Ленгард вдруг ей полную раскладку дает: как звали ее «хахаля», как выглядел, какими текстами прибалтывал, даже какие цветы при первом свидании подарил...
Та растерянна, напуганна... В слезы. Повинилась, куда деваться? Все сходится...
Вычислить было несложно.
По возвращении обнаружилась среди ее вещей колода. Супруга утверждала, что в киоске купила, чтобы с соседками по санаторию время убивать. Не так по дому скучать... Ленгард по колоде «хахаля» и вычислил. Крапленой оказалась колода. По знакомой системе. По той самой, которой Ленгард с напарником – «каталой» много лет назад пользовались, гастролируя. Напарник – бабник был редкий. Секретами очарования имел обыкновение хвастать. Но мужик, как утверждал Ленгард, был порядочный. Наверняка не знал, за чьей женой в Трускавце волочился.
...Как не вспомнить вечный фокус Семеныча?..
Генерал в отставке, ветеран войны, в картах – не такой уж подарок. Невероятно сморщенный, невероятно сухой старичок с неизменными орденскими планками и воинской выправкой.
Сколько его помню, приставал ко всем с одним и тем же карточным фокусом. По многу раз к одним и тем же людям. Ко мне, например, раз семь подходил. Я каждый раз не мешал ему доводить выступление до конца...
Семеныч, строгий при этой своей выправке, направляется ко мне, только что спустившемуся на пляж. Протягивает колоду, командует:
– Тяни карту.
Послушно тяну.
Требует:
– Запомни.
Запоминаю.
Семеныч отворачивается и старчески-строевым шагом уходит. Полный ожидания.
Ожидание я оправдываю, интересуюсь:
– Что с картой-то делать?
– Засунь себе в задницу! – оборачивается радостный Семеныч. И начинает вдохновенно хохотать.
Засунуть карту всем из нас он предлагал почти при каждой встрече... Никто не обижался. Даже радовались за него: веселый человек, чего уж тут...
...А пронырливость того самого тихони Терапевта...
Играем в преферанс. Я, Терапевт, Ленька Ришелье и Буржуй. У меня «пуля» складывается удачно, у Терапевта с Ленькой – так себе.
У Буржуя, возрастного, опытного профессионала, – не идет. Это его раздражает. Потому как мы с ним – жулики, оставшиеся двое сильных любителей, обязаны, по его разумению, быть жертвами. Буржуй – не из моих партнеров. Как-то не случалось быть соучастниками. Вижу, бесит его, что приходится этим «закатывать».
И вдруг – на тебе, начинает хамить. Хамит именно мне, может быть, как самому молодому.
Терплю, но – сколько же можно.
– Еще вякнешь, – предупреждаю, – отлуплю.
Не успокаивается.
Конечно, все – свои, позволительно и не сдержать слово, но этот, вроде как специально, провоцирует. Этак и репутацию потерять недолго.
Не выдерживаю.
– Пошли, – говорю, – настучу по мордяке.
Надо же!.. Вскакивает, и к моему, и ко всеобщему изумлению. Нервно так, порывисто подталкивает.
Понятное дело: отойти надо. Не тут же, при людях взрослого человека лупить?
Отошли в сторонку. Оглядывается: нет ли кого поблизости. Принимает подобие стойки. Тут же получает в глаз. Почему в глаз – я и сам не понял. Не лучшая точка приложения, некорректная. Как-то бездумно, раздраженно буцнул.
Буржуй мгновенно успокаивается.
– Все, – сообщает. И, как оценку выставляет: – Очень хорошо. – Тут же деловито ко мне, демонстрируя потерпевшее око: – Ну как? Заметно?
– Не очень... – отвечаю растерянно.
– Ну, все-все, тебе дай волю...
Пока играли, осенила его идея: давно нам пора сотрудничать. Почему бы не начать прямо сейчас?.. Ну и нашел способ уединиться. Договор заключили.
Рассмешил меня этот этюд. Может, поэтому и уступил, пошел на сделку, что развеселился. А может, Буржуй как раз на это рассчитывал, хитрюга. Предполагал, что мне его поддержка нужна, как «двойки» в преферансе.
