Разделаются с подкреплением, пойдут на нас, ну, и из деревни на нас нажмут, Короче - амба нам.
- Найдите политрука, - приказал Пригожин, сразу понявший, что теперь-то отход неизбежен, иначе вся рота будет уничтожена или пленена.
- Ну, что? Плохо наше дело? - взволнованно спросил подошедший политрук.
- Да. Пока там, в овраге, идет бой, роте надо отходить.
- Приказа-то нет... - обреченно выдохнул политрук.
|- Отсутствие приказа не оправдывает бездействие командира, так, кажется, в уставе. Так вот, приказываю вам обеспечить организованный отход. Берите правее оврага. Если немцы не запустят осветительных ракет, пройдете без потерь. Я остаюсь с несколькими бойцами в прикрытии. И поскорей, пока немцы не начали атаку из деревни. Поняли?
- Да, все ясно, - со вздохом облегчения ответил политрук, однако добавил для приличия: - А ты как, ротный?
- Не беспокойся, как-нибудь выберемся. Иди.
И тут они увидели стоявшего неподалеку Сысоева, который сделал шаг к ним.
- Я, товарищ ротный, со своим взводом без приказа отходить не намерен.
- Не дури, сержант. Себя не жалеешь, людей пожалей, - выдержал Костик.
- Сколько в вашем взводе осталось людей?- спросил ротный.
- Двенадцать штыков.
- Останетесь со мной в прикрытии. А вы, Карцев, отправляйтесь с политруком, мне не нужен сейчас связной.
- Нет уж, командир, этот номер не пройдет. С вами остаюсь, - твердо заявил Костик.
- Спасибо, - просто ответил Пригожий.
Пока рота покидала окопы, бой в овраге еще гремел, а в деревне немцы помалкивали - ждали, видно, конца схватки в овраге. И вот в эти напряженные минуты ожидания неминуемого боя, может, последнего для них, Костик, чтоб разрядить обстановку, решил с Сысоевым побалакать.
- Выходит, сержант, ты и верно герой, - начал он.
- Какой герой? Просто я по правилам воюю, по уставу. Понял? И без приказа отходить не имею права.
- Так по уставу последний приказ выполняется. Ротный наш отдал приказ, должен исполнять, а ты?
- Что я? Приказ на взятие деревни нам комбат отдавал. Мы ее взяли, выбили гадов, а теперь обратно отдавать?
- Уже отдали...
- Плохо дрались, значит. И отвечать за это будем.
- Дрались мы не плохо, но силенок не хватило... Ладно, сержант, ты скажи мне, почему особист знал тебя по фамилии и сразу вызвал?
- Память у него на фамилии хорошая, вот и вызвал.
- Ты мне мозги не дури. Давай по правде - работаешь на него?
- Еще чего? Он меня еще на формировании вызвал, поскольку я в Монголии воевал, ну и награда у меня... Разговор там сам знаешь какой - знаем, что вы боец сознательный, верим вам, на вашу помощь надеемся... Что мне отвечать? Надейтесь, говорю, в бою не подведу... А он: вы мне зубы не заговаривайте... Тут подошел к нему кто-то, он и отпустил меня - идите пока, потом поговорим, ну а потом не вышло. Вот так... Ты меня "героем" не дразни, сам-то почему остался? Тоже геройствуешь? Посылал же тебя ротный.
- Раз уж я попал на этот "курорт", как говаривал мой тезка...
- Какой тезка?
- Да ты не знаешь... Так раз попал, то до конца хочу...
- Мелешь чего-то... Какой курорт, какой тезка, не пойму... Ладно, закурим, что ли?
- Закурим.
- Я все приглядываюсь к тебе, вроде боец ты неплохой, но язык... Всегда с подковыркой какой-то подходишь, не по-простому.
- Таким уродился, сержант... Давай-ка скорей перекурим, вроде фрицы зашевелились.
Когда остатки первой роты во главе с политруком еще добирались до исходных позиций, до черновского леса, туда вернулись уже и бойцы разгромленного в овраге взвода второй роты, вернулись без комвзвода, молоденького лейтенанта, оставив и его, и еще полтора десятка убитых на дне оврага, успев только захватить тяжелораненых. С легкими ранениями дошли сами.
