, а не за моряка.
Запоздалое предупреждение. Глушко бомбардировал письмами штаб морской авиации: "Прошу перевести меня на крейсер "Киев". Готов выполнить любое задание Родины!"
Когда в их степном гарнизоне появился подполковник в черной флотской форме, у Глушко тревожно запрыгало сердце. На собеседование его пригласили в числе первых.
- А как семья? - спросил подполковник. - На край света поедет? Мы в море не на неделю выходим. И даже не на месяц. Жена ждать будет?
Глушко замялся с ответом, припомнив давний разговор с женой, и флотский авиатор поставил против его фамилии непонятную "галочку".
Вечером состоялся большой семейный совет. Людмила, умница, не стала перечить: "Служи там, где считаешь нужным. А если придется разлучаться, мы со Стасиком тебя будем ждать".
Стасику шел третий год.
Расцеловал Василий жену и с четырех утра стал поджидать моряка у выхода из гостиницы.
- Товарищ подполковник, зачеркивайте "галочку". Жена согласна на все сто!
Собрали чемоданы и уехали "далеко, далеко, где кочуют туманы". Мечталось о голубой иглоносной машине, стартующей, подобно ракете, с места, а осваивать пришлось вертолет. Надо было прежде всего привыкать к новым режимам полета: зависанию, вертикальному подъему...
Фуражку с голубым околышем сменил на черную "мичманку", армейские правила - на морские заповеди, главные из которых звучали так: "В океане запасных аэродромов нет", "В море - дома, на берегу - в гостях"...
На корабле в жизнь капитана Глушко вошел новый учитель - майор Кондратьев. Он-то и поднял Василия на "спарке" в небо над океаном. Летели, будто зависли в голубом шаре: синь небес сливалась с синью моря. Первые впечатления - чертовски красиво и... ни одного ориентира.
Почти заново пришлось изучать и аэродинамику, и тактику, и даже морские лоции. В мае семьдесят восьмого первый самостоятельный старт с палубы. В который раз поразился: каким же маленьким выглядит корабль с воздуха и как коротка полетная палуба! Тогда жутковато было опускаться на неё даже по вертикали. А теперь вот и пробежался по ней колесами.
Долгое время Глушко удручало то, что по сухопутной привычке назвал адмирала флота "товарищ маршал", когда представлялся начальнику Главного штаба ВМФ. "Ничего, ничего, - ободрил адмирал флота. - Привыкнете. А за посадку спасибо!"
- Какие планы на жизнь? Научиться взлетать и садиться с укороченным разбегом. А потом? Потом - в академию!
В каюте Глушко висит портрет "отца русской авиации" Жуковского, календарь "600 лет Куликовской битвы" и рисунок Стасика "Папа взлетает с корабля". Незадолго до похода родился второй сын - Василь Василич. В Новый год Людмила подарила (передала заранее замполиту) театральный бинокль и банку черничного варенья. Смысл первого подарка - что за моряк без бинокля?! И намек: почаще бы нам в театр выбираться. Назначение второго ешь чернику, она обостряет зрение, то есть смотри там в оба, будь осторожен.
Глушко совершил памятную посадку в день своего рождения - 14 января. Кто-то сказал: "Родился в рубашке".
- В тельняшке! - поправил Глушко.
Корабль был ещё в море, когда пришло сообщение о награждении майора Глушко орденом Красной Звезды.
Радиограмма быстро превратилась в "молнию", листок которой вывесили в кубрике дежурных летчиков:
"За мужество и отвагу, проявленные при освоении новой техники, наш товарищ удостоен высокой государственной награды..."
Орден Василию вручали на палубе крейсера. Обмывали награду, как положено, опустив её на дно фужера. Только вместо шампанского - откуда его возьмешь в океане? - налили яблочный сок. Потом, по морскому обычаю, Глушко кортиком проколол дырку на парадной тужурке и привинтил к ней тяжелую темно-вишневую звезду. Если внимательно в неё вглядеться, то увидишь в лучах фас заходящего на посадку самолета.
Та немыслимая, сверхсчастливая, неповторенная больше никем и никогда в мире посадка не прошла для Глушко бесследно...
- Судьба за все требует бакшиш, - сказал он мне, грустно улыбаясь, когда я навестил его в главном авиационном госпитале, что расположен в зеленых дебрях Сокольнического парка. На сильнейший стресс, пережитый над палубой "Киева", организм летчика ответил полипами в желудке и черт знает чем еще. Из истребительной авиации Глушко списали в военно-транспортную. А быть "воздушным извозчиком" после элитного полка морской авиации он не хотел.
После госпиталя уехал на Север, где-то дослуживал, потом уволился на "гражданку". О судьбе его доходили какие-то невеселые слухи. Известно, как русский человек глушит тоску по родине, по любимому делу, по любой потере...
Глава пятая Последний герой
Прежде всего я попросил его показать руки. Я ожидал увидеть на ладонях моего собеседника шрамы от лучевых ожогов или иные следы той невероятно опасной работы, которую он проделал. Ведь у Марии Склодовской-Кюри, работавшей с радиоактивными элементами, руки были именно в таких отметинах. Но руки моего собеседника ничем не отличались от моих руки как руки. Булыгин все понял и усмехнулся:
- Я же профессионал...
Да, в отличие от тех, кто сталкивался со смертоносной силой урановой руды, капитан 1-го ранга Владимир Константинович Булыгин был настоящим проффи, дипломированным радиохимиком. Более того, он много лет возглавлял цикл радиационной безопасности в центре подготовки экипажей атомных подводных лодок. Но даже он оторопел, когда узнал о ЧП в губе Андреева глухоманной бухточке, где размещалось самое большое хранилище отработанных ядерных материалов Северного флота...
Архитектура ХХ века не знала подобных сооружений - хранилище отработанного ядерного топлива. Этот небывалый тип построек - Дома Невидимой Смерти - пришлось создавать в конце 50-х для отработанных в реакторах атомных подводных лодок и ледоколов урановых стержней - ТВЭЛ тепловыделяющих элементов. Никто не знал, как утилизировать этот опаснейший "шлак" ядерных "кочегарок", поэтому до лучших времен, которые так ещё и не наступили, решили хранить отработанные, но пышущие смертью стержни в глухоманной бухточке Кольского полуострова под названием губа Андреева. Принцип хранения вольно или невольно подсказала сказка о смерти Кощея Бессмертного, что таилась в кончике иглы, которая была упрятана в яйцо, яйцо лежало в дупле и так далее. Трехметровые "иглы" урановых стержней были упрятаны в чехлы из нержавеющей стали - по три-четыре штуки в каждой оболочке. Чехлы опускались на цепях в 70-метровый бассейн, наполненный водой и заключенный в бетонные стены; пол его был сложен из бетонных плит со свинцовыми прокладками.
Эта серобетонная постройка похожа на гибрид зернового элеватора, железнодорожного пакгауза и заколдованного средневекового замка. С последним её роднят глухие стены без окон, железные врата да мрачные легенды. Возможно, в чьем-нибудь фольклоре и существует миф о безлюдном замке, в затопленных подвалах которого таится, в подвешенных на цепях сосудах, дух смерти.