И что же?! Терапевт неладное заподозрил.
Несмотря на то, что к концу игры фингал у Буржуя сиял вовсю, как маяк в ясную ночь. Несмотря на то, что я для пущей достоверности, время от времени порыкивал на побитого.
Терапевт то и дело произносил тихие, ворчливые фразы:
– Ну да, нашли время драться. И с чего бы это угадывать стали, со «старшей» ходить?..
Ришелье – не насторожился, слишком невероятным показалось предположение Терапевта.
Я понимал, что веса оно не имеет: можно не обращать внимания. Но раздражение испытывал. Смешанное с восхищением. Впрочем, всегда относился к Терапевту с уважением.
Или вот – курьез. В чистом виде.
Дело было в том самом N. Еще в период, когда обхаживал, лелеял Борьку.
Довелось познакомиться с Мусиком, шулером-союзником. Он Борьку тоже маленько пощипал. Столкнулись мы с ним в игре. На Борькиной территории. Ничего не вышло. Ни у него, ни у меня. Но я вроде как из молодых. А он только-только из Киева, с ристалища. В принципиальной игре шестьдесят «штук» нажил. У профессионала.
Озадачился он, предложил сотрудничество.
Я обещал подумать. Не нравится мне, когда жулики друг друга обыгрывают. Что, фраеров мало? Конечно, можно посостязаться, но шестьдесят со своего?.. Мне показалось – многовато. В общем, уважительно расстались.
Проходит время. Я – уже не у Борьки. Имею сообщника, местного игрока, несколько приблатненного, тоже известного, но в кругах более узких. Тренирую помаленьку, он мне фраеров поставляет.
Нагрянул однажды с сообщением, что есть два клиента. Лезут в крупную игру. Не то слово – крупную. В нахальную. Идем на игру, на нейтральную хату. С прикрытием, как положено.
И – на тебе, в виде клиента, одного из двух, оказывается Мусик. Начинает смеяться.
Оказывается, когда посредник сообщил ему, что клиенты, то есть мы, готовы принять нахальные условия и играть крупно, Мусик передал через наших, что ему в N нужен я. Для игры в пару. Я намечался в соперники самому себе...
...Сколько их, курьезов – грустных и смешных – случалось и случается с картежниками...
От такого, например, где не способного рассчитаться должника обязали в течение года по утрам приносить молоко выигравшему, устроили молочником, до мрачного, когда подруга по-шпионски раскусила милого в постели. Милый в гуцульском регионе крепко нажился. Разнеженный страстью, признался. Залог успеха – перстень с шипом. Крапил колоды в ходе игры. По утру повесили разомлевшего. В лесистой гуцульской местности.
Много курьезов. Но нанизываешь их один за другим, и занятность вроде сглаживается, привыкаешь, что ли, к ней? Так и в работе шулера: когда регулярно – перестаешь замечать. А оглянешься – действительно есть, что вспомнить...
Глава 19. О том, чем заканчивают
Самая печальная глава.
Не знаю ни одного «каталу», который закончил бы благополучно. Шулер – это не профессия, мировоззрение это, образ жизни. Попробуй откажись от мировоззрения, от привычного, единственно знакомого образа жизни.
Попробуй не откажись. На старости лет, когда не те глаза, не те руки, не те нервы.
Лучше всего устраиваются те, кто съезжает, эмигрирует. Образ жизни волей-неволей меняется. Хотя все, кто избрал это продолжение, от карт не отказались. Насколько знаю, ни один.
Все три сообщника по корпорации – за границей. Шурик с Шахматистом – в Сан-Франциско. Математик – в Израиле.
Если бы только они... Забредешь на пляж, окинешь взором, памятью, оставшихся...
И поделиться не с кем. Все оставшиеся при тоске.
Но и те, кто никогда не выберет самоизгнание, большей частью не веселят.
Если ты и дожил до почтенного возраста, если не споткнулся на тернистом пути о чью-то месть, о свой непрощенный проигрыш, о статью закона, которую на тебя таки отыскали...