Сейчас они сбились в кучу, жадно смолили махру, кто-то тихо матерился, выбрасывая из себя злость и обиду за неудачный бой, а точнее, убой, потому что расстреливали их немцы сверху безбоязненно с двух сторон оврага, оставаясь сами неуязвимыми для ответного огня...
Растерянный помкомбат метался среди них с жалким лицом и дрожащими губами, спрашивал, как прошел бой, но ему никто не отвечал, только один зло буркнул:
- Почему без разведки сунулись? Вот и получили. Не бой был, а смертоубийство.
У помкомбата упало сердце: как же так, действительно, получилось? Почему взводный не послал вперед нескольких бойцов? Почему и он не напомнил об этом? Но тут боец, перевязывавший рядом рану, бросил:
- Что разведка? Пропустили бы немцы ее спокойненько, не дураки же...
Да, конечно, разведка ничего бы не дала, с облегчением подумал помкомбат. Но все же по-умному можно же что-то сделать, и как ему доложить комбату, который вот-вот должен прийти на передовую и который, несомненно, свалит все неудачи на него. Дай Бог, если обойдется только руганью и матом, как бы под трибунал не отдал? А он только начал воевать!
Ему зримо вспомнился выпуск в училище. Как стояли они в строю, бодрые, полные решимости воевать, мечтая о подвигах, которые они совершат... Играл оркестр, они прошлись строевым, чеканя шаг, перед начальником училища. И музыка, и слова начальника о том, что он уверен, что они станут гвардейцами, наполняли их сердца возвышенным восторгом, при котором им совсем не страшна была смерть - они готовы хоть сейчас отдать свои жизни за Родину... О, какой торжественный и незабываемый день! Получение командирской формы, привинчивание кубарей, одуряющий запах кожи ремней, кобуры, в которую они скоро вложат давно ожидаемый пистолет... Это было совсем, совсем недавно, но сейчас показалось далеким, далеким сном - два дня на передке словно отрубили его от такого недавнего прошлого. Два дня, за которые он ничего не успел сделать, ничего совершить, ничему помешать. Батальон фактически разбит, а его ожидает либо трибунал, либо разжалование в рядовые, хотя от него ничего и не зависело...
Поэтому, когда появился политрук с бойцами первой роты, он с ошалелой радостью бросился к ним.
- Выбрались! Живые! - бормотал он, тяня к ним руки, словно желая то ли обнять, то ли просто ощупать этих пропахших порохом, в перепачканных кровью шинелях, с почерневшими, хмурыми лицами бойцов.
А они отворачивали от него глаза, в которых не было радости возвращения, а таилась какая-то тревога и беспокойство - отдали же деревню и оставили часть бойцов прикрывать свой отход, оставили почти на верную смерть.
- Где Пригожин? - спросил он политрука.
- Остался прикрывать наш отход... Боюсь, что... - не закончил он, сокрушенно опустив голову.
- Вы ранены, - увидел помкомбат перевязанную руку политрука.
- Да, задело...
- Пойдемте ко мне в землянку, угощу вас.
- Ох, неплохо бы глоток. Пошли.
Когда они ушли, то начались разговоры между ребятами первой роты и теми, кто ходил к ним на помощь. Начали с упреков.
- Что же вы так поздно пошли? Мы ждали вас весь день...
- Мы-то при чем, приказа не было.
- Приказа? Слышали же, что начался бой, поднажали бы на начальство.
- Кому охота в пекло-то...
- Это ясно, но ведь товарищи же ваши гибли. Подошли бы раньше, отбили бы мы деревню. Отбили...
- Не отбили бы, - это сказал кто-то из первой роты. - Много фрицев навалилось, да и хитрые они. В лоб не лезли, все окружить норовили. Умеют воевать, гады.
- Нет, отбили бы. Ротный говорил: взводик бы, взводик... - это произнес Женя Комов.
- А где ротный-то ваш?
- Прикрывать нас остался...
- Вон как? Наш не пошел... - это голос из первого взвода. - А лейтенантика нашего первым же хлопнуло. Кабы был командир, может, и прорвались бы к вам, а тут такая паника началась. Бьют сверху с двух сторон, ну и свалка, одни вперед, другие назад, прямо куча мала, а немец шлепает нас и шлепает...